Он распахнул дверцу машины и сказал потеряно.

- Гришка, по-моему вокзал заблокировали!

- Как это?

- Ментуры там полно! Ко всем присматриваются и у кассы стоят! Гришка, опасно тебе там появляться. Лучше автобусом. Отвали из города, потом хоть в Кострому и оттуда уже в Москву. Но ещё лучше, Гриша, и в Москву не появляйся какое-то время. Засекут тебя.

"Кострома! - впомнил Гриша. - А там - Старые Пески". Правильно, где-то в карманах должно лежать письмо для племянника Станислава Сергеевича. Он полез в задний карман брюк и нашел там помятый, сложенный вчетверо листок.

- Слушай, Коля, мне Станислав Сергеевич письмо передааал. Племяннику в какие-то Старые Пески под Костромй. Ты возьми, перешли или...

- Нет уж, Гришания. - круто ответил Кислов. - Ты извини, но теперь я от тебя ничего... Слушай! - он откровенно обраловался. - А рвани ты туда в эти Старые Пески?! Поторчишь там, пока всё успокоиться! Народ у нас в деревне добрый! Точно, Гришаня! Письмо передашь, там тебя как короля примут!

Гриша ещё колебался, а Кислов попешно скользнул к рулю, сорвал машину с места, прокатился несколько кварталов и остановился.

- Остановка автобусная вон на том углу! Я уж тебя здесь высажу. Ну, попрощаемся...

- Да. - ответил Гриша, улыбнулся и спросил. - Николай, ты-то чего так испугался? На тебе же лица нет.

- Да за тебя, дурака! - обиделся Кислов. - Ведь по новой сядешь! А не сядешь, так менты тебя через такую камнедробилку пропустят, что мало не покажется.

- Пусть так. - снова улыбнулся Гриша. - Но ты не бойся. Ни про тебя, ни про Марка Семеновича я ничего никому не скажу.

- Да ты про что? - вытаращил глаза Кислов. - Ты про что такое говоришь?

- Ничего. Просто так... Николай, возьми свои доллары. У меня вчера вечером их в карманах не было.

- А вот это ты оставь! - резко выдавил Кислов. - Вот этого не надо! Я с долларами дело не имею.

Гриша улыбнулся.

- Извини... Я ошибся... Будь здоров, счастья тебе и твоему Олежке.

- Тебе того же...

Гриша вылез из машины, подхватил свою сумку, махнул рукой на прощанье и пошел к видневшейся невдалеке остановке автобуса. Машина Кислова исчезла за поворотом и Гриша не глядел ей в след.

Более пяти лет они были, можно сказать, почти друзьями. Ночами гоняли чаи, под присмотром Кислова Гришу выпускали погуляить по городу. Теперь ему было просто жалко санитара и не хотелось доставлять ему никаких неприятностей. Гриша не хотел додумывать до конца всей ситуации, в которую попал он сам минувшей ночью - в первые сутки своей свободы. Его предупреждали - не пей! А он надрался и на встречу у почтамта опоздал. А в дальнейшем и разбираться не к чему, все это уже пройдено и пережито.

Подобно водителю автомобиля, ненароком сбившего темной ночью на улице неожиданного пешехода, Гриша испытывал необоримое стремление: уехать, умчаться куда подальше от этого места! Укатиться и забыть, будто ничего не произошло! Ведь если никто не видел и нет очевидной погони, то быть может ничего и не произошло?!

Даже в Кострому, точнее в эти Старые Пески ехать Грише нужды не было. Письмо Станислава Сергеевича следовало запечатать и отправить по почте, благо сосед по палате писал на нем адрес, насколько понял Гриша.

Он нашел в заднем кармане брюк сложенный листок бымаги и оказалось, что адреса как такового нет. Написано просто "Моему дорогому племяннику Антону Караулову с супругой в Старых Песках".

В конце концов можно и сьездить...

Гриша дошел до навеса автобусной остановке, где никого не было, и раскрыл листок. Буквы были выписаны, словно напечатаны - одна к другой. Только роспись оказалась затейливой. Гриша вчитался в карандашные строки.

Мой дорогой племянник Антон!

