Со мною рядом стоял человек дурной славы, домовладелец Капитон Сысоев, крепкий здоровяк, несмотря на его пятьдесят лет и распутную, пьяную жизнь.

На бритом, скуластом лице его глубоко в костлявых ямах спрятаны узкие, беспокойные глазки. Одет он неловко, небрежно, всё на нём как бы с чужих плеч, весь остро неприятен и, видимо, знает об этом, - он смотрит на людей вызывающе, с подчёркнутой наглостью.

А на пожар смотрел взглядом человека, для которого вся жизнь и всё в ней - только зрелище. Говорил цинично о "зажаренных" старушках и о том, что хорошо бы всех старушек сжечь. Но что-то беспокоило его, он поминутно совал руку в карман пальто, выдёргивал её оттуда, странно взмахивал ею и снова прятал, искоса поглядывая на людей. Потом в пальцах его явился маленький свёрток бумаги, аккуратно перевязанный чёрной ниткой, он несколько раз подбросил его на ладони и вдруг ловко метнул в огонь, через улицу.

- Что это бросили вы?

- Примета у меня есть одна, - ответил он, подмигнув мне, очень довольный, широко ухмыляясь.

- Какая?

- Ну нет, не скажу!

Недели через две я встретил его у адвоката Венского, кутилы, циника, но очень образованного человека; хозяин хорошо выпил и заснул на диване, а я, вспомнив о пожаре, уговорил Сысоева рассказать мне о его "примете". Прихлёбывая бенедиктин, разбавленный коньяком, - пойло, от которого уши Сысоева вспухли и окрасились в лиловый цвет, - он стал рассказывать в шутливом тоне, но скоро я заметил, что тон этот не очень удаётся ему.

- Я бросил в огонь ногти мои, остриженные ногти, - смешно? Я с девятнадцати лет сохраняю остриженные ногти мои, коплю их до пожара, а на пожаре бросаю в огонь. Заверну в бумажку вместе с ними три, четыре медных пятака и брошу. Зачем? Отсюда и начинается чепуха...

- Когда мне было девятнадцать лет, был я забит неудачами, влюблён в недосягаемую женщину, сапоги у меня лопнули, денег - не было, заплатить университету за право учения - нечем, а посему увяз я в пессимизме и решил отравиться. Достал циан-кали, пошёл на Страстной бульвар, у меня там, за монастырём, любимая скамейка была, сижу и думаю: "Прощай, Москва, прощай, жизнь, чёрт бы вас взял!" И вдруг вижу: сидит рядом со мною эдакая толстая старуха, чёрная, со сросшимися бровями, ужасающая рожа! Вытаращила на меня глаза и - молчит, давит.

- "Что вам угодно?"

- "Дай-ко мне левую руку, студент", - так, знаете, повелительно требует, грубо...

Рассказчик посмотрел на храпевшего хозяина, оглянул комнату - особенно внимательно её тёмные углы - и продолжал тише, не делая усилий сохранить искусственно весёлый тон.

- Протянул я ей руку и - честное слово - почувствовал на коже тяжесть взгляда её выпуклых глаз. Долго она смотрела на ладонь мою и наконец говорит:

- "Осуждён ты жить" - так и сказала: "осуждён!" - "Осуждён ты жить долго и легко, хорошо".

- Я говорю ей: - "Не верю в эти штучки - предсказания, колдовство..."

- А она:

- "Потому, говорит, и уныло живёшь, потому и плохо тебе. А ты попробуй, поверь..."

- Спрашиваю, посмеиваясь:

- "Как же это можно - попробовать верить?"

- "А вот, говорит, остриги себе ногти и брось их в чужой огонь, но смотри, - в чужой!"

- "Что значит - чужой огонь?"

- "Ну, говорит, как это не понять? Костёр горит на улице в морозный день, пожар, или сидишь в гостях, а там печь топится..."

- Потому ли, что умирать мне, в сущности, не хотелось, - ведь все мы умираем по нужде даже и тогда, когда нам кажется, что это решено нами свободно, - или же потому, что баба эта внушила мне какую-то смутную надежду, но самоубийство я отложил, до времени. Пришёл домой, остриг ногти, завернул в бумажку, ну-ко, попробую колдовство?

