Он вспомнил последнюю встречу с отцом, когда они сидели в тюремной камере по разные стороны голого стола, а в нескольких метрах от них стоял вооруженный американский охранник, с безразличием глядящий на стену поверх их голов. Больше всего Стефана удивило не то, что отец изменился внешне, – он очень постарел. Стефан с жалостью смотрел на беспомощность и слабость того, в чьей силе он никогда не сомневался. Он протянул руку, и отец взял ее. В его голубых глазах стояли слезы, и рука дрожала, когда он сжимал пальцы сына.

– Прости меня, – сказал отец.

В камере было очень тихо. Тишина давила на них обоих. Отец попытался найти какие-то слова, но что он мог сказать? В конце концов Стефан спросил:

– Папа, что я могу для тебя сделать?

– Ничего.

– Может, ты хочешь, чтобы я передал что-нибудь? От тебя…

Отец покачал седой головой. На щеке у него выделялся свежий шрам. Говорили, что с заключенными плохо обращаются и подвергают пыткам. Некоторые из американских охранников были евреями.

– Теперь уже нечего передавать. Да и кому? – сказал отец. – Только тебе. – Он запнулся, подбирая слова. Стефан увидел, что, как и раньше, ему трудно выражать свои мысли. – А я не знаю, что сказать тебе.

– Это не имеет значения.

Снова наступило молчание. Стефану очень хотелось, чтобы американский охранник хоть что то сделал – переступил с ноги на ногу, например, – но тот продолжал рассматривать стену.

– Да, вот что я хотел тебе сказать, – снова заговорил отец. – Все, что принадлежало мне, – конфисковано. Ты знаешь об этом. Тебе ничего не достанется. Но то, чем владела твоя мать, они не могли тронуть. Лассер свяжется с тобой по этому поводу.

– Мне ничего не надо.

Это получилось грубее, чем он хотел. Стефан почувствовал, как отец отпустил его руку, а спустя минуту сказал:

– Это не моя собственность, она никогда мне не принадлежала. Мать получила ее в наследство от твоего деда. Как ты знаешь, он был хирургом. Это чистые деньги. Они хотела, чтобы они перешли к тебе.

– Прости, – промолвил Стефан.

– Мне не за что тебя прощать. – Отец посмотрел сыну в глаза, и Стефан заставил себя выдержать этот взгляд. – Послушай…

– Да?

– Тебе могут разрешить прийти еще раз. Не делай этого. Уезжай, если можешь. Не читай газет и не слушай радио. Через несколько недель все закончится, но для нас с тобой это произойдет сейчас, когда ты выйдешь отсюда. Для меня так тоже проще. Ты понимаешь?

На какое-то мгновение ему показалось, что отец обрел прежнюю силу, но когда Стефан кивнул, плечи отца опустились, ладонь в последний раз сжала пальцы сына.

Он поступил так, как просил отец. Почти два месяца он бродил среди смердящих развалин Рейха. Тогда он встретил Ханни, которую никто не тронул во время войны: ее дядя и тетя были чистокровными немцами. Они поженились осенью, когда снег еще не успел скрыть развалины. Он рассказал ей о своем отце, а она молча кивнула своей темной головой, выслушав горькую правду.

– Это не шокирует тебя? – спросил он.

– Я узнала имя и подумала, что, возможно, вы родственники.

– А ты сможешь? Сможешь взять это имя?

Она помолчала, прежде чем ответить.

– Ты бы мог еще раз его увидеть. Почему ты этого не сделал?

– Он велел мне больше не приходить.

– Он заботился о тебе. Но прийти следовало.

– Это был приказ, – с горечью ответил Стефан. – Я всегда подчинялся отцу. Я был хорошим сыном, немецким сыном.

– Тебе следовало пойти к нему.

Он с удивлением посмотрел на нее.

– Как ты можешь быть такой святой?

– Не в этом дело. – Она покачала головой.

Но именно это вывело его из состояния отчаяния и дало силы жить дальше. В ней и только в ней одной искал он отпущения своих грехов. И все-таки что-то было утрачено. Он попытался стать другим. В годовщину их свадьбы он спросил:

– Ты ненавидишь меня за прошлое?..

Она улыбнулась и ответила:

– Я всегда буду любить тебя.

