- Так-то лучше! - пробормотал Гусев и, рассовав пачки с долларами по карманам, вложил в руку инкассатору пустую сумку, наполнив её снегом.

На всякий случай Вячеслав проверил и саму машину, но там ничего не было. Возвращаться в банк Гусев тоже не стал и сразу же отправился в управление.

Застывшие улицы с замершими прохожими придавали городу какой-то зловещий, потусторонний вид. Все источники света - фонари, фары автомобилей, окна в домах приобрели красный, чем-то схожий с кровавым оттенок. Гусев понимал, что всё это связано с тем, что для него длина световой волны субъективно увеличилась, и сам свет сместился в область инфракрасного излучения, но от этого было не легче - где-то в подкорке не давала покоя скрытая, пока ещё чётко не осознанная тревога. Чтобы как-то снять напряжение, Гусев принялся дурачиться - по пути в управление он несколько раз менял прохожим шапки, а замершим на остановке милиционерам сунул в карманы по сотне долларов каждому. Конечно, Вячеслав понимал, что не должен этого делать, но кровавый, замерший город производил настолько гнетущее впечатление, что он просто боялся сойти с ума.

"Вот она - зримая и ощутимая ночь. Почти вечная ночь. Если жить с той же скоростью, с какой сейчас живу я, ночь может продлиться год. Или два. А может - всю жизнь. А что, если в один далеко не прекрасный момент я не смогу вернуться к прежнему временному ритму?! Для окружающих я просто исчезну, а сам... А сам остаток дней буду скитаться по этому заснувшему, кровавому городу призраков! Бр-р-р! Так я и в самом деле свихнусь!", - поёжился Гусев, стараясь отогнать от себя неожиданно овладевшее им чувство тоски, одиночества и безысходности.

Подойдя к управлению, Гусев дёрнул дверь. Дверь была заперта. Набрав шифр и прождав целую вечность, пока не сработает электронный замок, Гусев проник внутрь. За столом, уставившись прямо перед собой в одну точку, замер дежурный. Гусев сразу же прошёл в туалет и принялся прятать вновь принесённые деньги, по традиции оставив себе одну сотенную купюру.

Выйдя из управления, Гусев направился домой. Где-то на полпути чувство тревоги стало нарастать, и Вячеслав понял, что долго удерживать время он не сможет. Вячеслав зашёл в подъезд ближайшего жилого дома и, закрыв глаза, сделал несколько глубоких вздохов.

Открыв глаза, Гусев сразу же заметил, что исчезли кроваво-красные оттенки. Почти тут же появились и звуки. Мир вновь жил своей обычной, повседневной жизнью.

Гусев вышел на улицу. Начала болеть голова. Веки сразу же сделались тяжёлыми, и Вячеслав почувствовал приближение уже хорошо знакомой, непреодолимой сонливости. Стараясь не заснуть, Гусев остановил первое попавшееся такси.

- Куда едем? - спросил шофёр.

- Чкалова семнадцать.

- Три тысячи.

- Я дам пять, только быстрее! - согласился Гусев и почувствовал, что ему трудно говорить.

Возле своего дома Гусев с трудом вышел из машины - его сильно шатало из стороны в сторону.

- Вот, - пробормотал Вячеслав, достав из кармана десятитысячную купюру.

- Тебе гулять, а мне работать! - улыбнулся шофёр. - Мне чужого не надо.

- Возьми десять, - отмахнулся Гусев, заметив, что шофёр начал рыться в карманах в поисках сдачи.

- Хозяин - барин! - ухмыльнулся шофёр и, сев в машину, уехал.

"Наверное, принял меня за пьяного", - подумал Гусев и, добравшись, наконец, до своей квартиры на четвёртом этаже, начал отпирать дверь.

- Вячеслав Андреевич, я всё хочу у вас спросить.., - донёсся из-за спины голос соседки.

Гусев уже успел войти внутрь квартиры и, обернувшись, и в самом деле увидел соседку, приоткрывшую свою дверь. Вячеслав, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, последними усилиями захлопнул дверь.

Оказавшись в квартире, Гусев шагнул в сторону спальни, но у него неожиданно потемнело в глазах. Сделав ещё один шаг, Гусев застыл на месте, а затем рухнул на пол.

