Кружится бочка в воде, вот-вот подплывет. А я хочу ноги поднять, чтоб ее зацепить, но штаны до того от воды отяжелели, что не дают ногам подыматься, вниз тянут. Подплыла бочка и унеслась дальше. Тьфу ты, черт! Что ж теперь делать? Придется штаны скидывать, иначе дело плохо. Скинул штаны, слышу, наверху бабы (они, видать, стояли позади мужиков) визг подняли, бросились бежать кто куда. Стал я снова бочку поджидать, дождался и таки зацепил ее. Подтянул потом руками и крикнул, чтоб вытаскивали.

Начали они за веревку тянуть, но чую, чем дальше, тем тише идет. Бочка от воды разбухла и раз в пять тяжелее сделалась. Приподняли нас пальца на два над водой, и повис я вместе с бочкой.

— Тащите же! — кричу.

— Не можем! — слышится мне сверху. — Больно тяжело!

Подтянули еще на вершок, и опять остановка. Собрались с силами, еще подтянули, но вершка на два, на три от воды — снова остановка. Глянул я вверх — хотел понять, что там делается — и тут только заметил, что веревка-то протерлась о скалу чуть ли не на половину. Волокна трещат, и вишу я, можно сказать, на волоске. «Ну, Лию, посмотрим, что ты теперь делать станешь. Выпустишь бочку, вытянут тебя — хорошо, а вдруг веревка порвется и плюхнешься ты в воду один, без бочки? Ну, а не выпустишь бочку, тогда уж наверняка веревка оборвется, и ты опять же в воде очутишься!»

«С бочкой или без? Решай! Решай, а то веревка вот-вот лопнет!» Решил я: «Не выпущу бочку». И закричал что было мочи:

— Веревка рвется, несите другую! Скорее, не то конец мне!

Зашевелились там, наверху, кто-то в село за веревкой пошел. Да только знаешь, как пошел? Еле-еле пополз как черепаха, а у меня на метр-два над головой веревка трещит, обрывается. Не успел я крикнуть, как с головой в воду ухнул, глаза мне пеной залепило, но бочку из рук не выпустил. Наверху слышу, орут:

— Утоп, утоп!

Потом увидали все-таки, что я вместе с бочкой вынырнул, и зашумели:

— Живой, живой! Бегите за веревкой!

Уж чего я натерпелся, пока меня водой крутило, а они за веревкой ходили, — врагу своему не пожелаю! Бочка склизкая, я еле за нее держусь, а вода швыряет ее так, что она мечется, ровно бешеная! Об один берег стукнется, к другому отлетит, и дела ей нет, что этак мне и руки переломать недолго. А ведь если по рукам саданет, то эта пучина меня разом проглотит, потому как чую я, что водяной бурав норовит меня вглубь затолкать. Тут осенило меня сесть на бочку верхом, чтоб хоть малость ее придерживать. Собрался я с последними силами, оседлал бочку и закрутился на ней как был, без штанов.

Наверху в сто глоток гаркнули: «Молодец! Ай да молодец!» И тут заметил я, что по обоим берегам народу собралось тьма-тьмущая. Крутимся мы с бочкой, как очумелые, а я об одном только думаю, выдержат ли обручи. Не лопнут ли сейчас, в самое-то нужное время. «Обручи вы мои милые, — взмолился я, — не подведите, родненькие, спасите меня! Держитесь сами и меня спасайте!»

Прошу их, а сам ногами бочку сжимаю и ногами же работаю. Поднесет бочку к берегу, вытяну я ноги, и не бочка о камень стукается, а мои ноги, и она обратно летит. Притащили наконец веревки, кинули их мне. Привязал я к одной бочку, к другой себя, уж как я это сделал, и не рассказать, привязал, значит, и кричу:

— Тяни-и!

Вытянули они бочку, потом — меня. Ступни у меня все в крови! Кожа на коленях содранная. Дали мне штаны, сел я на осла и поехал в село. Один ведет моего осла, словно я от святых мест возвращаюсь, а следом за мной целая толпа валит — стар и млад идет. И бочку тащат. Поставили ее во дворе мечети и объявили:

— Тут стоять будет, в общем владении.

Спрашивают моего согласия.

— Согласен, — говорю, — только, чур, уговор: пускай Кара Сулю на нее влезет и три раза перед всем народом прокричит, что деревянные обручи лучше железных.