Он поверил ей и успокоился. Но шли годы, и его вера ослабла. Он понимал, что это происходит не потому, что меняется она, а потому, что он падает в пропасть собственного отчаяния. Стефан не мог поверить в то, что она любит его, несмотря на прошлое, и считал каждое признание ложью. Ложью во имя того, чтобы сохранить мир или даже из страха перед ним, Стефаном.

Он неотрывно смотрел на освещаемые солнцем вершины холмов. Была ли это просто доброта, просто любовь, и достаточно ли их, чтобы уничтожить все зло?

– Расскажите мне все, что знаете, – попросила Бриджет.

Он взял из кухни ключ, пошел в гардероб и открыл замок на корзине. Грета лежала на подушках, но не спала. Взглянув на малышку, Стефан удивился, что не заметил этого раньше. Несмотря на миниатюрное личико, ошибиться было невозможно. Он не знал, как долго он находился в гардеробной.

– В башне я нашел бумаги, – сказал он. – Среди них – свидетельство о браке между Вероникой Шоунси из Корка и Карпом Хофрихтом из Мюнхена, датированное тысяча девятьсот двадцать девятым годом.

Бриджет нахмурилась, пытаясь вспомнить.

– Вероника… Дед что-то рассказывал о ней. Это его сестра. Она встала на сторону Шеймуса, когда братья поссорились. Она вышла замуж за немца? Вы хотите сказать, что дневник… Человек, который написал его, – мой дядя?

– Получается так.

– Но она никогда не жила здесь.

– Она умерла в Германии до войны. Я думаю, от рака.

– Вы сказали, что знаете о маленьких человечках… об их родителях. – Бриджет взглянула на Грету. – Это имеет отношение к тете и дяде?

– Пожалуй, только к дяде. Может быть, ее смерть натолкнула его на мысль изучать проблемы роста. И, возможно, повлияла на него еще как-то.

– Изучать? Вы хотите сказать, дядя был ученым? Но как он мог работать здесь?

– В основном он занимался научными исследованиями в Германии.

– Вы слышали о нем? Он был знаменит?

– Нет, – покачал головой Стефан.

– Рост… – сказала она; наступило молчание. – Это он нашел способ делать маленьких человечков?

– Да. Это его открытие.

– Но как он мог? Никому не разрешили бы проводить такие эксперименты на живых людях. Ни в одной цивилизованной стране.

– Я согласен с вами, – вздохнул он печально. – Но Грета старше, чем вы думаете. Она родилась в тысяча девятьсот сорок четвертом году. В Германии.

– Нацисты…

– У него была лаборатория в горах Шварцвальд. До его появления там находилась частная лечебница. Я думаю, денег ему выделялось достаточно. Их посылали из Берлина. Цитология – очень широкая область и включает в себя многое. Например, проблему старения. Здесь есть отчет на эту тему. Возможно, кто-то из нацистов думал, что удастся продлить жизнь Гитлера до тысячелетия Рейха. Может, ваш дядя сам так считал, а может, обманывал их и продолжал заниматься работой, которая его интересовала. В любом случае они посылали ему деньги и оборудование. И все, что требовалось для продолжения экспериментов.

– Что значит «все»? Пленных?

– Морских свинок и белых крыс. Кошек и собак. И евреев. Или евреек.

Бриджет замолчала, уставившись на Грету. Через несколько минут он продолжил, выражаясь очень точно и без эмоций, потому что никак иначе передать прочитанное было невозможно.

– В лагере был медицинский пункт. Поступающих женщин осматривали на предмет беременности. Если они оказывались в положении, их посылали к нему. Срок требовался не очень большой. Похоже, существовал… критический момент.

– А что он делал? – быстро спросила она. – Расскажите, если это не очень… ужасно.

– Здесь много бумаг, – ответил Стефан. – Часть их них мне не понятна. Он открыл препарат, который назвал стеараном. Вы помните о талидомиде? Для него тоже есть критический момент. После определенного срока беременности он не влияет на плод. Но если его принимать на ранней стадии, то некоторые конечности не вырастают, и ребенок может родиться без пальцев, без рук или ног. Местный эффект, так сказать. А этот препарат дает общий эффект. Рост контролируется гипофизом или его частью – передней долей. Именно на нее влияет этот химикат. Двухмесячный плод – это рыба или рептилия, а четырехмесячный – уже миниатюрный человек. Больше половины срока нахождения в матке он почти не изменяется, а только растет. А эти не росли. При рождении их размер был всего несколько дюймов и вес составлял не более пятисот грамм.