Поскольку огонь уничтожил все мягкие ткани шеи, посмертное обследование не могло обнаружить следов такого насилия. Красные ссадины или капли крови, которые при удушении появляются на коже, глазах и других органах, были сожжены. Короче говоря, не существует никаких патологоанатомических методов, при помощи которых советские специалисты могли бы определить, имело ли место удушение.

Необходимость прибегать к таким хитрым приемам, как засовывание ампулы с цианидом в рот трупа Гитлера, теперь можно легче обьяснить: это было предназначено не для того, чтобы скрыт его бегство, а для того, чтобы скрыть убийство, инсценировав самоубийство, на которое у нерешительною фюрера не хватало мужества.

Никто из возбужденного, трусливого окружения фюрера не захотел взять на себя ответственность за такое удушение, тем более если Гитлер представлял себе, что правда о его действиях станет широко известна и приведет впоследствии к публичному позору. Ампула с цианистым калием, которую Гитлер, как предполагалось, готов был использовать, стала бы прекрасным и вполне очевидным прикрытием такого убийства — убийства, совершенного, по всей видимости, в отчаянии его окружением, жаждущим спастись.

Теперь мы можем представить себе в полном объеме подозрения советских офицеров в отношении странных или избитых замечаний, которыми Линге приправлял свои показания, однако сейчас они оказываются вполне на месте. Линге — человек, которого, как заметил Гюнше, никто, включая Гитлера, не считал человеком умным, — оказался главным подозреваемым в убийстве фюрера.

Таким образом, хотя нельзя утверждать, что судьба Гитлера более не подлежит обсуждению, я намерен, используя имеющуюся теперь в нашем распоряжении информацию, попытаться восстановить события 30 апреля 1945 года, основываясь не на ложных показаниях свидетелей, которые, возможно, несут на себе ответственность и вину, а исключительно на предположениях. Но эти предположения базируются на прочных патологоанатомических данных о ранее предполагаемых способах смерти.

УБИЙСТВО АДОЛЬФА ГИТЛЕРА

Вне бункера эсэсовская охрана без всякой необходимости громко хлопала тяжелыми стальными дверями — настроение у всех было мрачное и нервное. Поступали тревожные сведения о том, как продвигается наступление «Иванов», вот они уже у станции метро «Штадтмитте», всего в 200 метрах от бункера, выходить в сад Имперской канцелярии небезопасно. Эти сообщения усиливали и без того тягостное напряжение. Генерал СС Раттенхубер все утро поддерживал контакт с Борманом и Штумпфеггером, с которыми он имел долгое секретное совещание. Все остальное время Раттен хубер с почерневшим лицом сердито отчитывал в бункерах канцелярии членов своего штаба — оплакивал отсутствие дисциплины, но воздерживался от мер по ее укреплению, опасаясь, что это может привести к тому, что все вообще рухнет.

Перепуганный Геббельс, знавший, о чем говорили Рат-тенхубер и Борман, пытался схорониться у себя в комнате, читая одну из двух книг, оставшихся на его опустевшем столе.

Мы можем представить себе, как волочивший ноги Гитлер приходил для разговора с Геббельсом: таза водянистые, но все еще исполненные демонической силы, лицо красное, со следами слез, из уголка рта тянется струйка слюны, Он судорожно выбрасывает вперед сжатый кулак, при этом движения его не синхронны, когда он колотит кулаком воздух, повторяя: «Предательство, предательство», грозит возмездием тем, кто предал его: «Гибель мягкотелой германской нации, упустившей шанс достичь величия», которое он ей обещал.

Геббельс, с пустыми глазами, высохшим ртом, измученный, смотрит, как Гитлер ковыляет от стены к стене, возбужденно размахивая пачкой бумаг, которые одна за другой выскальзывают из его рук и, порхая, ложатся на стол или на пол. Геббельс пытается приободрить фюрера, но его потухшее лицо отражает страх на лице Гитлера.

Так проходит полчаса — они кажутся вечностью.

Борман приглушенным голосом разговаривает по телефону с Раттенхубером. Его плечи напряжены, локти выдвинуты так, словно он хочет прикрыть ими телефонную трубку, сделать звук еще тише. Штумпфеггер, мрачно потягивающий виски из стакана для анализов мочи, с неудовольствием смотрит на своего коротышку компаньона, нависая над столом.

