- Вы спасли нас?
- Это наш долг.
- Мы благодарим вас! - горячо сказал Виктор.
- Из-за этого мы отклонились от курса и от работы.
Кажется, это прозвучало укором. Видимо, люди неизвестной планеты не умели скрывать истину от других.
Наступила пауза. Чем она становилась дольше, тем неприятнее казалась землянам.
- Это ваш межзвездный корабль? - спросил Виктор первое, что пришло в голову. Вопрос был детским, но перед Олимпийцем земляне чувствовали себя растерянными и маленькими.
- Да, - ответил на вопрос Олимпиец. - Когда мы летим в неизвестную область, мы заключаем корабль в астероид, чтобы предохранить его от столкновений с метеоритами.
- На наших кораблях мы пользуемся радарами, - сказал Виктор.
- Мозг знает устройство ваших космических кораблей...
Олимпиец чисто человеческим жестом поднес руку ко рту и почти открыто пересилил себя, скрывая зевок. Одновременно Павел и Виктор почувствовали ответы на вопросы, которые еще не были ими высказаны, но уже зародились в мозгу. Это была безмолвная беседа с Олимпийцем, обмен мыслями в целях экономии времени, и такой разговор удивил их, как все на этом удивительном корабле. "Да, это я, - говорил Олимпиец, - догнал вашу "Лодку", чтобы приблизить ее скорость к скорости света и помочь вам догнать "Орбели". Я выходил, посадил ракету на астероид, мои следы вы увидели в лощине. Вы должны были прийти сюда и пришли. Я рассказал вам все о вашей судьбе и "Орбели". Что же вам еще надо?"
- Вы хотели бы побывать на Земле? - спросил Павел, нарушая безмолвный монолог Олимпийца.
- Нет, - четко произнес тот, и лицо его осталось неподвижным.
- Почему?
- У нас свой маршрут.
- Хотя бы из интереса! - настаивал Павел.
- Какого интереса? - спросил Олимпиец. - Цивилизаций, таких, как ваша, только на известном нам участке Пространства... - Он секунду помедлил, словно ожидая чего-то, - пятьдесят восемь тысяч, - сказал он, несомненно получив ответ откуда-то, может от Мозга.
- Этот участок велик? - спросил Виктор.
- Четыре миллиарда ваших световых лет.
- Вам известен наш световой год?..
- Все, что вы знаете, видели, пережили, - последовал ответ, проанализировано и записано Мозгом...
Беседа мельчала, все сводилось в ней к одному знаменателю. Павел и Виктор чувствовали себя дошкольниками перед профессором. Что-то рождало в них недовольство: то ли громадность всего и неспособность понять, что они видят на корабле, то ли преклонение Олимпийца перед Мозгом - машины, ими самими созданной. Земляне понимали гуманность этих людей, но не могли понять отсутствия у них интереса к Земле. Как-то само собой получилось, что их ничтожество до чрезвычайности было обнажено Олимпийцем. Или он не понимал этого или не считал нужным прикрыть свое величие и снизойти к землянам. Он был внимателен, но он был холоден, и это землянам не нравилось... Вдруг недовольство рождалось и у него? Это было возможно по психологическому закону подобия чувств разных по характеру собеседников.
"Надо кончать разговор", - подумали Виктор и Павел.
Олимпиец охотно откликнулся на их мысль.
- Вы пойдете тем же путем, - сказал он, - через зал и через туннель.
Виктор и Павел поднялись. Диван так же беззвучно отошел к стене.
- Через час, - напутствовал Олимпиец, - "Лодка" уйдет к "Орбели". Астероид уже в поле его радара.
Космонавты медлили. Неужели так и придется расстаться? Олимпиец неподвижно сидел на стуле.
- А если... - изменившимся голосом спросил Павел. - Мы что-нибудь сделаем не так?
- Вы, - ответил Олимпиец, - просто ничего не сможете сделать.
Он улыбнулся - первый раз за весь разговор. Лучше, если бы он не улыбался совсем. В его улыбке было столько иронии, снисходительности, что земляне похолодели.
Павел с треском захлопнул шлем. Виктор, чувствуя, что у него дрожат руки, тоже опустил стекло. Они вышли за дверь, которая сейчас же закрылась за ними. Медленно прошли вдоль саркофагов. На какое-то мгновение Виктор почувствовал неприязнь к сине-зеленому свету, к хрустальным капсулам. "Спокойнее..." - сказал он себе. Они спустились по лестнице. Возле шара остановились. Павел увидел Пространство, мчавшийся среди звезд "Орбели". Корабль поднимал антенны. Это делалось тогда, когда приемники настраивались на Землю, корабль входил в пределы Солнечной системы. Виктор увидел пейзаж: голубовато-зеленое солнце заливало долину, расположенную среди пологих холмов, теплым, словно осязаемым светом. Спокойно лилась река. На берегу возвышались два-три строения, гигантскими ступенями устремленные к небу. Чем-то они напоминали зиккураты древних вавилонян. Ослепительной молнией резали воздух несколько металлических треугольников - картина показывала движение. Людей не было видно, но Виктор решил, что это мир Олимпийца - чистый, благоустроенный мир. Виктору хотелось увидеть больше, но перед землянами уже раздвигались двери шлюзовой камеры.
- Вот и все, Витя! - сказал Павел, когда они очутились в ракете. Побывали в аристократическом доме!
Виктор молчал.
- Видел, каким он получился, контакт? - продолжал Павел. - В благородном семействе не удосужились приготовить людям хотя бы плохонький сувенир!
- Это ты зря, - возразил Виктор. - "Орбели", наше спасение...
- Я не об этом! - отмахнулся Павел. - Сердечности - вот чего хотелось от встречи. А они - технократы. Выдумали Мозг и спят себе на боку... Взялись делать маневр вручную - вот тебе результат: выбросили нас на четыре года из жизни. Да еще недовольны - пришлось с нами возиться, как с галчатами, выпавшими из гнезда. И даже не взглянули на нас!
- Перестань, Павел. У каждой цивилизации свой характер. Окажись ты среди приматов раннего Плейстоцена, считался бы ты с их желаниями!..
- Фу!.. - фыркнул Павел. - Чувствую себя, как букашка под микроскопом. Этот Мозг... Наша цивилизация тоже техническая. Но придумать такое и ничему на свете не удивляться... уволь! Человеку на их планете - каюк!
- Чего ты злишься? - спросил Виктор.
Нервное потрясение, которое пережили друзья в этой встрече, на каждом из них отразилось своеобразно. Виктор глубоко переживал неудачу контакта и неспособность понять увиденную краем глаза цивилизацию. В самом деле, чем объяснить безразличие Олимпийца к Земле и к землянам?.. Павел, в противоположность Виктору, выражал свои чувства бурно, не считаясь с тем, прав он или не прав. Скорее всего, он был не прав, но сдерживать себя не хотел.