Ладно, приказано молчать — будет молчать. Видно, все о деле своем ломает голову. Что же это за дело? Однако спрашивать Гринька уже не осмеливался. Интересная все-таки жизнь у Вавилона: какие-то таинственные дела, поездки на машине… А чья машина? Какая?..

На перекрестке, в ожидании зеленого света, у светофора замерла малиновая «Лада». Солнце яркими искрами горело на ее никелированных ободах, багажнике, даже стрелка антенны посылала тонкий лучик солнца. Скорее для самого себя Гринька с восхищением выдохнул:

— Ух, железка! Последняя модель!

Вавилон не оборвал, не рыкнул.

— И на «Жигулях» можешь ездить? — осмелел Гринька.

— Самая простая в управлении машина, — снизошел до популярного объяснения Вавилон. Взглянув на часы, добавил: — На таком вот «Жигуле» через полтора часа и врежем по бетонке!

Как расспрашивать дальше, Гринька не нашелся. Опасно. Только вздохнул про себя: везет же людям!

Поднявшись на второй этаж, Вавилон сунул в замок ключ, повернул его, но едва успел открыть дверь, как из комнаты, словно налетевший вихрь, в коридор ворвалась полная и красная, в золотистых кудряшках волос мать Вавилона — Алла Игнатьевна.

— Господи, Волик! — высоким голосом, в котором дрожали слезы, воскликнула она. — Где ты пропадал? Тут было такое!..

— Снова с благоверным не поладили? — пытаясь отстраниться от матери, холодно спросил Вавилон.

— Я больше не в состоянии выносить эти дикие сцены! Знаешь, что он сказал? Что я неблагодарная, глупая, ленивая, сплю до одиннадцати. Ему, видишь ли, не нравятся мои обеды! Граф вельможный! Я уже не говорю, что он оскорблял тебя. Мол, сын твой неуч, шалопай, спекулянт и этот… как его… фарцовщик еще какой-то. Это ты — спекулянт! Господи! Ведь ты работаешь, гнешь спину в этой типографии, теперь еще выучился на шофера. А ему все мало. Да он бы на руках должен тебя носить. Бессердечный!

— Маман, дай пройти в комнату. Кстати, я очень спешу.

Где там! Алла Игнатьевна и с места не сдвинулась. Ей было совершенно необходимо высказаться. Золотистые кудряшки так и прыгали на ее голове.

За несколько минут Гриньке стали известны многие подробности из жизни этой шумной и беспокойной семьи.

Терпение Вавилона иссякло. Он с трудом пробился к двери своей комнаты, сказав напоследок:

— Где же, маман, были твои прекрасные глаза два года назад, когда выходила замуж?

Объяснения на этот счет Гринька выслушал уже в комнате Вавилона, стоя по другую сторону запертой на задвижку двери.

— Господи! — доносилось из коридора. — Да разве я могла предвидеть! Человек с заслугами, инженер, одинокий, пенсия. А много я вижу от его пенсии! Пьянчуга, скандалист, неблагодарный!..

Скинув замшевую куртку, Вавилон беззвучно хохотал в кресле.

— Кто не вынесет этих водевилей, так первый — я! Тут запросто психопатом станешь. — Вавилон достал сигарету и щелкнул зажигалкой. — А ну их к черту, рассказывай, как живешь.

— С бабушкой было лучше. Хоть накормит.

— Да-а, — посочувствовал Вавилон. — Жизнь, видать, не малина. Мать все в проводниках?

— Послезавтра вернется. Так и мотается: четыре дня в поездке, потом — дома. Семечек мешок привезла. Думает: стану продавать!

— Семечек? — выпустив струю дыма, переспросил Вавилон.

— Тыквенные. Вкусные…

— Сколько же там в мешке?

— Стаканов двести. По пятнадцать копеек. Или даже по двадцать. Хорошие семечки. Жареные…

— Двести на двадцать… — Вавилон прищурился. — Это сколько же? Сороковка? Э-э, ерунда. Не товар. — Утратив всякий интерес к семечкам, он спросил: — Не скучаешь?

— Некогда. — Гринька улыбнулся. — Пацаны привязались — палкой не отгонишь. В карты играем. Дурю, как маленьких. Только ушами хлопают. Пеньки с глазами.

Вавилон глубоко затянулся, проводил печальным взглядом сиреневые кольца дыма, поднимавшиеся к потолку, и, не докурив, долго разминал в пепельнице сигарету. — А мне, понимаешь, и в картах что-то не везет в последнее время. Преферанс — игрушка рисковая. Крепко сел на мель… Знаешь, сколько просадил? — Вавилон оглянулся на дверь. Прошептал: — Не угадаешь. Четыреста целковых.

