Владимир ГОНИК

ИСПОВЕДЬ ПАТРИОТА

Он возник на пороге как подарок судьбы, меня взяла оторопь: я давно мечтал о встрече, его приход случился знаком свыше, посланием небес.

Гость, как две капли воды, был похож на Бурова из моего романа "Преисподняя" - такие же беспокойные руки, которые вечно что-то ищут, трогают, ощупывают, гнут, теребят всякий предмет, который сподобятся ухватить. Буров нередко ломал ручки и карандаши, рвал носовые платки, раздергивал на нитки вязание; когда руки ничего не находили, он нервно грыз ногти и обкусывал их до мяса.

Таких людей постоянно гложет какая-то тревога, изводит мучительный зуд - ест и не дает покоя. Буров никогда не находил себе места, ерзал, озабоченно озирался и, волнуясь, подозрительно оглядывался, точно опасался слежки.

Гость в отличие от Бурова выглядел загорелым, это меня и смутило. Буров был бледен всегда, на бледном лице странным образом выделялись глаза: они ярко горели, как будто неистовая догадка осенила его вдруг и жгла, распаляла, отнимая покой.

В глазах загорелого гостя тоже полыхал огонь сокровенного знания, словно он, как и Буров, постиг что-то, что другим не дано, один познал истину, недоступную остальным; она горела в его глазах - горела и не иссякала.

Был апрель, запоздалая, похожая на осень, весна. Погода сулила долгое ненастье. Едва сошел снег, зарядили холодные дожди, воздух наполнила промозглая сырость, денно-нощная стынь, от которой ныли суставы.

Никто однако не замечал сиротской весны, в этот апрель людей занимала политика. Изо дня в день повсюду клокотали жгучие споры, всеобщий раздрай и перепалка вот-вот могли обернуться дракой и кровью. Люди не замечали холода, стремительно пролетали ненастные дни - мимо, мимо, как полустанки за окном экспресса.

- Вы уже определились, как будете голосовать? - поинтересовался пришелец.

Я слышал от соседей, что по квартирам ходят агитаторы, убеждая жильцов, кому отдать предпочтение. По правде сказать, я ужасно не люблю, когда мне навязывают чужое мнение, но я сдержался: не давать же сразу от ворот поворот.

- Кто вы? - спросил я как можно приветливее.

- Мы - патриоты! - ответил он со сдержанной гордостью.

Честно говоря, я тоже считаю себя патриотом. И я до сих пор не свыкся с тем, что Аляска уплыла к Соединенным Штатам, все ломаю голову, как ее вернуть. Впрочем, и Финляндию, и Польшу тоже. С какой это стати они теперь заграница? Горько мне это и огорчительно. Если б не большевики, Босфор и Дарданеллы непременно стали бы нашими внутренними проливами, дело к этому шло.

И если уж совсем начистоту, то Калифорния принадлежала нам, зря, что ли, правил там русский губернатор, а местные индейцы до сих пор употребляют наше слово "ложка"?

Что ни говори, неплохо было бы иметь Калифорнию у себя под рукой, я намерен в ближайшее время поднять этот вопрос. Да, имперского мышления у меня пруд пруди, однако я не ломлюсь непрошенно в чужую дверь: так, мол, и так, я - патриот! Нескромно как-то. Вот верну Калифорнию, тогда поговорим.

- У вас ко мне дело? - поинтересовался я как можно деликатнее, чтобы не обидеть гостя бестактным словом.

- Мы хотим дать вам совет, - взгляд пришельца говорил, что он ценит свой совет на вес золота.

Что ж, мы столько лет были страной советов, стерплю еще один.

- Известно ли вам, что референдум затеяли евреи? - постарался он сразу взять быка за рога.

- Неужели?! - заполошливо, но искренне всплеснул я руками.

Да, это был он, Буров из моего романа "Преисподняя", собственной персоной. Я даже растерялся, насколько вымысел, свободная игра ума, причуды фантазии так могут обернуться плотью и предстать въяве.

- Мы утверждаем: референдум выгоден только евреям! - заявил он столь решительно, что и понятно было: любые возражения бессмысленны и бесполезны.

