В начале «Размышлений» было приведено одно изречение, которым неоднократно в своих работах пользовались основоположники научного коммунизма, мечтавшие о создании на земле высоконравственного общества. Это изречение мы имели смелость назвать антибиблейским не в силу наших атеистических убеждений, а потому, что увидели социально-экономические причины создания Библии, т.е. увидели в ней выражение реальных интересов тех, кто ещё на заре человеческой цивилизации поставил своей целью сделать «мирского бога — деньги — всемирным богом».

«Безнравственные средства не могут привести к нравственной цели». Этого принципа во все времена придерживались все, кто определял истинную ценность тех или иных событий в истории не по словам, а по делам изполнителей. При этом форма подачи всякой идеи могла меняться в зависимости от особенностей таланта художника, как, например, у Ф.М.Достоевского:

«Все счастье мира не стоит одной единственной слезы ребёнка».

Содержание — никогда.

Конечно, историю творят народы, но пишут — индивиды. И не всегда, как мы уже не раз убеждались, в отечественной, особенно послереволюционной истории, в документах (литературных и исторических) эти индивиды выражают интересы народа. Зачастую — это своекорыстные, эгоистические интересы определённых социальных групп и кланов. Изложенные в высокохудожественной форме и талантливо, они имеют одну лишь цель — затмить свет истины. Такие «творцы истории» видят в народах стадо баранов, недостойных приобщения к свету истины [34]. И можно безконечно поражаться прозорливости поэта, его последовательности в деле разоблачения спекулятивных приемов мифотворчества, культотворчества, боготворения. Сегодня, когда наша пресса взахлёб и с каким-то даже сладострастием творит из бывшего культа «отца народов» — культ «злодея народов», смешивая причинно-следственные обусловленности бытия и упорно скрывая главное — обыкновенную, и в чём-то даже трагическую сущность человека, который в труднейший период становления Русской цивилизации, своей волей предотвратил её разпад, сравните, как Пушкин в гениально-кратком произведении с ироническим названием «Герой» разоблачает культовую возню, а главное, показывает истинный, неприкрытые цели «поэтов», которые то ли по недомыслию, то ли из циничных соображений занимаются не нужным народу боготворением. И совсем неважно, что у Пушкина в споре «друга» с «поэтом» предметом исследования является Наполеон, а в спорах наших современников о роли личности в истории — Сталин. Важнее другое — эпиграфом к «Герою» взят евангельский вопрос: «Что есть истина?»

Да, слава в прихотях вольна,

Как огненный язык, она

По избранным главам летает,

С одной сегодня исчезает

И на другой уже видна.

Так, несколько отстранено, начинает «Друг» разсуждения о внешних проявлениях «культа», после чего объясняет — пока ещё не причины, а лишь опасные последствия циничного манипулирования сознанием масс:

За новизной бежать смиренно,

Народ безсмысленный привык,

Но нам уж то чело священно,

Над коим вспыхнул сей язык.

Многие за годы перестройки уже успели убедиться, что не всякая «новизна» идей является признаком их адекватности жизни, а народ, бездумно бегущий за «новизной», действительно становится «безсмысленным народом», то есть толпой. И Пушкину (здесь он выступает в роли «Друга») здесь важно вскрыть механизм превращения народа в толпу и потому он задаёт вопрос «Поэту», бездумному почитателю нового «культа».

Когда ж твой ум он поражает

Своею чудною звездой?

И «Поэт» отвечает, что его воображение более всего поражено тем, как «Герой»

Нахмурясь, бродит меж одрами

И хладно руку жмёт чуме

И в погибающем уме

Рождает бодрость…

При этом «Поэт» уверен, что увековечивание в стихах такого поступка «героя» сделает и поэта, и героя великими на века, но на заливисто-восторженную тираду «Поэта» «Друг» сначала указывает на истинных «пастухов» обоих (поэта и героя):

Мечты поэта -

Историк строгий гонит вас!

— а затем даёт представление о подлинных целях «строгих историков» — скрыть свет истины:

Увы! Его раздался глас -

И где ж очарованье света!

(Важно, что в конце этой утверждающей фразы стоит возклицательный, а не вопросительный знак).

Но Пушкин не был бы Пушкиным, если бы не довёл «изследование» до конца. Есть много современных «пушкинистов», навязывающих читателю версию о незаконченности, фрагментарности отдельных произведений Пушкина. Нет, Пушкин, как никто, вполне владел тайной завершения любого своего творения. И здесь он совершает почти невозможное — показывает как всякий почитатель «культа», хочет он того или нет, невольно становится циничным «писакой», который ставит «возвышающий обман» в основополагающий принцип своего творчества, т.е. превращается в изполнительного борзописца «строгого историка».

Да будет проклят правды свет,

Когда посредственности хладной,

Завистливой, к соблазну жадной

Он угождает праздно! Нет!

Тьмы низких истин мне дороже

Нас возвышающий обман…

Последние слова «Поэта» — подлинный образец саморазоблачения.

И, не оставляя сомнений в цинизме своих намерений, понимая, что без необходимого камуфляжа его «Герой» предстанет в глазах «посредственной толпы» непривлекательно, вдруг в растерянности возклицает:

Оставь герою сердце! Что же

Он будет без него? Тиран…

Последнее слово за «Другом», т.е. за Пушкиным:

— Утешься… -

Ведь всё сказано почти за сто лет [35] до того, как наши фидеисты приступили к сотворению «положительного» культа Сталина, а полвека спустя — они же, в соответствии с требованиями времени, — культа «отрицательного».

Портрет Сталина, который нам рисуют сейчас средства массовой информации (очень любопытны в этом плане детско-арбатские сказки [36]) — сделан по известному шаблону, который разсмотрен нами выше при анализе психологического портрета царя Ирода Великого. Грубая работа — слишком хорошо видны «ослиные уши» хозяев таких борзописцев.

Немногим личностям, даже широко образованным и наделённым от природы глубочайшей проницательностью, удавалось понять подлинное течение «тока истории» [37], прикосновение к которому всегда было небезопасно. Что касается «современной истории», то в отношении её Б.Пастернак как-то заметил, что «современная история есть изоляция на проводе: электрическому току она не помеха». В такой «искренности» просматривается некоторый цинизм: профаны (по терминологии масонов — непосвященные) не поймут, а придёт время и меткое определение вместе с автором останется на скрижалях истории. Одновременно это и предупреждение всем прошлым и будущим «ясновидцам», что прикосновение к «току истории», т.е. «нарушение её изоляции» — смельчаку может грозить гибелью.

В России таких, имевших смелость прикоснуться к «току истории», было немного и как правило, после их гибели, так называемое «общественное мнение», тщательно охраняющее изоляцию «тока истории», вешало на них ярлык — «сам смерти искал, да ещё предсказывал её в своём творчестве», или «имел неуравновешенный характер», жертва «злого рока — судьбы», «на гениях природа отдыхает» и т.д. По существу же вся их вина была в том, что они не желали соучаствовать в оболванивании народа «строгими историками».

Неслучайно в одном из своих писем М.П.Погодину Пушкин так прямо и заметил по этому поводу: «Публика наша глупа, но не дoлжно её морочить».

Да, Пушкин и его современники были, судя по их жизни, диалектиками [38] более их потомков, которые так часто путают причины со следствиям. Достаточно вспомнить с какой ясностью вскрывал В.Ф.Одоевский истинные мотивы деятелей Французской революции 1791 года в своей статье «О вражде к просвещению, замечаемой в новейшей литературе», написанной для пушкинского «Современника» в 1835 году: