Однако ее действия слегка смутили его. Теперь она была полностью обнажена, и это напомнило ему, что он – мужчина.

– Schon, – повторил он, поднял брошенное платье и протянул ей. – Но тебе, наверное, лучше одеться, малышка.

Каким-то быстрым неуловимым движением она соскользнула к нему на колени. Он подумал, что ей захотелось спуститься на пол и с детским упрямством продолжать выставлять себя напоказ, может, станцевать на ковре, дразня его невинной, чувственной красотой. Но самым большим шоком оказалось ощущение маленьких пальчиков, теребящих его брюки, и осознание ее реальных намерений.

– Боже! – Дэниел едва не задохнулся и, открыв рот, резко выпрямился.

– О Боже!

Он взял ее и поставил на ковер, положив рядом платье. Его била дрожь.

– Одевайся, – сказал он. – Надень платье.

Эмма, конечно, не понимала слов, но резкость тона ясно говорила о том, что он хотел выразить. Она бросила на него взгляд. Темные глаза казались непроницаемыми под копной золотистых волос.

Потом покорно взяла платье. Приведя себя в порядок, она взглянула на него в ожидании.

Только теперь, когда она снова оделась, Дэниел понял, чем ее тело отличается от тел остальных человечков. Ее спина. Нежная, нетронутая кожа. На ней не видно следов кнута.

Он уставился на нее. Неужели такое возможно?

Предотвратить истерику миссис Малоне оказалось гораздо труднее, чем думала Бриджет. Когда она впервые рассказала кухарке о маленьких человечках, миссис Малоне удивилась и отнеслась к услышанному с недоверием. Она не пришла взглянуть на Грету и впервые увидела Эмму, когда Дэниел принес ее в кухню. Судя по всему, она испытала потрясение и сильно испугалась, но Бриджет надеялась, что, немного поразмыслив и выпив глоток бренди, она свыкнется с существованием лилипутов.

Вернувшись из библиотеки, Бриджет поняла, что ее надежды оказались напрасными. Миссис Малоне старалась как-то выполнять свои обязанности, но выглядела мертвенно-бледной и вздрагивала при малейшем шуме. Бриджет заставила ее сесть и долго разговаривала с ней. В ответ на это миссис Малоне прошептала:

– Но это неестественно, мисс. Совсем неестественно. Я не могу… – Она замолчала.

– Да, неестественно, – резко сказала Бриджет. – Они неестественные, если хотите. Но совершенно безобидные. Они вас не тронут. Не надо бояться.

– Мой дядя Бен однажды что-то увидел на кладбище, когда был еще мальчиком, – поведала миссис Малоне. – С тех пор он не проронил ни слова, а ему на следующую Пасху исполнится семьдесят один. – Ее передернуло. – Я даже думать о них боюсь.

Некоторое время они молчали.

– Вы хотите уволиться? – спросила Бриджет, заранее зная ответ на свой вопрос.

Этот дом оказался для миссис Малоне единственным надежным пристанищем. За ее чрезмерной болтливостью, которая запомнилась Бриджет еще с первого приезда в Киллабег, скрывался страх, что ее уволят и ей придется искать новое место. Экономка боялась совершенно напрасно: работником она была неплохим; просто опыт прожитых лет подсказывал ей, что в жизни больше жестокости и унижения, чем доброты и сочувствия.

У нее было трудное детство. В тринадцать лет ей уже пришлось работать прислугой. В семнадцать она вышла замуж за конюха, забеременела, но муж нещадно бил ее, и поэтому случился выкидыш. Больше детей у нее не было. Конюх умер через пять лет, которые казались ей сплошным адом. Она снова устроилась на работу, но через два года вышла замуж во второй раз – за человека, который не давал волю рукам, но его жестокость выражалась иначе. За семь лет совместной жизни он лишил свою супругу той малой толики самоуверенности, которая у нее еще оставалась, а потом исчез. (Говорили, что он уехал в Южную Америку) Ей пришлось искать работу в третий раз. Несчастья преследовали ее: хозяева быстро понимали, что она за человек, и нещадно эксплуатировали. Потом она появилась у Шеймуса Шоунси в Киллабеге. Отношение Шеймуса оказалось благословенным дождем после засухи: он был безразличен ко всему, если ему готовили ту еду, которую он любил, и не беспокоили по пустякам. А появление Бриджет можно было сравнить с солнцем, при котором начинают расти цветы. Миссис Малоне с радостью подчинялась требованиям Бриджет. Мир за стенами дома, где она жила, казался ей холодным и безрадостным.