Вячеслав осторожно приподнял веки и почти тут же вновь плотно их прикрыл - ему показалось, что куда-то внутрь, едва ли не в самый мозг, ворвались слепящие, световые потоки. Гусев вновь приоткрыл глаза. На этот раз было уже не так больно. Гусев лежал на койке в одиночке изолятора КГБ. Это Вячеслав понял сразу же, едва привык к свету.

"Что-то произошло за время моей "отключки". Сколько же времени я был без сознания? Два часа? Пять? Несколько суток? Почему я здесь? Неужели каким-то образом узнали про банк? Не зря здесь минчане крутились. Да и Вишневецкий не случайно не вызвал меня в управление после того, что случилось с Барловским. Но в изоляторе я не просто так. Банк? Вряд ли... Против меня не может быть никаких улик. Нашли деньги в туалете?", - при мысли о деньгах Гусеву стало не по себе. Не для того он их собирал, чтобы вот так просто и легко с ними расстаться. "Или Барловский? Возможно, что-то с Барловским... Что? Не приходит в сознание? В коме? Умер? Сколько же прошло времени?", - Гусев потянул руку к глазам и тут же ощутил на запястье металлический холод наручников - его правая рука была пристёгнута к спинке кровати. "Это ещё что такое? Зачем наручники? Может, я сопротивлялся, а сам ничего не помню? А может, вообще что-нибудь психотропное на мне опробовали? Ведь были же здесь минчане. Не зря были, как видно. Да и пролежал я совсем немного - щетина на щеках маленькая", - подумал Гусев, проведя ладонью по своему подбородку.

Приподнявшись, Вячеслав сел и осмотрелся. Он был в своём же костюме. Правую руку пристегнули к спинке кровати, часов на ней не было. Камера была хорошо знакомой Гусеву одиночкой - как раз та самая, где ёще недавно сидел Барловский. "Странно, однако, устроена жизнь - вполне возможно, что ещё вчера я допрашивал здесь в изоляторе Барловского, а уже сегодня будут допрашивать меня", - грустно улыбнулся Вячеслав и принялся более внимательно изучать устройство своего пленения. Оказалось, что он пристёгнут не обычными наручниками, а переделанными - они были соединены между собой не короткой, как обычно, цепью, а длинной - не менее трёх метров. Цепь была скручена в один большой комок, поэтому Гусеву и показалось вначале, что он пристёгнут за руку к спинке кровати намертво.

Размотав цепь, Гусев осторожно приподнялся, спустил ноги на пол и тут же нащупал свои ботинки. Просунув в них ноги, Вячеслав, не завязывая шнурков, прошёлся по камере - длины цепи хватало как раз для того, чтобы достать до унитаза параши в углу камеры.

- Надо же - какая предупредительность! - раздражённо произнёс вслух Гусев.

Подойдя к окну, Вячеслав увидел сквозь решётку лишь клочок серого неба, казавшегося на редкость зовущим и манящим. Из окна дуло - несмотря на зиму, оно было без стекла.

Видимо, за ним всё время наблюдали - хлопнул дверной запор, и в камеру вошли Мухин, Вишневецкий и контролёр.

- Вы свободны! - сухо сказал Мухин контролёру, и тот вышел, прикрыв за собой дверь.

Дверь захлопнулась с громким и неприятным скрипом. Мухин недовольно передёрнулся и быстро заметил Вишневецкому:

- Надо смазать.

Вишневецкий молча кивнул. Гусев, гремя цепью, сделал несколько шагов навстречу. Мухин смерил его внимательным взглядом и протянул руку:

- Здравствуй, Вячеслав!

- Здравствуйте, Алексей Иванович, - Гусев пожал руку Мухина.

Цепь вновь зазвенела.

- Прямо декабрист в кандалах в Петропавловском каземате! - проворчал Мухин и взглянул на Вишневецкого.

Тот лишь пожал плечами:

- Так хоть какие-то гарантии есть. Здравствуй!

- Здравствуйте! - Вячеслав пожал протянутую руку Вишневецкого.

Гусев ничего не понимал: с одной стороны он сидел в одиночке изолятора и к тому же был прикован к койке цепью, с другой же и Мухин, и Вишневецкий здоровались с ним за руку, словно ничего не произошло. Вячеслав ждал, не без оснований рассчитывая, что вскоре всё проясниться.

- Садись, - то ли предложил, то ли приказал Мухин.

Вячеслав сел на койку. Мухин присел рядом, а Вишневецкому указал на привинченный к полу табурет.