- Только им? - пробормотал я потерянно.

- Голосовать пойдут одни евреи, - неуступчиво подтвердил он.

- Неужели их столько? А говорят малый народ...

- Маскируются. Вы не представляете, сколько их. А до чего хитры! Референдум придумали. Кому, кроме них, польза от референдума? Они всюду! Где что стряслось - там они. Везде!

- Неужели везде?

- А как же! Без них ничего не обходится. Не замечали? - прищурился он едко. - Но мы всех выведем на чистую воду!

Винюсь: я и впрямь не подозревал такой всепроникающей сокрушительной опасности. Но подлинным патриотам, вероятно, видней. Иначе они не стали бы бить тревогу.

Я на мгновение представил необъятную Россию, землю без конца и края, множество городов, деревень, хуторов, несметное население, тьму племен, неисчислимый православный и прочий люд - неужели евреи ведают всем и владеют?

Вообразить это не хватало мочи. Неужто все на свете им подвластно? Неужто все народы существуют и перемещаются по их воле? Неужто каждый шаг, каждый вздох у них под контролем и ничего не происходит без их ведома? Это ж какое немыслимое могущество! Представишь - оторопь берет, мороз по коже.

Бурова я помнил по совместному проживанию в одном провинциальном общежитии. Он даже ночью не знал угомона, ночь напролет ворочался с боку на бок, и казалось, огонь его глаз прожигает темноту. Одна мысль не давала Бурову покоя: он постоянно думал о евреях. Мысль о всеобщем, всемирном заговоре давно овладела им, захватила и не отпускала. Истина заключалась в их кромешной вине: все, что происходило в мире дурного, Буров связывал с евреями - войны, голод, катастрофы, рост цен, аварии, безработицу... Даже землетрясения, извержения вулканов, оползни и наводнения были делом их рук. И лампочки перегорали часто, потому что евреи подло меняли напряжение в сети.

Он был убежден, что ничего в мире не происходит само по себе, случайно, без участия евреев. Стоило лишь получше разобраться, найти концы, размотать и обязательно отыщется еврейский умысел. И Буров постоянно пребывал в поиске, искал и связывал между собой множество разрозненных фактов, случаев, событий... Это занятие стало смыслом его существования - сокрушительный заговор пронизал и опутал весь мир, проник во все щели, и только он, Буров, мог распутать эту дьявольскую сеть. Он повсюду искал тайные козни - искал и находил.

- Взгляни на школьные учебники, - призывал он. - Их составили евреи, чтобы запутать русских детей. А война в Персидском заливе?

- Но ведь Ирак начал... напал на Кувейт...

- Формально! Так только кажется. На самом деле за этим стоят евреи. Уж слишком им было выгодно. Ирак их обстреливал, они не отвечали. Выгодно, выгодно!.. Ирак и Кувейт - только видимость.

- А доказательства?

- Докажу! Не могло без них обойтись. Эту войну они устроили чужими руками. Если им надо, они что угодно устроят. Ты заметил, как у нас стали топить? Батареи холодные.

- Тоже евреи?

- А ты как думал! На прошлой неделе жарили, дышать было нечем. В этом весь смысл: то жара, то холод. Изводят! Общество "Память" тоже евреи организовали.

- Как?!

- Они, кто ж еще. "Память" на них работает. Пугает евреев, те бегут, Израиль крепнет. Дьявольский план. Это уже доказано.

- Кто доказал?

- Я! - он выложил лист бумаги с нарисованными кружочками, квадратами и треугольниками, соединенными стрелками. - Схема заговора! - глаза его сияли, излучая ослепительный неукротимый свет, и было понятно, что он ни перед чем не остановится, распутает любой заговор, всех выведет на чистую воду и предъявит счет.

Учиться Бурову было некогда, все время съедала патриотическая деятельность. По его наблюдениям выходило, что все занятия, семинары, лабораторные работы в институте совпадают с митингами и собраниями патриотов. Разумеется, учебное расписание было составлено с умыслом, чтобы отвлечь патриотов и помешать.

- Расписание составляют евреи, - убежденно доказывал Буров.