Этот взгляд вызывал у врачей чувство неловкости, поскольку, как отмечал Раушнинг, это был странный взгляд — не взгляд нормального человека. Необычность этого взгляда становилась особенно очевидной, по словам Шпеера, когда Гитлер нападал на кого-то. Шпеер отмечал также, что речь Гитлера страдала недостатками, и Шпеер считал, что это выдает степень неуверенности Гитлера в себе: «Гитлер часто повторял одну и ту же фразу три или четыре раза, то и дело обрывая себя и возвращаясь к начатому в одних и тех же словах, особенно когда он сердился или был в дурном настроении». Тем не менее:
«Он был мастером повторений и изматывающих монологов. Никто из нас не осмеливался прервать или подсказать, и горе было тому, кто по глупости своей решался на такое. Оглядываясь на прошлое, я думаю, что именно мы, его приближенные, про которых он знал, что мы ждем каждого его слова, хотели, чтобы все его изречения были великими, в то время как иногда они были просто бессвязными».
Взгляд Гитлера многократно использовал Геббельс в многочисленных тщательно срежиссированных фотографиях, чтобы упрочить мнение, что фюрер все видит, что его взгляд проникает в душу. Фотографии отбирались очень вдумчиво, потому что, хотя Раушнинг находил глаза Гитлера безжизненными и затуманенными, многие кадры кинохроники демонстрируют его мрачный взгляд. Совершенно очевидно, что это связано с характерными ограничениями движений головы, словно Гитлер страдал от сдвига шейных позвонков, его голова слегка наклонена вперед, а взгляд устремлен куда-то вверх. Даже допуская, что он сознательно принимал мелодраматические позы, тело его выдает заболевание паранойей — выражает типичную для шизофреников и схожих психопатических больных конфигурацию, которая весьма редко встречается у полностью нормальных индивидуумов.
Весьма рано, в 30-х годах, Гитлер высказывал сам о себе публично мнение, которое никак нельзя считать нормальным. Мартин Фуш сообщал, что Гитлер в Берхтесга-дене спросил австрийского политика Курта фон Шушни-га: «Вы осознаете, что находитесь сейчас в обществе величайшего немца всех времен?» И сам же ответил: «Мне не требуется ваше подтверждение моей убежденности в моем историческом величии».
К этому времени Гитлер уже думал о себе как о Мессии, призванном очистить землю, как о гневном Иисусе, призванном осуществить Бессмертную Миссию. Задуманный им мавзолей, подходящий для такого великого императора, выглядел не менее грандиозно, чем пирамиды фараонов, но он, правда, казался бы несколько неуместным в Европе, непривычной к такой пышности. Такая концепция исторического бессмертия выглядела бы составной частью мифа, если бы ее не распространял сам Гитлер и высказывал это как свое собственное, выношенное мнение.
Большинство людей, одержимых подобными убеждениями, сталкиваясь с действительностью, как ее воспринимают окружающие, быстро оказываются в больших, специально для этого построенных зданиях, где их стараются спасти от их же мании. Однако это была не просто мания, это стало частью необычного общественного сознания, поощряемой эйфорией власти. Если бы Гитлер выиграл войну, такие идеи могли бы обрести более конкретные формы вне зависимости от того, чего они стоили.
В нацистской Германии каждое грандиозное предложение фюрера встречалось не каменным молчанием или смущением, а одобрением, согласием и даже восторгом. Такие идеи смущали бы даже самых упрямых шизофреников — хотя, как мы убедимся, Гитлер не вполне подходил под это определение, — но он без всякого труда согласился бы облечь себя в тогу величия, предлагаемую ему льстецами.
Заняв место вождя, окруженного придворными подхалимами, Гитлер стал обращаться к оппозиции с тирадами, произнося которые он весь сотрясался от ярости. Это вселяло ужас как в тех, кому была обращена эта тирада, так и в посторонних, опасавшихся быть обвиненными в симпатиях к его противникам. В результате создавалось впечатление, что оппозиция уже уничтожена, а те, кто решался на сопротивление, отказались от дальнейших действий.
