— Мне это вовсе не нравится, — угрюмо отозвался Станислав Гагарин. — Но что делать?
— Бороться! — воскликнул вождь. — Поезжайте к бумажникам, в конце концов, они, как правило, русские люди. Скажите им, как используют националисты их труд… Создавайте российский бумажный фонд или банк! Под знаменем того же Союза писателей России… А Юрий Прокушев с Бондаревым, Валерий Поволяев и Эрнст Сафонов вам, объединению «Отечество», помогут. Это ведь ваша, русская бумага! Ну да ладно, с бумагой, я думаю, наведете, понимаешь, порядок. И помощь товарища Сталина не понадобится. Вы лучше послушайте, что пишет господин Солженицын, рассказывая о моем якобы разговоре с Абакумовым, министром гэбэ. Попробую прочитать вам по памяти.
И товарищ Сталин в привычной неторопливой манере принялся цитировать, помогая себе расставлять смысловые акценты жестами правой руки и указательным пальцем:
«…Сопя трубкой и глядя на этого краснощекого упитанного молодца с разгоревшимися ушами, Сталин думал о том, о чем всегда думал при виде этих ретивых, на все готовых, заискивающих подчиненных. Даже это не мысль была, а движение чувства: насколько этому человеку можно сегодня доверять? И второе движение: не наступил ли уже момент, когда этим человеком надо пожертвовать?
Сталин прекрасно знал, что Абакумов в сорок пятом году обогатился…»
— Эшелонами вывозил, понимаешь, награбленное особистами в Германии, — пояснил Сталин. — Загружали вагоны, пломбировали как секретный груз «Смерш» и гнали личные трофеи в Советский Союз. Мародеры, а не чекисты!
— А вы его в министры, — не удержался писатель.
— А где мне было взять честных? — спросил Сталин. — На все случаи жизни их не напасешься. А дело Абакумов знал, хотя бы… Вот и Солженицын, понимаешь, пишет, что Сталин «не спешил его карать». С этим я всегда бы успел. Слушайте дальше:
«Сталину нравилось, что Абакумов — такой. Такими лучше управлять. Больше всего в жизни Сталин остерегался так называемых «идейных», вроде Бухарина. Эти — самые ловкие притворщики, их трудно раскусить.
Но даже и понятному Абакумову нельзя было доверять, как никому вообще на земле.
Он не доверял матери. И Богу. И революционерам. И мужикам, что будут сеять хлеб и собирать урожай, если их не заставлять. И рабочим, что будут работать, если им не установить норму. И тем более не доверял инженерам. Не доверял солдатам и генералам, что будут воевать без штрафных рот и заградотрядов. Не доверял приближенным. Не доверял сынам и любовницам. И собственным детям не доверял…
И прав оказывался всегда!»
Сталин с лукавой усмешкой воззрился на писателя.
— Как вам нравится такой вывод!? Хочу теперь вас молодой человек, спросить: разве в последние месяцы вас не предавали те, кого вы считали близкими и преданными друзьями?
— Еще как предавали, — помрачнев, буркнул Станислав Гагарин.
— Вот именно, — поднял указательный палец вождь. — Еще как предавали… Мне известна ваша история в деталях. За год существования созданное по вашей инициативе «Отечество» испытало четыре, понимаешь, цикла предательства, трижды формируете коллектив, воссоздаете организацию с нуля… И мне по душе такое упорство и желание утвердить Большую, понимаешь, Идею, сделать ее материальной силой. Беды же ваши от того, что по-прежнему доверяете людям. А вот я в земной жизни не доверял никому. И, как пишет мистер Солженицын, всегда оказывался прав.
Тогда Станиславу Гагарину был весьма неприятен этот разговор. Действительно, думал, идя рядом с вождем привычным маршрутом к Пушкинской площади, предательства я хлебнул, что называется, по самое горло, выше головы, едва не утонул в дерьме, его на меня вывалили именно те, кому доверял безмерно.