От Руггенхубера поступает по телефону сообщение: весь персонал, за исключением выделенных лиц, должен немедленно покинуть нижний бункер и не заходить туда вплоть до нового распоряжения. Все должны находиться в верхнем бункере или в проходе в Имперскую канцелярию, пока не поступят новые указания. Ропот взволнованных голосов смолкает, как только с верхнего этажа появляются трое эсэсовцев, чтобы привести приказ в исполнение. Секретарши — некоторые из них выпивали, другие спали или играли в карты — торопятся уйти, жалуясь на отсутствие всякой информации.

В коридоре Линге настаивает на том, чтобы его заместитель Крюгер, чье дежурство должно продолжаться еще два часа, сдал ему смену; протест Крюгера резко обрывает Борман. Высунув голову из своей комнаты, он сердито машет Крюгеру рукой, показывая, чтобы тот убирался, и приказывает Линге взяться за дело, и без шума. Линге, обрадованный этим вмешательством, следит за тем, как Крюгер выходит за дверь, и без всякой необходимости наблюдает, как тот поднимается по ступенькам и исчезает из виду.

Вернувшись в коридор к двери комнаты Гитлера, Линге торопливо переговаривается с Борманом и достает из-под скамьи одеяло и складывает его на стуле в коридоре. Он стучит в дверь и входит в гостиную — там он обнаруживаег находящуюся в обмороке Еву, с головой, закинутой на спинку дивана, кровь из ее запястья капает на ручку дивана.

Линге поспешно заворачивает подол ее платья вокруг кровоточащего запястья и берет ее на руки. Ближайшая комната — спальня Гитлера, и, когда Линге останавливается, чтобы открыть туда дверь, кровь капает на пол. После этого он довольно бесцеремонно бросает Еву на кровать, где ее рука бессильно падает вдоль тела, и торопится по коридору в поисках Штумпфеггера, чтобы рассказать ему, что Ева попыталась покончить с собой.

Штумпфеггер ругается, отставляет свой стакан и хватает бутылку виски. Запрокинув голову, он делает большой глоток и, держа бутылку в руке, идет вслед за Линге в спальню, чтобы цинично глянуть на все еще находящуюся в обмороке Еву. Без особого интереса он разглядывает ее запястье, потом опоражнивает бутылку, роняет ее на пол, загоняет ее ногой под кровать и опускается на колени, чтобы остановить кровь.

Линге спешит в кабинет Штумпфеггера, чтобы взять там одежду и бинты для Штумпфеггера, и тут его хватает Борман, чтобы узнать, что происходит.

Гитлер, услышав шаги, выходит из комнаты Геббельса и, рассерженный, шаркает до прихожей своих апартаментов, где кричит, требуя объяснений. Но эсэсовская охрана уже покинула нижний бункер, как и большинство его обитателей. Гитлер пугается, подозревая что-то неладное.

Он еще ковыляет до прихожей, когда возвращается Линге. На вопрос Гитлера, что происходит, Линге отвечает, что Ева вскрыла себе вены, и предлагает фюреру ампулу с цианистым калием из маленькой медной шкатулки и армейский пистолет, который достает из ящика стола.

Непонимающе глянув на своего камердинера, Гитлер обзывает его «глупой деревенщиной» и поворачивается к нему спиной.

Линге берет ампулу с цианидом и сзади пытается засунуть ее в рот Гитлеру, сжимая своими сильными пальцами челюсти Гитлера, чтобы тот открыл рот. Несмотря на свою слабость, Г итлер умудряется вырваться из хватки Линге и опустить голову. Теперь все усилия Линге ни к чему не приводят, хотя теперь лицо Гитлера почти перед ним.

Но оскорбление уже нанесено, первый акт насилш совершен. Разъяренный Линге поворачивает этого преж девременно состарившегося человека спиной к себе и на чинает душить. В ужасе он держит фюрера перед собой пока слюна не перестает вытекать изо рта и тот не затихает Линге все еще держит труп почти на вытянутой руке когда в комнату входит Штумпфеггер, который оставит жалобно, но достаточно громко стонущую Еву в спальне Штумпфеггер приказывает Линге положить труп на пол Убедившись, что Гитлер мертв, Штумпфеггер достает из кармана щипцы для разламывания ампул. Он проворно и профессионально раздавливает ампулу под высунутым языком Гитлера.