- Не прошло недели, как утром вспыхнул пожар на Бронной, против дома, где я жил. Привязал я к ногтям моим старый гвоздь и швырнул их в огонь. "Ну, думаю, готово! Жертва принесена, - чем ответят мне боги?" Был у меня знакомый математик, он знаменито играл на биллиарде и бил меня, как слепого. Предлагаю ему, чтоб испробовать силу колдовства: "Сыграем?" Пренебрежительно спрашивает: "Сколько очков дать вперёд?" - "Ничего, ни нуля". Можете себе представить, что со мной было, когда я обыграл его! Помню - ноги дрожали от радости и точно меня живою водой спрыснуло. "Стой, думаю, в чём дело? Совпадение?"

- Иду к моей недосягаемой даме, - а вдруг и у неё выиграю? Выиграл, и с такой необыкновенной лёгкостью, это испугало меня, да - так, что я даже сна лишился. Ещё одно совпадение? Живу между двух огней: между любовью, первой, жадной, и - страхом. По ночам вижу эту бабу: стоит где-нибудь в углу и требовательно смотрит на меня тяжёлым взглядом, молча двигает бровями. Сказал возлюбленной моей, а она была, как все актрисы, - а плохие особенно, - суеверна, разволновалась страшно, ахает и убеждает: стриги ногти, следи за пожарами! Я - стригу и обрезки храню, ни на минуту не забывая, что всё это глупо и что, может быть, вся штука в том, что, когда человек потерял веру в себя, ему необходимо запастись верой в какую-нибудь тёмную ерундищу. Но соображение это не гасит тревоги моей. Накопил я обрезков ногтей порядочно, бросил в огонь, и - снова чертовщина: является ко мне лысенький человечек с портфелем. "У вас, говорит, в Нижнем Новгороде померла двоюродная тётка, девица, и вы единственный наследник её". Никогда ничего не слышал я о тётке и вообще родственниками был беден, так же, как они - деньгами. Да и было их всего двое: дед со стороны матери, в богадельне, да какой-то многодетный дядя, тюремный инспектор, которого я никогда не видал. Спрашиваю лысенького: "Вы не дьявол будете?" Обиделся: "Нет, говорит, я частный поверенный и тёти вашей старый друг". - "А может, говорю, вас старуха прислала?" - "Ну, да, говорит, конечно, старуха, ей пятьдесят семь лет было". Смотрю на него почти с ненавистью и предупреждаю: "Платить мне за труды ваши - нечем". - "Заплатите, когда я введу вас во владение имуществом". Чрезвычайно гнусный старичок, навязчивый такой, надутый и явно презирал меня. Привёз он меня сюда, и очутился я домовладельцем. Почему-то мне казалось, что получу я деревянный домик в три окна, пятьсот рублей деньгами и корову, но оказалось: два дома, магазины, склады, квартиранты и прочее. Богато. Но чувствую я себя неладно, управляет жизнью моей какая-то чужая, таинственная воля, и растёт у меня эдакое особенное отношение к Его Сиятельству - огню: отношение дикаря к существу, обладающему силою обрадовать и уничтожить. "Нет, думаю, чёрт меня возьми, этого я не хочу, нет!" И начал превращать богатства мои в дым и пепел: завертелся, как пёс на цепи, закутил. А ноготки стригу, храню и на пожарах бросаю в "чужой огонь". Не могу точно сказать вам, зачем делал это и верил ли я в колдовство, но бабищу забыть не мог и не забыл до сего дня, хотя, надеюсь, она давно уже скончалась. Одолело меня эдакое жуткое любопытство в чём дело? Университет бросил, живу скандально, чувствую в себе эдакую беспокойную дерзость, всячески испытываю терпение полиции, силу здоровья, благосклонность судьбы. И всё сходит мне с рук благополучно. Но вместе с этим кажется мне: вот кто-то придёт и скажет: "Пожалуйте!" Кто придёт, куда поведёт - не знаю, но - жду. Начал читать Сведенборга, Якова Беме, Дю-Преля - ерунда. Явная ерундища, даже обидно. А ночью проснусь и - жду. Чего? Вообще. Ведь если одна чертовщина возможна, почему же не быть другой, ещё хуже или ещё лучше? Решительно ничего не делаю в поощрение удач и удивляюсь: почему я не схожу с ума? Богатый холостяга, женщины любят, в карты играю до отвращения удачно. И даже среди друзей - ни одного негодяя, ни одного жулика, все пьяницы, но - порядочные люди. Так жил я до сорока лет, а в эти годы каждый мужчина должен пережить некий кризис, - будто бы это обязательная повинность. Жду кризиса.