"Боже мой, что это за чучело?" - подумала я, еле сдерживаясь от смеха.

Это оказался не кто иной, как Владимир Юдин. Он поцеловал маме руку и, с интересом глядя на нас, трех девушек, спросил:

- А которая же из них маленькая Китти? - и я увидела, с каким восторгом его глаза остановились на хорошеньком личике Наташи и так и не могли от него оторваться.

Неподдельно искреннее и плохо скрытое разочарование мелькнуло у него на лице, когда он узнал, что "маленькая Китти" - это я.

Под каракулевой шубой оказался безукоризненно элегантный черный костюм. В худощавом и стройном молодом человеке я узнала друга нашего детства, бледного и мечтательного гимназиста со скрипкой в руке, не любившего особенно товарищей и проводившего много часов за роялем, на котором он неплохо играл.

Теперь у него лицо стало много мужественнее, но прежняя грусть делала его похожим на печального Пьеро, хотя это сравнение сразу же исчезло в моем сознании, как только он сел с нами за стол. Смех, шутки, остроумные замечания так и посыпались с его языка. Все пришли в прежнее веселое расположение духа, и первое впечатление от его каракулевого манто и изощренного, какого-то вычурного берета тоже изгладилось. У него очень нежная кожа и прекрасные темно-карие, мягкие глаза.

Но едва смех смолкал и разговор принимал серьезный характер, как страшное самомнение, эгоцентризм, самовлюбленность начинали сквозить у него в каждом слове, даже в манере держаться, и это меня не только отталкивало, но почему-то и задевало. Никто из мужчин, окружавших меня, не держал себя так, в этом, как мне казалось, была даже доля какого-то нахальства. Я искала причину этого и наконец решила, что, будь он оперным певцом, он был бы иным; а оперетта, легкий жанр, имеет сама по себе какой-то специфический налет, хотя сама я была всегда поклонницей легкой музыки.

Владимир уже успел между разговором дать нам понять, что он устал от девичьих букетов, вздохов, писем и изъяснений в любви.

- И вам ни одна девушка не нравилась и не нравится? - спросила я.

- Они все мне разонравились, не успевши понравиться, - ответил он, мешая ложечкой чай и привычно любуясь своими красивыми руками. Потом задумчиво добавил: - вот женщины, эти бывают ничего, но в общем я вполне согласен с Шекспиром...

- "Ничтожество вам имя"? - подсказала я, не на шутку им задетая. простите меня, но эта фраза истерлась уже, как ходячая монета, и взгляд ваш тоже самый дешевый шаблон.

- Может быть. - он усталым жестом провел по своим гладко зачесанным волосам, и мне показалось даже, что умело сдержал зевоту. - виноваты ли мужчины в том, что все женщины на один манер, на один покрой и все одно и то же?..

- Подождите... Встретится вам необыкновенная женщина... влюбитесь... да еще как! С собой покончите, - сама не сознавая почему, вспылила я.

- Что вы! - он даже оживился, встрепенулся и засмеялся. - такой я не встречу никогда, потому что такой, которая бы свела меня с ума, просто нет.

После этого обоюдного вызова общий разговор за столом возобновился, и спустя полчаса мы перешли в кабинет. Я села за рояль, а Владимир, перебирая наши ноты, ставил мне их поочередно на пюпитр. Поет он чудесно, тембр и фразировка подкупают. Скажу откровенно: до него мне не нравился ни один тенор, я считала их слащавыми и была поклонницей баритона. Голос Владимира при самых нежных нюансах сохранял какую-то мужественность. Мы музицировали часа два, и под конец он спел мне какую-то неизвестную колыбельную: "Тихо реет ночь, все кругом молчит, серебрясь луной, сонный парк стоит..." Он просил меня на слух подобрать аккомпанемент, что я и сделала.

Кроме его голоса, меня все в нем раздражало. Иногда он в начале романса обрывал его на полуслове: "Нет, не стоит, это слишком запето..." Или перед началом другого романса закрывал ладонью глаза и говорил устало: "Подождите, дайте сосредоточиться..."

Он ломака и препротивный. На прощание мы обменялись любезностями.

- Вы знаете, Китти, мне моя мама столько о вас говорила... я представлял вас какой-то иной. Зато играете вы много лучше, чем я ожидал. Я забыл, что вы хорошо играли.

- Что делать, - ответила я, - я такая, какая есть. Что же касается вас, то мне кажется, что вы не столько артист, сколько играете его.

- Володя, приходите к нам петь, - перебила нас мама, - приносите ваши ноты, и я надеюсь, что занесете нам два билета на ваш очередной концерт или в "Оперетту".

Владимир ушел раньше всех, и Виталий с профессором долго еще его вышучивали. У меня же в первый раз в жизни шевельнулось в груди странное чувство: захотелось положить его к своим ногам. Он задел меня, может быть, необдуманно, но очень больно. Я никогда еще никому не хотела нравиться, но его самоуверенность, его самовлюбленность, его "позу" я сорву! "Я представлял вас какой-то иной, зато играете вы много лучше..." Этих небрежно брошенных мне слов я не прощу никогда. Если нужно, я буду с ним целоваться, но у моих ног он будет.

А. Дубов - в Ленинград, Петру

Да, Петр, дружище, ты, к сожалению, прав. Влип я в эту "княжескую эпопею". Жениться я, собственно, вообще не собирался, не знаю сам, как эта девчонка мне голову свертела. А с тех пор как она мне так нагло отказала, поверь, я во что бы то ни стало решил на ней жениться. Думаю, что скоро она сама придет ко мне. Дело в том, что их выселение неминуемо, тем или иным путем их выселят. Слишком много есть на это данных. Несколько человек в нашем доме неуклонно и упорно ведут это дело, и надо удивляться только, как они еще до сих пор не выселены. К тому же они веселятся: целый день у них пение, игра на рояли, веселье. Едят хлебные сухари - на серебре и кашу - в хрустале, но "тона", понимаешь ли, не сдают, вот сволочи!.. продают все подряд и ни о чем не жалеют. Скажу искренне, что представлял себе "бывших" иными. Мне казалось, что это в лучшем случае опустившиеся, приниженные и запуганные люди, а в худшем - желчные и озлобленные. А у этих, я скажу, можно даже кое-чему поучиться. Они веселы, на вид благожелательны, жизнерадостны, и самая главная их сила в том, что они не желают унывать.

К тому же им дьявольски везет! Как ни старается тот же Алексеев их унизить, обезличить, это ему никак не удается. Сейчас ранняя весна, мостовые и тротуары полны снежных куч, наросшего во много слоев льда, и по городу объявлен приказ об общей трудовой повинности. Конечно, первыми были назначены Мещерская с ее дочерью - и что же?.. Узнав об этом, два инженера из квартиры No 3 - Графтио и Красницкий (даже незнакомые лично с Мещерскими) - вышли на мостовую и работали за них. Представляешь? Алексеев, злорадно мечтавший увидеть обеих женщин с ломами в руках, не умеющих ими владеть, - остался в дураках! Признаться, я тоже был разочарован: с них не мешало бы сбить немного спеси... и злюсь и желаю им зла, а вместе с тем жалею их в душе и ни в каких займах не отказываю, когда сама мать приходит ко мне. Неужто и в самом деле это неизлечимое дело, а?.. Видишь, ни о чем больше, как о них, писать не могу.