Блейд, протомившийся шесть дней, не заставил долго себя упрашивать. Его первый напор был яростным и внезапным; Садда застонала, потом раздался долгий протяжный вскрик. Странно, раньше она была молчалива... Он улегся рядом с ней, и принцесса принялась гладить его лицо и волосы.

- Я слишком часто думаю о тебе, Блейд. Не понимаю, как это могло случиться, но власть все меньше привлекает меня. Наверно, когда мы убьем Кхада, я выйду за тебя замуж... сделаю тебя властелином монгов... Править занятие мужчин. - Несмотря на то, что они были одни, Садда говорила шепотом.

Блейд подумал, что первым делом приказал бы удавить свою супругу, но вслух произнес:

- Ты оказываешь мне большую честь, госпожа, и вряд ли я ее достоин.

Она нахмурилась, потом решила не гневаться и только надула губки.

- Ты всегда уходишь от ответа, Блейд. Я этого не люблю. И еще - когда мы с тобой вдвоем, ты будешь называть меня Саддой. Не госпожой или принцессой, а просто Саддой. Ты понял?

- Да, моя... Садда.

- Тогда поцелуй меня. Мне так нравится, когда ты меня целуешь.

Блейд про себя пожал плечами. Садда всегда казалась ему похожей на хамелеона - ее настроение менялось каждую минуту. Теперь она решила, что влюбилась в него. Ну, что ж, если надо изобразить любовь, он сделал это с максимальной достоверностью, памятуя о том, что даже в родном измерении женщины не прощают подобных шуток. Здесь же последствия могли быть просто катастрофическими.

Он нежно целовал ее; Садда лежала, прикрыв глаза.

- Сегодня брат поделился, наконец, своим секретом, - промурлыкала она. - Он рассказал мне о повелении Оби.

- И что же Оби повелел ему? - спросил Блейд, лаская губами нежное ушко.

Садда, нахмурив брови, принялась вспоминать:

- Кхад очень возбужден все эти дни. Он постоянно ходит советоваться с Оби - по утрам, до того, как мы выступаем. - Оби говорит ему: иди на восток. Иди и иди, пока стена не кончится. Тогда надо обойти стену и отправиться назад. Оби пообещал, что брат одолеет своих врагов и захватит святыню Ката.

Здравая мысль, подумал Блейд; в открытом сражении катайцам не устоять против конницы монгов. Без стены они совершенно беззащитны. Похоже, что Лали все-таки попадет в клетку с обезьянами.

Он пожал плечами и произнес:

- Этот идол подсказал твоему брату то, о чем он сам мог бы догадаться. Ведь Кхад совсем не глупец - когда он в своем уме, конечно. Почему он не пытался проделать это раньше?

Она рассмеялась и потянула его к себе.

- Ты не понимаешь, Блейд. Поход будет очень тяжелым и немногие доживут до дня, когда мы увидим край стены. Если вообще увидим. Говорят, что желтая стена бесконечна, потому что ее строили боги.

Потом они снова занимались любовью, и только с первыми лучами солнца, когда Блейд уже уходил, Садда прошептала ему:

- Не забывай следить за Растумом. Наше время придет. Безумие вновь одолеет Кхада; он станет беспечен, будет пить бросс и охотиться за маленькими детьми. Тогда я устрою празднество в его честь, и мы нанесем последний удар. А теперь иди.

Со временем Блейд убедился, что Садда совершенно права; дни тянулись за днями, становилось все холоднее и холоднее, но Кхад без передышки гнал свою армию вперед. Разведчику выдали тяжелую доху из лошадиной шкуры и островерхую собачью шапку с наушниками. Теперь все оделись в шкуры и меха.

Стена давно скрылась из вида. Местность начала постепенно повышаться, оставаясь все такой же пустынной; единственными движущимися предметами были лишь фургоны кочевников, да струи черного песка, которые хлестали по их тентам. Ветер никогда не прекращался и приносил с собой все новые порции черных песчинок. Три дня бушевала чудовищная буря. Блейду, закутавшему лицо так, что открытыми оставались только глаза, все время приходилось стряхивать целые горы песка - монги двигались без остановки, и ему нужно было править лошадьми. Люди и животные начали умирать. Гибли, в основном женщины и дети, иногда - старые воины. Их тела оставляли обезьянам, которые, не отступая ни на шаг, плелись за повозками. Обезьяны отъелись и осмелели. По ночам они нападали на табуны и с громким визгом дрались со сторожевыми псами.

К тому времени, когда шторм утих, армия приблизилась к неглубокому ущелью. Путь их лежал к горам, поблескивающим ледяными вершинами на горизонте. Выпал снег, и стало совсем холодно. Кхад давно уже не вылезал из фургона, и Громобой тоскливо тащился следом. Садда звала Блейда к себе каждую ночь, они занимались любовью, согреваясь под кучей теплых одеял.

Вскоре караван достиг предгорий, поросших чахлым лесом. Здесь монги задержались на неделю, чтобы пополнить запасы древесины. Они никогда не использовали дерево в качестве топлива для костров; степняки жгли лошадиный навоз, который собирали рабы. Его сушили, прессовали в брикеты и складывали в огромные грузовые фургоны.

Лес остался позади. Земля под ногами застыла, вокруг лежал снег. Тропа сузилась: теперь по ней мог проехать только один фургон. Над дорогой нависал белоснежный край ледника, а другая ее сторона обрывалась в бездонную пропасть, затянутую плотными серыми облаками и туманом. Ветер набрасывался на людей и животных с еще большей свирепостью, мороз безжалостно жалил, забираясь под самую теплую шубу.

Каждый день пропадали лошади и люди: иногда целые фургоны срывались в пропасть. Вопль, испуганное ржанье - и мешанина из тел, колес и копыт уже исчезает в туманной мгле, скрывающей дно ущелья. Сотники выкрикивали приказы, отставшие фургоны подтягиваются, и караван продолжает путь.

Тела погибших тоже отправляли в пропасть. Отъевшиеся обезьяны оказались умнее людей и решили остаться в лесу. На ночь каждый фургон старались как можно прочнее закрепить среди камней, чтобы его не сорвало с дороги неожиданным ураганом.

Даже Блейд, несмотря на превосходное здоровье и неимоверную выносливость, страдал от холода и тягот пути. Теперь он проводил ночи в своем фургоне под грудой одеял, пил теплый бросс и жевал вяленую конину.

Садда, путешествовавшая в голове колонны, не могла, по счастью, до него добраться, даже воины, которые стерегли его, куда-то исчезли. Впрочем, бежать было некуда. Справа пропасть, слева навис ледник. Время от времени Блейд выглядывал из повозки, смотрел на лед под скрипящими колесами, морщился и, не выдержав холода, снова зарывался в одеяла.