Любопытно, что раньше Наташка и Ира представлялись мне полными противоположностями. Наташка - робкий, наивный ребенок. Ира самостоятельная, самоуверенная девушка. Но потом, когда мои взаимоотношения с Ирой все больше стали походить на семейные, исчезли все различия. Я вернулся туда, откуда пытался убежать. Конечно, есть сотни нюансов, но если рассматривать жизнь с женщинами как радость, как счастье, то, братцы, клянусь, я не живу с ними - я о них забочусь! И вероятно, по-другому я не могу.

Хождение по кругу.

Ради науки я стремился уйти из семьи, вылезти из трясины быта, я улетал за тысячи километров - и в конце концов пришел к двум семьям.

Ради науки, ради того открытия, которое только под силу мне, я фактически бросил науку. Я хотел идти кратчайшим путем, а потерял уйму времени. Я нашел свое призвание, но там, где я сейчас, я должен был быть восемь лет назад.

Троим из нашего выпуска пророчили блестящее будущее.

Саша всегда производил впечатление пришельца из другого мира. В обыкновенной беседе он морщился, тер ладонью лоб, словно недовольный тем, что его заставляют спускаться с прекрасных облаков теории на грешную примитивную землю. Земное для него просто не существовало. Он жил там, в облаках. Поэтому то, что другим казалось далеким, скрытым и туманным, для Саши было рядом, под боком. Он протягивал руку и брал.

Вадиму все удивлялись. Вот уж поистине человек менее всего похожий на теоретика. Спортсмен, весельчак, душа компании. Невозможно было представить, что он проводит бессонные ночи, решая какую-нибудь головоломную проблему. Да и не требовалось ему этих ночей. Казалось, он заранее знал ответ, он просто вспоминал его сразу, как только знакомился с задачей, и для него это было так же естественно, как погасить высокий мяч в волейболе или выпить рюмку коньяку.

Два человека. Две разновидности высокой концентрации мысли, умения, под разными масками, постоянно думать только об одном, то есть работать ежечасно, непрерывно.

Вот чего не хватало товарищу Мартынову, при всех его якобы больших способностях.

Теперь Саша - доктор наук. Вадик - кандидат. Оба - лауреаты Ленинской премии.

В середине пульта стояло нечто похожее на телевизор среднего размера, и на экране двигались белые пятна. Это и был "пучок". Экран показывал встречу позитронов. Вадик сказал, что "пучок" молоденький, он "дышит", и вообще, стоит начальству отвернуться, как ребята делают из "пучка" розочки и восьмерки.

На ВЭПП-2 пока был смонтирован один лишь магнит, возле которого суетились человек пятьдесят лаборантов и слесарей. Опять же только начальство знало, что из этого получится, а начальством являлись Саша и Вадик.

Шеф института, которому я уже успел нанести визит, заметил между прочим, что ему с таким составом легче организовать не научное заведение, а волейбольную команду. Шеф беседовал со мной часа два о высоких материях и, кажется, не пришел в восторг от моих рассуждений. Он стал расспрашивать меня об общих знакомых (то есть о московских шефах), намекнул на специфику производства, и я понял, что, если бы я рвался в его "волейбольную команду", меня бы взяли с неохотой, и то на место запасного. Но я не рвался. Я еще был полон столичным высокомерием и полагал, что даже место игрока на задней линии мне не подходит.

Напрасно. "Молодежная республика" - как я окрестил институт в Академгородке - решительно отличалась от нашей московской конторы. У нас бывало, что две лаборатории на одном этаже, втайне друг от друга, химичили над одной и той же проблемой, и это выяснялось случайно, через несколько лет, на всесоюзной конференции. У ребятишек было иначе. Если кто-то придумывал что-нибудь стоящее, это сразу бралось на вооружение всеми. Не было погони за открытиями, поэтому открытия делались чаще. Никто не стремился получить скорее научную степень, но Саша как-то так, невзначай (утверждали, что под одним давлением шефа), защитил кандидатскую.