Почему подобное происходит? Ведь никогда прежде не доводилось встречать такого количества низких и подлых людей! Как это сказал тогда Сергей Павлов-младший? «Я сыт моралью по горло. Нравственность для меня абстрактное понятие, а мораль — не экономическая категория, поэтому она для меня не существует…» Каков гусь! И этот молодой человек — тридцать лет! — собирается формировать новое общество…
Началось с Юрия Виноградова, этот из старшего поколения. Едва Станислав Гагарин познакомил с идеей «Отечества», как он предложил для начала переиздать воениздатовскую серию «Военных приключений». Выгодная, мол, операция! Сорвем такие бабки… Потом вступил в спор по поводу разделения власти в структуре, которой еще не было. Но едва пути с типичным говоруном разошлись, Виноградов поднял скандальную волну, обзванивал всех и оповещал устно при встречах о том, что Станислав Гагарин, дескать, украл у него идею литературного объединения.
Но как можно вообще украсть подобную идею? Если уж быть точным, то навели энергичного литератора на мысль создать «Отечество» Павлов-старший и деловой человек по фамилии Пищенко. Примером и самим фактом существования объединения молодых фантастов! Главное же, их сборники повестей и рассказов, которые они сумели выпустить в свет — вот что подтолкнуло к действию нашего героя.
— Значит, все-таки это возможно, — сказал себе Станислав Гагарин тогда. — И в нашем славном, так сказать, социуме тоже. Тогда почему бы не создать объединение молодых писателей приключенческого жанра?
В те времена, год назад, он крепко задружил с руководством Воениздата, наедине беседовал о литературных проблемах с министром обороны. И Дмитрий Тимофеевич Язов в идее «Отечества» сочинителя поддержал.
Весною как раз и Николай Юсов приехал из Киргизии. Николай — толковый парень, хотя и военный летчик, майор ВВС и пилот первого класса. Писатель понимал, что без надежной правой руки нечего и думать о подобном начинанье. Видимо, подспудно, а сознавал — хлебнет он горя с дефицитом надежных гомо сапиенсов. Как часто потом разводил руками и согласно кивал, когда Вадим Казаков повторял сочиненный им самим афоризм: гомиков разумных то бишь, сапиенсов, нет, остались гомики уголовные… Увы, так оно и оказалось во все эти долгие-долгие месяцы глобального предательства.
Виктор Юмин, бывший якобы соратник по борьбе за трезвость, сумевший уйти «по-тихому», а потом тайно возглавивший первую атаку на «Отечество». Николай Алексеев, тоже борец, за это писатель и уважал его поначалу, предложивший председателю Военно-патриотического литературного объединения взятку от кооператива в сотню тысяч рублей, а потом на него же, когда Станислав Гагарин сообщил про сие коллективу, написал жалобу генералу Пендюру. Сам генерал, Борис Васильевич, тоже повел себя вдруг далеко не лучшим образом. Сколько раз договаривались они о доверительных принципах общения, но едва получив жалобу от Алексеева и Милюшина, Пендюр перешел на официальный язык и сдал позиции полковникам Исакову и Стригуну, давним и открытым врагам «Отечества».
А Милюшин? Этот нравственный монстр и хронический путаник, который больше придуривался, нежели работал, пришел к председателю с улицы, едва не плача от горя и отчаяния: два года не берут на службу из-за того, что, мол, работал пять лет в Комитете государственной безопасности.
— Ну и что? — ответил Станислав Гагарин. — Мне нужны честные работники, преданные идее бескорыстного служения Отечеству. Ежели вы таковым являетесь, пишите заявление.
А потом Милюшин на него, председателя, написал жалобу-заявление… Трое их было: Алексеев, Милюшин и примкнувший к ним Володя Бицкий. Последнего писатель взял по просьбе отца, полковника из ракетчиков-ликвидаторов. Планировал папаню определить в главные герои нового романа «Дети Марса», а сынок беспардонно предал шефа.
Ольга Моисеевна, тоже принятая по рекомендации вроде бы доверенного лица, осталась с ренегатами. И работница была из нее, как к одному месту дверца. Эту вовсе не жалко, кобыле легче. А вот Наташу Гуськову сам нашел, из машинисток Воениздата взял в литературные редакторы, усмотрел недюжинный талант. Талант, он, наверное, таки был, прорезался у девчонки дар, имелось чувство на слово, но вот душевного клада не оказалось у Наташи, просчитался инженер человеческих душ, механическое сердце стукало в груди студентки-вечерницы Московского университета.