Сначала было так темно, что мы натыкались друг на друга, потом глаза привыкли. Прошли полем всю деревню и спрятались в сарайчике неподалеку от Столярова дома. Там было сено. Мы разлеглись на нем, а дверь приоткрыли. У Ваньки на руке хронометр. Это обыкновенные часы, только так называются. Правда, у них светятся стрелки. Ванька объявил, что встанет на первую вахту, дальше будем по очереди — по десять минут. Больше выдержать невозможно, захочется спать. Мы сразу заснули и, наверно, проспали бы до утра, если бы вдруг не страшный грохот. Оказывается, хлопнула дверь сарая: кто-то ее закрыл. Сначала мы побоялись подойти и открыть: неизвестно, кто ее прихлопнул, потом услышали, что во все щели дует ветер, поняли, в чем дело, и открыли. Луна была почти круглая, чуть-чуть крайчик откушен, и по ней скользили лохматые обрывки туч.

Моряк посмотрел на часы, — было без десяти двенадцать, — и тут мы увидели Юрку. Он шел к Столярову дому. Белые длинные ноги светились при луне и двигались страшно медленно. Потом стало видно только Юркину спину, а потом он и совсем пропал. Мы дрожали от холода, наверно, и все смотрели и смотрели, и было ничего не видно. Тут Ванька Моряк уставился в свой хронометр и тихо сказал, прямо чуть-чуть прохрипел: «Двенадцать часов!» Как нарочно, задул дикий ветер, деревья вокруг сарая закачались, зашумели, прямо как собаки завыли. И все равно мы держали дверь, не давая ей захлопнуться.

В окне Столярова дома зажегся свет. Мне стало жутко. Ванька сжал мою руку, так и держал. Потом кто-то закричал. Мне показалось, что — «Стой! Кто идет!» И все смолкло, и свет продолжал гореть, и Юрки все не было. Мы прямо не знали, что делать, и оба, и я, и Ванька, дрожали от холода.

Потом вдруг мимо нашего сарая промчался Юрка. Бежал, пригнув голову и размахивая руками. Бабочкина коробка прыгала у него от плеча к плечу. Мы подождали немного и пошли домой.

Утром, после завтрака, мы как всегда собрались на бревнах у скотного двора. Все, кроме Юрки и Альки. Было страшно любопытно, и мы волновались. Больше всех Нинка; все время грызла косу — возьмет в зубы и прикусит. Знаю, почему: она не любит, когда может выйти вранье, все равно какое, особенно у Юрки.

Наконец появился Алька. И сразу Юрка. Молча отдал Альке фонарик, сел и принялся ковырять палочкой землю. Алька показал рукой в сторону Столярова дома:

— Ты был там? Покажи ухо!

Юрка долго не отвечал, голову не поднимал, палочкой ковырялся, большую уже дырку вырыл. Потом поднял глаза на Альку и сказал, презрительно поджав губы:

— Я там был. Никакого уха нет, ничего нет, все враки, бабьи сплетни.

Мы, проверщики, молчали, не знали, что сказать. Алька заметил, обнахалился и закричал:

— Ты врун-брехун! Никуда не ходил, дома спал. Я знаю. Врун! Врун!

Юрка покраснел, потом побелел, шрамик на губе прямо вспыхнул, с ним всегда так, если очень злится, и ткнул Альку кулаком в нос, не сильно. Алька хотел дать сдачи, мы не позволили. Тогда он убежал в дом.

Ванька Моряк удивился:

— Юрка! Ты же был, мы видели, почему Альке не сказал?

Юрка вскочил:

— Видели? Видели? Что видели?

— Как ты бежал от Столярова дома.

— А-а, — протянул Юрка, успокоился, сел, забросил палочку далеко в крапиву. — Ну вас всех!

Нам непонятно, что мы еще могли увидеть, не успели спросить, как явился Алька. Остановился в позе перед Юркой и бросил ему к ногам тети Зинину вязаную варежку. Мы, мальчики, поняли и конечно промолчали. Девчонки не выдержали, заорали, завизжали:

— Дуэль! Дуэль!

