– Это правда.

– Приезжайте поскорее, – сказала сиделка и положила трубку. Я тоже положил трубку.

– Что с ребенком? – спросил Чарльз.

– Похоже, она умирает.

– Ты знал, что это неизбежно.

– Родителям от этого не легче. – Я медленно опустился в золоченое кресло. – Я поехал бы сегодня вечером, если бы это могло спасти ей жизнь, но я...

Я умолк, не зная, что сказать.

– Ты только что приехал, – коротко сказал Чарльз.

– Да.

– И о чем еще ты мне не поведал?

Я посмотрел на него.

– Я слишком хорошо знаю тебя, Сид, – сказал Чарльз. – Ты здесь не только из-за Джинни. О ней ты мог бы сказать мне по телефону. – Он помолчал. – Судя по виду, ты приехал по одной очень старой причине. – Он снова помолчал, но я ничего не сказал в ответ. – Ради убежища.

Я шевельнулся в кресле.

– Неужели я такой прозрачный?

– Почему тебе понадобилось убежище? – спросил он. – Так внезапно... и срочно.

Я вздохнул и ответил со всем возможным спокойствием:

– Гордон Квинт пытался убить меня.

Чарльз застыл с открытым ртом. Я продолжал после паузы:

– Когда они отложили слушание, я поехал домой сначала на поезде, потом на такси. Гордон Квинт ждал меня на Пойнт-сквер. Бог его знает, как долго он там караулил, но, так или иначе, он напал на меня с железной трубой в руке. Он целил в голову, но я уклонился, и удар пришелся по плечу. Он ударил снова... ну, у механической руки есть свои преимущества. Я ухватил его этой рукой за кисть, применил один прием дзюдо, который долго разучивал, и бросил его на асфальт... Он все время кричал, что я убил Джинни...

– Сид!

– Он был вне себя... Он орал, что я уничтожил всю их семью. Разбил им всем жизнь... Он поклялся, что за это я умру... Думаю, он вряд ли понимал, что говорит. Это просто от отчаяния.

Чарльз удивленно спросил:

– И что ты сделал?

– Такси все еще стояло рядом, таксист тупо на это все смотрел, так что... э... я снова сел в машину.

– Ты вернулся в машину? Но... А Гордон?

– Я оставил его там. Он лежал на тротуаре, ругался, потом начал подниматься, размахивая трубой. Я... не думаю, что мне следует идти сегодня домой. Я могу остаться здесь?

Чарльз покачал головой.

– Конечно, ты можешь остаться. Это само собой разумеется. Однажды ты сказал мне, что здесь твой дом.

– Да.

– Так поверь в это.

Я верил в это, иначе не приехал бы. Надежный, все понимающий Чарльз в свое время спас меня от внутреннего разлада, и мое доверие к нему странным образом окрепло, даже после того, как наш брак с его дочерью Дженни закончился разводом.

Эйнсфорд давал мне передышку. Вскоре я вернусь, чтобы бросить вызов Эллису Квинту. Я принесу присягу в суде и выверну этого человека наизнанку.

Я поддержу Линду Фернс и, если успею вовремя, рассмешу Рэчел. Но эту единственную ночь я буду сладко спать в доме Чарльза, в отведенной мне комнате – и пусть пересохший источник душевной стойкости наполнится вновь.

Чарльз спросил:

– Так Гордон... э... ранил тебя?

– Синяк-другой.

– Я знаю твои синяки.

Я опять вздохнул.

– Думаю... мм... он сломал кое-что. В руке.

Его взор устремился на левую руку, пластиковую.

– Нет, – сказал я. – В другой.

В ужасе Чарльз спросил:

– Он сломал тебе правую руку?

– Ну да. Всего лишь локтевую кость. По счастью, не лучевую. Лучевая будет действовать как естественная шина.

– Но, Сид...

– Все лучше, чем если бы он проломил мне голову. У меня был выбор.

– Как ты можешь смеяться над этим?

– Чертовски скучно, не так ли? – Я улыбнулся без напряжения. – Не беспокойтесь так, Чарльз. Заживет. Я уже ломал эту кость, и гораздо серьезнее, когда участвовал в скачках.

– Но тогда у тебя было две руки.

– Да. По сему поводу не возьмете ли вы вон тот проклятый графин с бренди и не плеснете ли полпинты обезболивающего в стакан?