У Гриньки холод пошел по спине.

— Вот такие-то пироги-ватрушки! — Вавилон стремительно встал с кресла, постоял у окна, прошел к письменному столу, щелкнул ногтем по цветной картинке, где длинноногая девица в синем купальнике бикини нахально улыбалась из-под зонтика. — А долги платить надо, — глухо обронил Вавилон. — Закон. Срок придет — спросит Козерог. Спросит. Он шутить не любит…

— Какой Козерог? — не понял Гринька.

— Есть такой. Сильно играет… Да, четыре сотни. Сумма.

— Где же ты возьмешь столько? — ужаснулся Гринька.

— Доставать надо. — Вавилон взглянул на часы. — Доставать, хоть кровь из носа!.. А тут, понимаешь, парнишку одного замели на базаре. Говорит, не раскололся, а там черт его знает. Хлипкий парень. Может, и на меня капнул. Просто так не отпустят… Матери, говоришь, сегодня дома нет?

— Что? — Гринька не сразу сообразил, что вопрос относится к нему. — А, матери. Нет. Во вторник приедет.

— Гринь, — снова садясь в кресло, сказал Вавилон. — Я передам тебе сумку с товаром. Припрячь на время. Сможешь?

Гринька пожал плечами.

— А мне что? Могу. — Ответил спокойно, а сам почувствовал, как часто-часто забилось сердце. Наверно, опасное это дело, если и сам Вавилон так трусит. Может быть, обыска боится?

— Ну, спасибо! Другого и не ждал от тебя. — Вавилон приподнял тяжелый матрас раскладного дивана и достал оттуда желтую сумку. — Припрячь получше. Чтобы мать случайно не нашла. Есть такое место?

— Тоже в диване у себя спрячу. Она туда не полезет.

— Ну тогда тронули, — сказал Вавилон. — Помогу тебе нести…

Недалеко от нового девятиэтажного Гринькиного дома Вавилон передал увесистую сумку своему юному помощнику и в который уже раз посмотрел на часы.

— Сам понимаешь — болтать про это не надо.

— Ясно, не маленький! — Гринька даже слегка обиделся, что его предупреждают о таком.

— Ну-ну, — потрепал его по рыжему чубу Вавилон. — Какой бука! Шайбы-то водятся? Не голодаешь?. Возьми-ка вот. — Он сунул Гриньке в руку металлический рубль. — Да, и это еще… — Вавилон извлек из заднего кармана джинсов два узких блестящих пакетика. — Жевательная резинка. Мэйд ин Франс. Понял? Французские. Для укрепления зубов.

Гринька подивился на диковинные полупрозрачные пакетики, в которых виднелись розовые зубчики жевательной резинки, спрятал пакетики в карман и, не утерпев, спросил:

— А чья это машина, на которой поедете?

— Есть у меня друг один, счастливчик. «Лада». Совсем новенькая. Не его, конечно, — папаши. А сам папаша на полгода в Монголию уехал. Так что катайся на здоровье. Друг водить не умеет, меня и попросил… Ну, бывай. Сумку береги. В воскресенье заглянешь в бильярдную. Понял?

По меньшей мере с десяток предметов мысленно перебрал Костя, мучительно решая, какой же из них отдать Гриньке в счет сегодняшнего проигрыша в карты. Увеличительное стекло? Но там, на черной пластмассовой ручке, в которую задвигается стекло, видна цена — 80 коп. Придерется — меньше рубля, скажет, стоит. Валдайский колокольчик? Но они же в комплекте. Мама на экскурсию в Новгород ездила, оттуда и привезла четыре штуки на подставке. Заметят. Судейский свисток? Тоже не пойдет — совсем дешевка. А если хорошую книжку? «Маугли», например. С красивыми цветными картинками. Но отдавать книжку Косте вдруг стало жалко. Да и мама может спросить, куда подевалась новая книжка. А уж Ленка-то сразу заметит пропажу. «Да и нужна ему эта книжка, как корове зонтик! — рассудил Костя. — Еще засмеет!»

Можно было бы отдать Гриньке компас с кожаным ремешком. Его носят на руке, как часы. Буквы со странами света и кончик стрелки зеленым светом в темноте блестят. Отличная вещь. Но… как отдать? Компас, хотя и лежит в общем ящике серванта, вроде как ничейный, но всем же отлично известно, что давным-давно он был подарен отцу за участие в тушении лесного пожара, это еще когда отец служил в армии в Белоруссии. Нет, из-за компаса могут быть неприятности…