Надо было обсудить дуэль тайно от взрослых, и мы собрались у бани. Поединок был назначен на послезавтра. Ванька Моряк сказал, что самое меньшее день надо на подготовку. Алька взял секундантом Алешку, Юрка — Ваньку Моряка. Надо было выбрать оружие. Пистолетов не было. Очень много спорили. Сначала решили, что пусть стреляются из ружей, но духовое ружье было одно, и еще спрятанное у Алькиной мамы. Из рогаток нельзя: можно выбить глаз. Нинка предложила деревянные сабли и щиты. Всем понравилось. Юрка отказался, сказал презрительно, что деревянными саблями дерутся только дети. А я знаю, у него на чердаке спрятана большая сабля с длинной поперечиной, как у крестоносцев. У Альки тоже есть. Правда, они в них уже давно не играют.

Алька предложил стреляться из лука. Это было несправедливо. У Альки лук привезен из города, покупной, железный, страшно сильный и стрелы длинные, ровные, с перьями на хвостиках. У Юрки самодельный, из можжевельника, и стрелы наколоты из простой доски. Они с тупыми наконечниками и без перьев. Несправедливо.

Ванька Моряк предложил пояса. У них на флоте дерутся поясами с медными пряжками, здорово получается. Он предложил свой пояс. Это понравилось, только не было второго такого.

Долго решали, как быть, и получилось, что лучше всего бокс. Только где достать перчатки? Моряк предложил вместо перчаток намотать на руки побольше и потуже веревки. Тогда не расшибешь костяшки пальцев.

Еще неизвестно было, когда считать конец дуэли. Тоже долго спорили, и опять неожиданно раздался скрипучий голос Сережки. Он сидел верхом на банной крыше и оттуда вякал:

— Дуэли бывают до первой крови или до поверженья.

Нам не хотелось с ним соглашаться. Он ушел. Ванька Моряк — будто сам придумал — посоветовал, чтобы дрались, пока кровь не пойдет или когда один не сможет встать.

Место для дуэли выбрали у «Семи берез». Это обрывистый мыс над речкой. В общем, так, чтобы труп свалился прямо в пропасть, как у Лермонтова. Алешка Артист встал на камень и продекламировал:

— «Я выстрелил… Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва».

Самое главное, чтобы взрослые не помешали. Нинка, она здорово лазает по деревьям, должна во время дуэли сидеть на одной из берез и, если увидит, что идут взрослые, закричать: «Вендетта! Вендетта!» С другой стороны на страже будет стоять Галя.

Время дуэли — завтра утром. Хотели сначала после обеда, когда почти все взрослые спят или дома сидят и не пойдут к речке, потому что купаться на полный желудок страшно вредно. Решили утром. Ванька Моряк посоветовал Юрке и Альке надеть чистые рубахи, так полагается перед боем.

На дуэль пришли все, кроме Муси: она боится крови. Зато пришла подруга Гали, Наточка из Лоцманского. Высокая и тощая, руки-ноги как спички и в носу полипы. Поэтому страшно гнусавит. Ее раз спросили — она шла в лавку Пульмана:

— Наточка, куда идешь?

— К Пульманэ.

Так мы ее и дразним. Один спрашивает:

— Наточка, куда идешь?

Другой отвечает:

— К Пульманэ.

Ей очень понравилось, что у нас будет дуэль. Сказала:

— Лоцмановские неинтэресно играют, у вас интерэснее.

Алеша раздобыл большой моток бечевки, и секунданты замотали дуэлянтам руки так, что они превратились в серые шары.

У Алешкиного отца в театре играют разные старые трагедии и вообще пьесы. Алешка ходит смотреть и все знает про настоящие обычаи и правила дуэлей. Он, наверное, рассказал Ваньке как надо.

Юрка пришел на дуэль веселый. Алька мрачный. Ванька палкой выскреб на площадке у обрыва длинную черту-барьер. Распорядился, чтобы Алешка осмотрел перчатки у противников; значит, у Юрки, нет ли в перчатке твердых, тяжелых предметов, а сам пощупал Алькины перчатки. Потом велел дуэлянтам встать на одно колено, поднять правые руки и повторить за ним клятву:

— Я выхожу на смертный бой. Буду биться честно и щадить побежденного.

После клятвы заставил противников пожать друг другу руки. Они не могли это сделать, только ткнулись веревочными лапами. Развел их на десять шагов, повернул навстречу и скомандовал:

— Приготовиться! К барьеру!

Бой был страшный. Стук, будто на риге цепами молотят. Только недолго. Ванька закричал:

— Стоп! Кровь!