Раушнинг считал этот феномен хитростью — «технической уловкой, с помощью которой он повергал в смятение всех окружающих хорошо поставленными приступами ярости и тем самым приводил их к послушанию».
Карл фон Виганд сообщал, что среди гитлеровского штаба существовало негласное соглашение: «Бога ради, не возбуждайте фюрера», — а это означало: «Не приносите ему дурных вестей». Предположение, что приступы ярости были заранее отрепетированы, подкрепляется тем, что на ранней стадии политической карьеры Гитлера такие приступы ярости случались редко.
Говорили, что в исключительно трудных обстоятельствах Гитлер предлагал покончить с собой, но к этим сообщениям следует подходить с осторожностью, поскольку, к сожалению, эти его предложения всегда отвергались. Первое такое предложение со стороны Гитлера имело место в 1923 году в доме Ханфштангля после провала путча, в ходе которого Гитлер хотел захватить контроль над правительством Баварии; второй раз — во время последовавшего за этим провалом пребывания Гитлера в тюрьме Ландсберг. Говорят, что угроза покончить с собой была повторена после странной смерти его племянницы Гели в 1930 году, и снова в 1932 году в ответ на попытки Штрассера расколоть партию. В 1933 году Гитлер опять угрожал покончить жизнь самоубийством, если его не назначат канцлером, и еще раз в 1936 году в истерическом припадке, сопровождающимся опять же угрозами покончить с собой, если сорвется оккупация Рейнской области.
Подобные незрелые, часто повторяющиеся жесты, как правило, делаются в надежде привлечь к себе внимание и, даже когда они сопровождаются физическими попытками, почти всегда оказываются безуспешными. В начале жизни такие эмоциональные срывы часто сопровождаются истерическим параличом или чем-то вроде того. В случае с Гитлером имел место не вполне достоверный эпизод с временной слепотой, но он мог быть отнесен к скрытой истерии.
В равной степени представляют интерес приступы депрессии у Гитлера, о которых говорил Рейнгольд Ханти, бродяга, проживавший однажды вместе с Гитлером: «Я больше никогда не видел такой беспомощности и отчаяния». Но описания этих приступов страдают отсутствием ясности и клинических показаний, как и предположения Ханса Менда о приступах депрессии у Гитлера, когда они служили вместе во время Первой мировой войны.
Эти случаи депрессии так интересуют психиатров потому, что диагноз депрессии может означать шизофреническое состояние. Существует много типов депрессий, и один из интригующих аспектов жизни Гитлера, с которым сталкиваются и историки, и психиатры, состоит в том, что даже теперь очень мало известно о так называемом закрытом периоде его жизни — до двадцати лет и несколько позже, — когда он мог страдать от депрессии, а окружающие не обращали на это внимания.
О пребывании Гитлера в Вене и Мюнхене в период его возмужания известно, но весьма мало известно о нем самом, за исключением того, что он был вялым, слонялся без воякой цели и первое время жил на доставшееся ему маленькое наследство, а когда промотал его, то изворачивался как мог. Мы знаем, что он чрезвычайно болезненно относился к тому, чтобы хоть кто-нибудь знал о его прошлом, — настолько, что историки, например, Иоахим Фест, утверждают, что в 1938 году Гитлер приказал выследить Рейнгольда Ханиша и убить его, потому что тот слишком много знал.
В 60-е годы стали доступны документы, пролившие свет на другой неизвестный аспект юности Гитлера. Совершенно очевидно, что он уклонялся от воинской службы во время Первой мировой войны, в связи с чем его разыскивала полиция. Гитлер уехал из Вены и перебрался в Мюнхен, где зарегистрировался как лицо без гражданства, чтобы его не схватила австрийская полиция, пока он не решит вступить в армию. Если бы тогда Гитлера поймали и арестовали, его будущая карьера никогда бы не состоялась. Впоследствии в «Майн кампф» Гитлер фальсифицировал дату своего отъезда из Вены: в действительности он покинул этот город весной 1913 года, а не в 1912-м, как он утверждал. В марте 1938 года Гитлер лично занялся отчаянными поисками этих документов — безрезультатно.