– Нет! – воскликнула экономка. – Этого я хочу меньше всего на свете.

– Она запнулась, а потом добавила с полной откровенностью: – А куда я денусь, если уйду отсюда?

– Тогда не стоит волноваться, – сказала Бриджет. – Они странные, но бояться их не надо. Скорее надо пожалеть. У них была тяжелая жизнь.

– А вы долго собираетесь держать их здесь в доме?

– Я думаю, нет.

– Постараюсь взять себя в руки, – кивнула миссис Малоне. – Я знаю, что веду себя неразумно.

– Подумайте, он ведь находились здесь все это время. Они уже жил в доме, когда вы пришли сюда работать.

– Так, значит, это с ними он ходил играть в башню каждый день? – Она содрогнулась. – Странный человек… А что касается человечков, я ведь не знала о них. Когда о чем-то не знаешь, то этого для тебя не существует.

– Вы же понимаете, что они вас не обидят. Если бы они хотели причинить вам зло, у них была возможность сделать это не раз за последние четыре месяца. Но они довольствовались совсем немногим и взяли только коекакие мелочи. Вы согласны со мной?

Миссис Малоне еще раз вздрогнула, но, казалось, аргументы наконец подействовали.

– Постараюсь взять себя в руки, – повторила она. Я вам обещаю.

Но она продержалась только до обеда. Спокойствие, возможно, было нарушено видом семи маленьких человечков, которые ели за маленьким столом. Когда Бриджет вернулась на кухню, она увидела, что миссис Малоне рыдает, сидя на стуле, а Мэри держит ее руку и тщетно пытается успокоить. Миссис Малоне подняла заплаканные глаза.

– Мне стыдно, мисс. О Боже, мне очень стыдно! Еще и потому, что вот Мэри совсем нестрашно. Просто… Мне стыдно. – Она зарыдала еще громче. – О, как стыдно…

– Хорошо, Мэри, – сказала Бриджет. – Убирай со стола. А вы, миссис Малоне, немедленно успокойтесь.

– Я не могу не бояться, мисс. А когда я увидела их, то стало еще хуже.

– Вот. Выпейте. – Бриджет налила в рюмку очень крепкого бренди. Миссис Малоне пыталась отказаться, но Бриджет заставила ее. Постепенно, после бесчисленных приказаний, уговоров и выпитого бренди, экономка успокоилась. Через десять минут Бриджет смогла оставить ее одну не очень трезвую, но, по крайней мере, не рыдающую в истерике.

Из кухни Бриджет направилась в комнату Морвицев. Стефан вызвался сам отнести поднос и сказал, что с Ханни все в порядке, просто болит голова, Но Бриджет все равно чувствовала ответственность за постояльцев.

Ханни лежала в кровати, так же как и Стефан, – правда, он был одет. Поднос с нетронутым завтраком лежал на столике. Поймав взгляд Бриджет, Ханни, извиняясь, сказала:

– Простите, но сегодня у нас пропал аппетит.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Бриджет.

– Лучше. Простите меня. Боюсь, я вела себя не совсем правильно.

– Ну что вы… – Бриджет запнулась. – Наверное, вам все это очень неприятно.

– Это нелегко объяснить… – Она Говорила спокойно, но в ее взгляде таилась горечь. – Я потеряла многих во время войны. Всю семью, среди них много молодых женщин. Кто-то из этих маленьких человечков может оказаться моим племянником.

Бриджет раньше совсем не думала о Ханни, которая в отличие от Стефана казалась тихой и незаметной. Она во всем соглашалась со своим мужем, и Бриджет уделяла основное внимание ему, считая само собой разумеющимся, что их вкусы не слишком различаются. Теперь Бриджет внезапно почувствовала таящуюся в ней силу. Силу, которая проявляется только в несчастье. Ханни смотрела в лицо прошлому и преодолевала отчаяние. «Кто-то из них может оказаться моим племянником». Это был исполненный ужаса взгляд в пропасть, о существовании которой все знают, но никто не представляет, ее головокружительной глубины.