Супруги Дорис и Дэвид Джоунас, американцы, написали книгу о разумных существах, которые могут существовать во Вселенной. Он — психиатр, получивший образование в Вене, она — антрополог. Их книга, вышедшая в Цюрихе в одном из швейцарских издательств под скромным заглавием «Инопланетяне», дает мне удобный случай заняться этой ставшей ныне столь актуальной темой. Речь в ней идет о гипотезах, основанных на достоверных данных естественных наук, прежде всего физики и биологии. Во многих главах вполне убедительно описываются условия, при которых могли возникнуть биологические организмы с самыми разными органами восприятия. Рассматривается, каким образом благодаря естественному отбору на планете с непрозрачной атмосферой обоняние могло стать наиболее важным чувством, а в другой главе говорится о том, что особые условия освещения, вероятно, могут способствовать возникновению фасеточных глаз, как у насекомых; такие глаза воспринимают поляризованный свет, и это помогает ориентироваться. Я прочитал эту книгу с живым интересом, так как ее рационалистическая установка очень близка моей собственной.

Прежде всего я разделяю основную мысль авторов: выдвигая гипотезы, мы должны исходить из имеющихся научных данных. Но что касается выводов, то с ними я уже не столь солидарен. Авторы, например, полагают, что установление контакта с «Другими», обмен информацией между различными планетными цивилизациями есть чисто техническая проблема, которую, следовательно, можно решить чисто техническими средствами и методами; что мы не встретим каких-либо неопреодолимых препятствий при расшифровке сигналов из космоса, поскольку любой разум подобен земному.

Когда-то и сам я был того же мнения. Хотя инопланетяне могут очень сильно отличаться от людей по своему строению и внешнему виду, хотя их тело может быть устроено совершенно иначе, хотя они могут располагать иными специализированными органами восприятия, обходиться без кислорода и даже жить на дне морском, тем не менее их разум должен быть очень похож на наш, ибо невозможна какая-то иная форма разума, чем та, что свойственна человеку.

Сегодня я уже не стал бы защищать эту точку зрения. Абстрактно мыслящий разум, его — если можно так выразиться — логическая вершина, которую мы уже препоручили нашим перерабатывающим информацию машинам, и в самом деле может быть космической постоянной. Однако разум, определяющий социальную жизнь людей, тот «неразумный разум», который галопирует верхом на нашей половой жизни и неразрывно связан с обстоятельствами возникновения человечества, разум, из-за которого наша цивилизация раскачивается как на качелях, между расцветом и упадком, — эта разновидность разума вполне может быть всего лишь локальным, то есть исключительно земным, феноменом. Ведь сведущие специалисты то и дело напоминают нам о том, что наш предок — не слишком-то симпатичная обезьяна, научившаяся есть мясо и утратившая волосяной покров, — продолжает жить в нашем теле. Эта смышленая, сверхвозбудимая сексуально обезьяна, не способная расстаться со своим предчеловеческим, магическим мышлением и реакциями, это существо, в психике которого не меньше слоев, чем в геологической формации, не может быть константой во всей многозвездной Вселенной. Хотя человеческий разум по принципу своего действия обращен в будущее, он в то же время атавистическое наследие доисторических эпох, тех трех миллионов лет, которые из приматов вылепили человека.

Я давно уже не верю, будто можно рассуждать о контакте с инопланетянами, не принимая в расчет принципиальные различия путей эволюции во Вселенной — будто имеется единый рациональный знаменатель, к которому можно привести всех разумных обитателей Универсума.

Возможно ли понимание между разумными существами, находящимися на самых различных ступенях исторического развития, если мы не можем договориться даже с нашими соседями — людьми, живущими в обществе с иной политической системой?

Ключевые понятия, унаследованные нами от XIX столетия, например «прогресс науки», «будущее как усовершенствованное настоящее», «свобода личности по отношению к государству», ныне как раз демонстрируют нам свою изменчивость, свой исторический, то есть преходящий, неустойчивый характер.

Я думаю, правда, что человечество не погибнет, даже если мы перестанем ставить знак равенства между непрерывно возрастающим производством и всеобщим счастьем. Я также считаю вполне возможным установление контакта с «Другими». Но как раз тогда и умрет иллюзия антропоцентрически, а значит, утопически мыслящего рационалиста, и книги наподобие той, что послужила мне отправной точкой, будут считать одним из проявлений самовозвеличивания, свойственного человеку на детской стадии его цивилизации.