Не говоря ни слова, он поднялся и налил мне бренди. Я поблагодарил.

Он кивнул. Усевшись обратно, сказал:

– Значит, таксист был свидетелем.

– Этот таксист относится к категории людей, которые ни во что не вмешиваются.

– Но если он видел... Он должен был слышать...

– Он настаивал, что был слеп и глух. – Я с благодарностью пил обжигающую жидкость. – Все равно это меня устраивает.

– Но, Сид...

– Послушайте, – рассудительно сказал я. – Что я, по-вашему, должен делать? Жаловаться? Обвинять? Гордон Квинт – уравновешенный, достойный шестидесятилетний гражданин. Не какой-нибудь убийца. Кроме того, он ваш давний друг, да и я тоже сиживал за столом в его доме. Он и без того ненавидит меня за нападки на Эллиса, свет его жизни, а сегодня узнал, что Джинни, его обожаемая жена, покончила с собой, так как не могла вынести того, что ждало впереди. И что, по-вашему, почувствовал Гордон? – Я сделал паузу. – Я только рад, что он не проломил мне череп. И если вы можете в это поверить, я радуюсь за него почти как за самого себя. Чарльз отрицательно покачал головой. – Горе может быть опасным, – сказал я. Он не стал оспаривать это утверждение. Кровная месть стара как мир.

Мы сидели и доверительно молчали. Я пил бренди и приходил в себя.

Напряжение спадало. Я поклялся, что больше не буду ввязываться в подобные дела – но я обещал себе это и раньше и не выполнял обещаний.

Есть сотни способов провести время и заработать на жизнь. Другие бывшие жокеи становились тренерами, комментаторами или работали на скачках, и только я один пытался разгадывать загадки, разрешать сомнения и тревоги людей, которые по разным причинам не хотели утруждать полицию или службы безопасности Жокейского клуба.

Но я был нужен, и было нужно то, что я делал, а иначе я сидел бы и плевал в потолок. Вместо этого даже теперь, в атмосфере всеобщего остракизма, у меня было больше предложений, чем я мог принять. Обычно заказ занимал у меня меньше недели, особенно если дело касалось проверки чьей-нибудь кредитоспособности – букмекеры частенько просили меня об этом, прежде чем принять чек от нового клиента, а тренеры платили мне за уверенность, что, купи они дорогого двухлетку для новых владельцев, не останутся с пустыми обещаниями и кучей долгов. Я проверял предложенные бизнес-планы и тем уберег множество людей от мошенников. Я находил скрывающихся должников, воров разного рода и прослыл среди преступников отъявленным занудой.

Случалось, одни люди плакали у меня на плече от радости и облегчения, другие угрозами и побоями пытались заставить меня замолчать. Линда Фернс питала ко мне добрые чувства, а Гордон Квинт – ненавидел. И еще у меня на руках было два дела, которым я уделял слишком мало времени. Так почему я не бросил все это и не променял на спокойную и безопасную жизнь? Я ведь был бы совсем не плохим финансовым менеджером. Я ощущал последствия удара трубой от шеи до кончиков пальцев... и не находил ответа.

Опять зажужжал мой телефон. Это звонил старший юрист, с которым я говорил в коридоре суда.

– Сид, это Дэвис Татум. У меня новость, – сказал он.

– Дайте мне свой номер, я перезвоню.

– Что? А, о'кей. – Он продиктовал номер. Я снова воспользовался телефоном Чарльза.

– Сид, – сказал Татум, прямолинейный, как всегда. – Эллис Квинт изменил свою линию защиты – от невиновности до виновности с уменьшением ответственности. Кажется, от такого действенного подтверждения его матерью того, что она не уверена в его невиновности, у его адвокатов расслабило животы.

– Боже, – сказал я.

Татум усмехнулся. Я представил, как колыхнулся его двойной подбородок.

– Суд теперь отложат на неделю, чтобы психиатры сделали свое заключение. Другими словами, вам не нужно завтра приезжать.

– Это хорошо.

– Но я надеюсь, что вы приедете.

– Что вы имеете в виду?

– Тут есть для вас работа.

– Какого рода?

– Расследование, конечно. Что же еще? Я бы хотел лично встретиться с вами где-нибудь.

– Хорошо, но завтра я должен ехать в Кент, проведать девочку, Рэчел Фернс. Она опять в больнице, и ей плохо.