Залез Кара Сулю на бочку и не только это прокричал, но еще и от себя прибавил:

— Эй, люди добрые, стар и млад, знайте, что нет лучше деревянных обручей, коли их настоящий мастер сделал! Лучше деревянных обручей не найти!

Заплатили мне сколько положено и еще сверх того дали шерсти, меду, воску, так что за одну бочку получил я добра — на трех ослах не увезти. Как увидал меня отец со всем этим добром, да как рассказал я ему, почему на мне чужие штаны, так у него прямо глаза на лоб полезли.

После этого начали объявляться один за одним желающие, чтоб я им бочку сделал, пошла торговля, отбою не стало от заказчиков, и денег не сосчитать. Старых мастеров люди обходили и ко мне шли, а ведь было тогда в наших краях больше ста двадцати душ бондарных дел мастеров!

Сто двадцать мастеров, да никто из них верхом на бешеной бочке не скакал и бороды у муллы не отрезал.

Перевод М. Тарасовой.

Пришел вчера ко мне домой дорожный обходчик и спрашивает, я ли Влашо.

— Начальник дорожного управления Георгиев приказал, — говорит, — привести тебя к нему!

— Приказано, так веди!

Подвел он меня к самым дверям начальника.

— Постучи, — говорит, — сними шапку и входи!

Я постучал, снял шапку и вошел.

Начальник сидел за столом и читал газету.

— Добрый день, товарищ начальник.

— Что надо? — спрашивает начальник, а сам в газету глядит.

— Звали меня, — говорю. — Я — Влашо.

Услыхал он «Влашо» — газету отложил.

— А-а-а! — говорит. — Значит, это ты за городом дороги прокладываешь и денег не берешь?

— Да, — говорю, — я.

— Живешь где? В городе? — спрашивает начальник.

— Да.

— Интересно, как это я никогда тебя не видел.

— Город, — говорю, — большой. Да я редко куда и выхожу. На дому работаю. Сапожничаю. А вернее сказать, чиню и латаю.

— Как же так, — удивляется начальник, — ты и сапожничаешь, ты и дороги прокладываешь?

— А что? Запрещено разве?

— Да нет, кто ж говорит, что запрещено…

— А то обходчик пришел ко мне и говорит: «Начальник дорожного управления приказал привести тебя к нему!» Я и подумал: может, что нарушил.

— Вот скотина! — вскипел тут начальник. — Я ему велел не привести тебя, а попросить зайти. Просто хотелось повидать тебя, потолковать. И что положено заплатить. Я, — говорит, — отвечаю за дороги во всем районе. Сколько ж ты с нас возьмешь?

— Я, — говорю, — товарищ начальник, не за деньги дорожки прокладываю!

А он словно обозлился, что кто-то не за деньги работает.

— Государство этого не допустит! Как же так? Раз работал — получай свое!

— Ну коли так, пусть платят.

— Сколько?

— Я ведь не нанимался. Сколько заплатят, столько и ладно.

— Сколько времени ты провел на объектах?

— Дней я не считал. А работаю я только после обеда.

— А до обеда?

— А до обеда сапожничаю.

— И много выручаешь?

— Когда лев, когда полтора. А случается, и два лева… Раз на раз не приходится. Но жена тоже помогает. Она судомойкой в ресторане работает. Столуется там. А сыновья взрослые, обженились, отдельно живут.

Вылупился на меня начальник, очки даже снял, чтоб получше меня разглядеть.

— Интересно, — говорит. — Ты не выглядишь таким старым.

— А что? — говорю. — Шесть десятков уже разменял.

— И каждый день дорожки делаешь?

— Каждый.

— И никогда не берешь денег?

— С кого мне их брать? Кто мне их даст? Я люблю дорожки прокладывать — и прокладываю. Меня же никто не заставляет, с кого мне деньги брать? Разве только пенсионеры попросили проложить тропу к их парку и пообещали два лева; дорожку-то я сделал, а заплатить они мне позабыли.

— Ежели так, — говорит начальник, — может, ты и на нас поработаешь?

— Можно. А чего ж!

— А сколько возьмешь?

— Сколько дадите.

— Инструмент есть?

— Есть.

— Взрывчатка?

— На что она мне? Я со взрывчаткой не работаю.