- Господа, как можно, я же не девка, чтобы рассказывать о своих ощущениях.

- Простите, господин Зинкевич, я неправильно выразился. Расскажите о том, что вы видели боковым зрением?

- Тоже неверная формулировка вопроса. Давайте поставим его так: что я видел затылком. Только в этом случае вы сможете понять мое состояние. Простите, совсем заговорился. Вы не откажетесь выпить по чашке кофе?

- Спасибо, но кофе потом.

- Вас понял. Так вот, когда Николай не успел вовремя выйти, Андреев попросил Вячеслава зайти на третий круг; тот, конечно, страшно возмутился, передал мне штурвал и затеял перебранку. Сколько она продолжалась, сказать не берусь, но не очень долго. Точно помню, что на вираже, над Волгой, Славка уже смотрел вниз. Он-то и заметил первым, что Николай выпрыгнул. Я невольно обернулся назад. Инструктор стоял в салоне и разводил руками. Вот и все, что я могу вам сказать.

- Но первый раз, полгода назад, вы показали, что инструктор стоял возле вас.

- Да я и не отрицаю этого. Скажу больше, тогда я был уверен, что дело было именно так и никак не иначе.

- Но почему? Ведь вас никто не принуждал.

- Абсолютно. Меня вообще трудно принудить, но таким было общее мнение.

- Общее - чье?

- В первую очередь инструктора Андреева, теперь-то я понимаю, что он ненавязчиво его вдалбливал.

- Вдалбливал, говорите, это хорошо, а кому он вдалбливал?

- Всем и мне в том числе.

- Ясно. Господин Зинкевич, большое вам спасибо, вы нам очень помогли. У меня к вам просьба - никому не говорите о том, что мы приходили, а тем более о том, что мы спрашивали. Уверяю вас, это не шутка. Мы поднимаем из берлоги крупного зверя. И причем не одного, а с целым выводком. Они очень опасны, а молчание, как известно, - золото. Да, кстати, а что случилось с вашим первым пилотом, с Вячеславом?

- Он умер.,

- Мы это знаем. От чего он умер?

- К нашему разговору его болезнь отношения не имеет, он умер от воспаления легких. Это в сорок-то пять лет. Я варю кофе?

- Конечно, - согласились мы единодушно.

После кофе и бутербродов с сыром в желудке стало уютно, а на душе светло. Осеннее солнце, решив, видимо, напоследок порадовать землю, жарило на все сто. Мы с Максом сидели на садовой скамейке, курили и пытались обсуждать дальнейший план действий. Говорил он, а я наблюдал, как в пяти метрах от меня на жухлом газоне важно испражняется здоровенный мраморный дог. Его хозяйка, двадцатилетняя смазливая девица, уставилась в горизонт, делая вид, что этот акт ее вовсе не касается.

- Я, Иваныч, думаю, что нам пришло время вплотную заняться Андреевым.

- А что ты ему скажешь? - не отводя глаз от дога, спросил я.

- Это не я ему буду говорить, а он мне.

- Ты в этом уверен?

- Абсолютно.

- А я вот нет. Я знаю, ты отличный мастер и достойный преемник Малюты Скуратова, Валюху ты бы расколол, но сейчас иной случай. Андреев - это не Валюха.

- Что же ты предлагаешь?

- Думаю, что пришло время заняться покойным Николаем Луниным.

- Тогда ты прав, разговоры с покойниками не по моей части.

- А я люблю с ними пообщаться.

- Говорил тебе, Иваныч, нельзя по ночам да в одиночку водку глушить.

- Не скажи, сюрреальная или абстрактная мысль часто бывает острей и логичней, нежели самая кондовая дедукция.

- Иваныч, мысль твоя интересная, но давай ближе к делу.

- Короче, нужно ехать в Ульяновск и посмотреть, как жил, чем жил, с кем жил наш уважаемый Николай Александрович Лунин. Почему вокруг него закружилось так много ворон и грачей. Как мне думается, мужик он был не бедный.

- Но мы даже не знаем его адреса.

- Кто сказал, что мы не знаем? Константин Иваныч знает все: улица Новая Садовая, а дом... дом... Кажется, 14д, - неуверенно продиктовал я адрес, опрометчиво оставленный толстяком в доме Григория.

- Что ж, поехали. - Макс со вздохом поднялся со скамьи. - Часам к трем будем там.

- Сегодня нам там делать нечего. Нотариальные конторы закрыты, а нам в первую голову нужны именно они. Завтра я поеду один.

