До того, как Петко-воевода появился в Родопах, там действовал другой прославленный воевода — Ангел. Грозный этот гайдук пал, как известно, 8 ноября 1860 года от пули своего же сподвижника у подножья горы Курудаг, держа в одной руке баклажку, а в другой ятаган. В восторге от неожиданной удачи, предводитель турецкого отряда, карагалар[1] Осман-ага приказал отрезать мертвому воеводе голову, насадил ее на кол и с кровавым этим трофеем поскакал в городок Кешан, торопясь похвастаться победой.

До смерти напуганные Ангелом, кешанские беи и агалары[2] не сразу поверили, что «быстрокрылого» больше нет на свете, и Осману пришлось созывать людей, хорошо знавших воеводу, чтобы те подтвердили, что отрезанная голова и впрямь принадлежала грозному гайдуку.

Не описать ликование, охватившее турок не только в Кешане, но и в Адрианополе, куда Осман-ага привез голову воеводы, чтобы сложить ее к ногам Вали-паши и услышать из уст самого губернатора: «Молодец». Вместе с начальственной похвалой Осман получил то, о чем и не смел мечтать: чин бинбаши![3] По радостному этому поводу несколько дней подряд завывали в Адрианополе зурны, день и ночь били барабаны: да услышат стар и млад о том, что враг султана Ангел, человек, который целых тридцать лет наводил на турок страх своим трубным басом, ныне мертв. Некому больше осадить беев, грабящих своих испольщиков, приструнить карагаларов, когда они, объединившись с разбойниками, истязают и убивают наживы ради, и всесильных откупщиков десятины, снимающих с бедняка последнюю рубашку. Некому больше нагнать страху на турецких головорезов, когда они бесчинствуют в беззащитных болгарских селах. Некому!

Радуется Осман-ага, радуются разбойники — головорезы, богатеи и сановники, и ни один из них не подозревает, что горы уже вскормили нового воеводу, не менее сильного и грозного, чем Ангел, и воевода этот отомстит Осману-аге и станет заступником беззащитной райи[4].

Грозный и сильный, этот гайдук появился 7 мая 1861 года, всего через несколько месяцев после гибели Ангела-воеводы, в тех самых местах, где пуля, пущенная дрожащей рукой Георгия Влаха, пролила кровь героя. Звать этого гайдука Петко, ему нет еще и семнадцати лет, и бритва еще не касалась его нежных, как у девушки, щек.

В отличие от других болгарских гайдуков — таких, как Филипп Тотю, дед Илю Малешевский или Чакыр из Самокова, которые с малых лет проявляли буйный, непокорный нрав, дрались со своими сверстниками-турками и проламывали друг дружке головы, будущий воевода Петко провел детские годы кротко и тихо, ничем не отличаясь от восьмерых своих братьев и сестер, которые вместе с отцом и матерью работали в поле и пасли овец, добывая пропитание большой семье. В Доган-Хисаре, селе Ференской околии, где родился Петко, дети с шести лет помогают отцам во время пахоты, пасут телят, ягнят, мулов, ходят по дрова, а когда подрастут, годам к десяти, родители отдают их в батраки, к богатым хозяевам в другие села, чтобы приучались сами добывать себе хлеб насущный. Кирко, отец будущего воеводы, в этом отношении поступал, как все. И хотя десятилетний Петко умолял определить его к священнику, чтобы выучиться грамоте, отец, сам не умевший ни читать, ни писать, счел это блажью и послал сына пасти овец в турецкое село Дуралкьой. Два года батрачил там маленький Петко, потом, побыв некоторое время дома, отправился «на заработки» в околийский центр Фере, но вскоре вновь оказался в родном селе. В пятнадцать лет он опять выразил желание учиться и, хотя отец опять ответил отказом, Петко на этот раз не покорился и на свой страх и риск стал ходить к учителю Лефтеру в местное монастырское подворье, где два года учился писать болгарские слова греческими буквами.

Учение пришлось ему по душе, и он решил одолеть науку более мудреную, которой, по слухам, учили в Гюмюрджине и Фере, но тут как раз и случилась та злая беда, которая навсегда оторвала Петко от книг и сроднила с горами, превратив его в народного мстителя.