Оба моих сокурсника ни капли не походили на начальство. Они вкалывали так же, как и все, вплоть до того, что сами подкручивали гайки. И только потому, что непрерывно звонил телефон и разные голоса требовали Вадика или Сашу, потому что Вадик и Саша ни минуты не могли пробыть в одиночестве - к ним буквально занимали очередь, спрашивали, советовались, спорили с ними, только поэтому можно было догадаться, что они понимают больше, чем остальные.

И солидности у них не было. Спокойствие было.

...Врывается личность в машинный зал и кричит воющим голосом:

- Вадик, поздравляю, ВЭПП сел на землю!

Паника заразительна, и уже кто-то вздыхает:

- Начинаются чудеса в электротехнике.

Вадик невозмутим:

- Нет чудес в электротехнике. Есть плохие контакты.

***

Мой начальничек всем начальничкам начальничек! Какой бы для него был прелестный повод тут же созвать производственное совещание да всех раздраконить...

***

И ведь не вели ребята реестр, не отмечали опоздания, не следили, чтоб сидели на работе от звонка до звонка. Только мне все время казалось, что люди просто не уходят из института. Когда надо, работали и ночью, а надо было довольно часто. И никто не делал вид: дескать, смотрите, как он надрывается, как он гибнет на ниве науки. Веселая подобралась "волейбольная команда".

Только давайте не идеализировать физиков. В разных институтах различная обстановка. Сам был физиком и знаю, что они те же люди, те же человеки.

Издавна каждый человек стремился обрести свое место в жизни. Любой крестьянин хотел научиться делать то, что в деревне никто не умел. Например, шорничать, ковать лошадей и т. д. Специалист - он ценился.

И теперь идут в науку затем, чтобы найти свое место. Ловить электроны, изучать космические лучи - это тоже ремесло, только не всякому доступное. И вот, достигнув некоторых высот в своей специальности, молодой ироничный кандидат наук чувствует себя уверенно. Не понимая (или не принимая) другой жизни, он смотрит на всех свысока, скрыто презирая людей других профессий.

***

Три месяца длилась моя командировка.

И хоть мне приходилось по своим делам мотать в Новосибирск, но часто я бывал у Вадика и у Саши. Я подружился со многими ребятами из их отдела, домой к ним в гости ходил, так что, можно сказать, там у меня друзья-приятели. Нравились мне эти парни, всем они хороши, только не пошел бы я туда работать ни за какие коврижки.

Добрые они ребята, но лишь к тем, кто им ровня, кто (опять мое любимое сравнение) бежит дистанцию с ними рядом, не отставая.

Мой начальничек, всем начальничкам начальничек, резок был. Сотрудника, который "не тянет", "не сечет", он сразу от дела отшивал, из лаборатории выбрасывал. Рубил сплеча. Такие комплименты в глаза высказывал, что человек уходил, покачиваясь. За это я и уважал своего начальника.

А тут никто никому ни одного худого слова. Все чин чинарем. На милой иронии. Только плохо становилось парню, который "не тянул". Вдруг замечал он, что один ковыляет, а остальные ушли на полкруга, и хоть бежит он изо всех сил, но холодно ему и неуютно. Ох как неуютно. Трибуны не свистят, не улюлюкают - тем более обидно. Значит, не верят. Дескать, чего требовать от бездарности? И сходил паренек с дистанции. Сходил молча, не прощаясь.

Со мной, конечно, было другое дело. Меня признавали. Относились даже с некоторым почтением (что выражалось именно в том, что обращались запросто, как со своим парнем). Но тут было две причины. Во-первых, в своей области я "тянул", это чувствовалось. А во-вторых, главное, Вадик и Саша по-прежнему считали меня специалистом на их уровне. И это все видели. И я, признаюсь, принимал уважение ребят как должное (возможно, авансом на будущее), хотя догадывался, что мне платили по старым счетам. Я все больше понимал, что отстал от ребят, отстал сильно, и если это сейчас не заметно, то скоро будет заметно, а куда же мне тогда деваться? В один прекрасный день Саша вдруг станет вежлив и предупредителен, а в глазах его промелькнет некая жалость. И скучно ему будет со мной разговаривать.