Дни моей жизни подходят к концу. И теперь я обязан тебе сообщить страшную тайну, которая более десяти лет висит над всей нашей семьей. Надежнейший из надежных людей в этом мире доставит тебе это письмо лично, иначе я никому не мог этого доверить. Иначе это сообщение обрушит на голову твою, твоей супруги и детей неисчислимые беды. Тот клад, смертельный клад, который привел уже к таким несчастьям, я спрятал под крыльцом того заведения у пруда, которое построил твой отец, мой дорогой брат. То заведение, где русский человек отдыхает по субботам, ты понял меня? Закопано под ступенями. Ценностей, пусть они обогряны кровью, хватит и на тебя, и на твоих внуков. Не забудь того, кто доставит это сообщения. Он скрасил мне последние дни жизни. Обласкай и обогрей, он совсем одинокий в этом мире. Твой дядя Станислав."

Вот и разберись - бред сумасшедшего или последняя воля раскаявшегося грешника?! Гриша не знал, как оценить прочитанное. С одной строны сосед его, по общему мнению, наверняка очень скоро закончит своим дни в том заведении, откуда Гриша вышел. Помимо очевидного и серьезного помутнения разума у него был такой набор всевозможных старческих заболеваний, что выпускать его можно были лишь на кладбище. С другой стороны, веры этому посланию было мало. Но с третьей стороны, если она существовала, то написано все было достаточно логично, драматично и странности заключались лишь в излишней напыщенности. Какие там в наше деловое время "кровавые сокровища"?! Но, кто ж его знает, вполне вероятно, что если эти "сокровища" уже принесли кому-то беды, то они могут и продолжать свое роковое движение. А что более важно, это письмо бывшего агранома для кого-то может оказаться предельно нужным и важным.

Гриша верил, что какое-то послание, прибывшее адресату в руки не во время - может доставить много бед. К тому же он прикинул, что куда-либо торопиться ему не приходится. На теплую встречу с братом Геннадием он не рассчитывал, если куда-то и хотелось сьездить, то лишь повидать старых друзей в Риге - но теперь это заграница и он понимал, что там, вполне вероятно, его тоже уже никто не ждет.

Кострома, возле которых нахродятся эти Старые Пески не так уж далеко, деньги есть и почему бы собственно говоря не выпонить просьбу человека, с которым протосковал в одной невеслой палате бок-о-бок три года?

Он спрятал письмо в карман и спросил немолодую женщину, подташившую на ту же автобусную остановку громадный чемодан.

- Мне надо на Кострому до Старых Песков. Это далеко?

- При мне поедешь. - добродушно ответила женщина. - От Ярославля Старые Пески ближе, чем от Костромы. Пятьдесят верст без малого.

Еще через четверть часа он помог этой женщине втащить в автобус её неподьемный чемодан, взял билет и машина тронулась плавно, словно хороший самолет - по разумению Гриши. Ему не хотелось думать и он не думал - с какой целью подставлял его санитар Кислов под очень серьезные неприятности и почему потом с такой поспешностью выставил из Ярославля. Черт с ним, с Кисловаым, больше с ним вряд ли доведется увидиться.

Со всей отчетливостью Гриша вдруг понял, что сейчас он - панически убегает, прячется. От кого и от чего - неизвестно, но над ни зависла беда, конкретных очертаний которой он не различал, а интуитивно понимал: надо бежать. Он и бежал, как мог.

... Марк Семенович приехал на работу к девяти часам, как всегда, и по дороге он прикинул, что будет делать с Нестеровым - надо самолично отправить в Москву. Но уже в коридоре отделения его встретил Кислов, который, поздоровавшись, сказал с веселым напором.

- Отправил я нашего Гришу домой!

- Куда домой? - опешил Лурье.

- Да в Москву! Ведь там у него братан! Он туда рвался сам, не захотел у меня пожить. И потом...

- Что еще? - нахурился Лурье.

- Кажется, он вчера тут набедокурил маленько... Сказал, что подрался.

- Я так и думал! А ты где был?! Николай это же нехорошо!

- Да у меня пацан, Олежек мой, прихворнул, я опоздал на свиданку! пожалился Кислов, едва не плача. - Потом его целый час ждал! Я ему уже и хату снял, и насчет работы договор был... А он говорит, что в Москву, к брату желает! Утренним поездом и отправил. Сам посадил.