- Почему?

- Потому что завтра ты работаешь.

- Я, между прочим, еще на больничном и волен пока поступать как хочу.

- Что ты говоришь, какого же черта ты раньше времени поперся на работу? Ладно, тогда завтра в пять утра я жду тебя у тестя, только сначала мы еще раз заглянем в Степашино, благо нам по пути, а теперь по домам. Мы сегодня неплохо поработали. Езжай, я поймаю такси.

- Я-то поеду, но какого черта нам заезжать в село? Кажется, нам там уже ловить нечего, и так все ясно.

- Ты забываешь, что где-то там болтается моя тачка, напичканная всякими неприятностями. И если мы вовремя ее не обезвредим, то она мне может неожиданно и сильно подгадить. Завтра с утра пораньше, когда нас меньше всего ждут, проедем по деревне, поглядим по дворам, может быть, чего и высмотрим.

- Сделаем как скажешь. Садись, я подвезу, не хочу тебя одного отпускать.

- Не волнуйся, я к тестю, до завтра.

Пришел я как раз к обеду. За празднично накрытым столом дочка с папенькой баловались рыбным расстегаем и настоящим коньяком. Полковник вовсе не казался напуганным, как о том накануне жаловалась Милка.

- Жируете? - укоризненно спросил я, прямо с порога присаживаясь к столу. И это в то время, когда жители Поволжья голодают и гибнут от рук бандитов, рэкетиров и прочих коррумпированных группировок.

- Костя, - повернув чувственные ноздри в мою сторону, оборвала мою тираду жена, - а ты после вчерашнего ванну принимал?

- Нет, только душ, - не задумываясь соврал я, кляня свою забывчивость и спирт.

- Как у тебя обстоят дела? - спокойно спросила она и под столом наступила мне на ногу. - Есть какие-нибудь новости?

- Есть кое-что, пока говорить не буду, особые надежды я возлагаю на завтра.

- Если потребуется помощь, то я к твоим услугам, - важно сообщил тесть.

- Непременно, я дам вам "Калашников", вдвоем мы отобьемся.

- А ты не издевайся над отцом, герой, - возмутилась супруга, - если бы не я, еще неизвестно, где бы ты был сейчас. Папа, я уже тебе рассказывала, как... как я... Ну, Костя, чего сидишь, наливай.

- Налить не проблема, а чего ты там папе рассказывала?

- Ну, как я ударила того пацана.

- А что пацан?

- А пацан... убежал, - с трудом выдавила из себя Милка и вдруг разревелась громко и привольно: - Нет, отец, никуда он не убегал... Я... я убила его.

- Что-о-о?! - заревел полковник, сразу понимая, что его дочь не шутит. Почему ты сразу не сказала об этом?

- Она не могла вам этого сказать, - вступился я за нее. - Все дело в том, что тот подонок творил такие вещи, о которых дочь, даже взрослая, не может говорить отцу.

- Господи, что же теперь делать? - застонал Ефимов, беспомощно глядя на меня. - Что теперь будет? Кто-нибудь, кроме вас, это видел?

- Успокойтесь, этого не видел никто, но кое-какие превентивные меры принять нелишне. Этим вопросом я сейчас и занимаюсь.

- Костя, если ты ее не вытащишь из этого дерьма, - я тебе отшибу башку.

- Не надо, отец, во всем этом с самого начала виновата я сама.

- Да, конечно, - опомнился Ефимов, извините меня.

К Степашину мы добрались в полной темноте, еще не было и шести. Проехав мимо села, я велел Максу остановиться на краю поля метрах в ста от кирпичного завода. Проверив фонарик, я вышел из машины и, полагаясь только на верхнее чутье, побрел в направлении предполагаемого транспортерного люка. Макс на всякий случай, для страховки, должен был пойти следом через десять минут.

И какого дьявола мы сразу же не замели следы? - с досадой думал я, тщетно пытаясь найти ту чертову дыру, ведущую в цех обжига. Ясное дело: мы страшно торопились. Валентина могла появиться в любую минуту, но какие-то элементарные вещи мы предпринять могли. Например, забрать пистолет, окурок и замести следы наших ног. Понятно, что спрятать труп - дело сложное и кропотливое, требующее времени и смекалки, но хотя бы завалить его битыми кирпичами мы вполне могли. А сейчас я, скорее всего, его не найду. Наверняка толстяк бережно и надежно его припрятал, ожидая лучших времен.