Беда случилась со старшим братом Петко — пастухом Матеем, который батрачил у богача Мехмеда Кеседжи в турецком селе Бахшибей. Прекрасный работник, Матей в то же время был на редкость веселым парнем и замечательно играл на кавале. Эти свойства пришлись бею по нраву, и со временем Матей стал его любимцем. Однако нашлись среди батраков завистники, которые не могли спокойно смотреть, как он, будто масло в воде, всплывает наверх, и решили «осадить» хозяйского любимчика. Вскоре представился удобный случай. Однажды, когда батраки стригли овец, подъехал к ним бей на белом коне. Завидев его, Матей якобы сказал пастухам: «Когда же, наконец, придет дед Иван[5], чтобы и мы могли поездить на таком коне!» Впрямь ли произнес Матей те слова или оговорили его недруги — неизвестно, но один из батраков, некий Митю Кофтинов, в тот же вечер передал их бею и тем самым решил участь Матея и всей его семьи. Бей пришел в ярость и, недолго думая, решил погубить «заклятого своего врага». Матей почуял недоброе и стал потихоньку переправлять в Доган-Хисар свои вещи, намереваясь использовать поездку домой, чтобы больше не возвращаться к хозяину. А повод для этого у него был: 15 сентября в Доган-Хисаре — престольный праздник, и Матею, молодому парню, жениху, полагалось принять участие в праздничном гулянье.

Бей это понял, и когда, в канун праздника, Матей пришел на хозяйскую усадьбу за кормом для овец, бей не отпустил его сразу, а задержал до позднего вечера, заставив играть на кавале. Когда Матей играл на хозяйском дворе, туда зашел его двоюродный брат Вылчо. Предчувствуя недоброе, Матей попросил Вылчо подождать, чтобы вместе пойти в родное село. Вылчо согласился, а когда хозяин поздно ночью отпустил их и они двинулись в Доган-Хисар, то их подстерегли подосланные беем вооруженные турки — головорезы из села Чомлекчи и оба — Матей и Вылчо — были убиты, а тела их брошены в воды Марицы.

На следующее утро поползла по Доган-Хисару страшная молва о гибели обоих пастухов, родные и близкие бросились на поиски, но обнаружили лишь трупы, выброшенные рекой в прибрежный ивняк.

Петко видел, как обезумевшая от горя мать обнимала безжизненное тело Матея, истерзанное и изуродованное кинжалами жестоких палачей, и страшная эта картина навсегда запечатлелась у него в сердце. После приступов боли и тоски в нем вскипела неутолимая жажда мщения, созрела решимость стать гайдуком и покарать убийц брата. Возможно, Петко не терпелось сразу же расквитаться с ними, но желтая осенняя листва напомнила ему о том, что придется дождаться весны. Меж тем на семью обрушились новые беды: за некие мнимые провинности был арестован отец, его продержали в застенках, подвергали допросам, выпустили на волю, потом опять схватили и отпустили лишь после того, как немало денег пошло на подкуп. Однако угроза новых незаконных преследований и расправ не рассеялась, она подрывала здоровье семьи, лишала ее покоя и еще больше разжигала ненависть Петко к турецким властителям.

Побуждаемый этими чувствами, Петко зимой 1861 года начал тайно подговаривать кое-кого из своих сверстников в Доган-Хисаре и соседних селах бросить соху и пастуший посох, сколотить гайдуцкий отряд и отомстить туркам за все злодейства и несправедливости. А им в те времена не было числа. Около 90 разного вида податей и налогов тяжким бременем лежали на плечах болгарского населения. Некоторые из этих налогов, десятину, например, государство отдавало на откуп беям и богачам, которые вносили в казну всю сумму налога, а потом собирали его с населения с помощью шаек вооруженных арнаутов[6], разумеется, в гораздо бо́льших размерах. Арнаутские эти шайки, сдиравшие, как говорится, по семь шкур с одной овцы, были страшным бичом для мирного болгарского населения. Не было ни такой власти, которая могла бы защитить его, ни силы, которую можно было бы им противопоставить, ибо откупщики десятины были все люди влиятельные, со связями. Другой напастью, отравлявшей жизнь христианскому населению, были турецкие разбойничьи шайки. Местные власти не могли с ними справиться, да и не имели желания всерьез их преследовать, потому что часто сами были в сговоре с разбойниками и получали свою долю от их добычи. Вот почему даже если случалось, что кого-то из них ловили, то конвойные, как правило, «упускали» их, чтобы они могли продолжать свой кровавый промысел. Сверх всего прочего турецкое правительство поселило среди болгарских сел в Южной Фракии полудиких черкесов и татар, профессиональных воров, сделавших жизнь местного населения еще более невыносимой. Вот почему брошенный Петко призыв к мщению оказал на нескольких, особенно пострадавших, батраков и пастухов такое же воздействие, как целительный бальзам на открытую рану. Раздобыв оружие, они 6 мая 1861 года, в день святого Георгия, под предводительством Петко ушли в горы, где поклялись друг другу в верности, в том, что будут жить, как братья, и не выпустят из рук оружия, пока не отомстят.