- Ну не сукин ли ты сын? - простодушно удивился толстяк. - Мало того что ты предатель, так ты еще и лжец. Владик и Алик собственными глазами видели, как ты садился в ее фургон марки "Москвич".

- Дай я плюну в их наглые рожи, - с облегчением вздохнул я, наконец понимая, из-за чего весь сыр-бор. - Чтобы они сами так садились. Меня же оглушили и без сознания забросили в кузов.

- Не важно, главное, ты имел с ней контакт.

- Какой контакт?

- Словесный, а этого достаточно. Ведь ты ей все о нас рассказал, и теперь успех нашего предприятия оказался под большим вопросом. Ты же заложил нас.

- Это твои пустые домыслы, - хладнокровно и мрачно возразил я. - Не было такого. Держался я у нее стойко, как Павлик Морозов во время кулацких допросов. От меня тебе подлянки нет.

- Может быть, и так, - нехотя согласился он, - но сотрудничать-то с ней ты согласился, а это уже предательство.

- Все это твои нелепые фантазии. Мне нестерпимо больно и обидно слышать от тебя такие неразумные слова. Я думал, что сегодня мы, отбросив все подозрения, скрепим нашу дружбу добрым глотком вина.

- Добрый глоток свинца тебе нужен, а не вина; слушаю я тебя и понять не могу - или ты надо мной издеваешься, или в штаны наложил. Все равно, для меня ты пользы уже не представляешь.

- А кто же подпишется за Григория? - ехидно спросил я.

- Так сам он и подпишется; вчера ночью с ним Владик по душам потолковал, так оно и ничего - одумался Гришатка, понял, что совершил ошибку, и долго каялся. Прощения у меня просил. Обещал до самой гробовой доски помнить мою доброту. Григорий, я правду говорю? - обращаясь к железной двери, зычно рыкнул толстяк. - Выходи, братец, не стесняйся.

После продолжительной возни, паскудно засвистев, дверь распахнулась, и на свет вылезло существо, очень напоминающее человека. Если говорят правду, что я очень похож на этого червяка, то я бы не стал завидовать женщинам, имевшим со мной неуставные отношения, и в первую очередь Милке. Уж больно ужасен был его вид. Кажется, лопоухий палач перестарался. Попав на свет, он инстинктивно прикрыл разбитую физиономию израненной синюшной рукой и, заранее боясь толстяка, попятился назад к своему убежищу, но на полпути, что-то вспомнив, отскочил и от него. Так и остался стоять посередине цеха, подрагивая от холода избитым телом и страшась даже собственной тени.

- Эко ты распух, Гришатка, - удовлетворенно посетовал толстяк. - Как же ты в таком виде к нотариусу пойдешь? А все сам виноват, не по делу закусил удила, я, братец мой, еще не таких скакунов объезживал. Ну-ка, Гришатка, попроси прощения у дяди Володи, а то твой двойничок мне не верит. Чего застеснялся? Я жду, и Владик тоже. Видишь, как он нервничает?

- Прости, дядя Володя. - При одном только имени истязателя Лунин упал на колени и, плача, бессвязно забормотал: - Прости меня, я сделаю все, что ты хочешь, только не надо больше Владика... Я не хочу... Я боюсь.

- Это хорошо, если боишься - значит, уважаешь. - Гнусно хихикнув, толстяк многозначительно посмотрел на меня. - Ну что, убедился? Теперь ты мне без надобности.

- Ну вот и отлично, тогда верни мне машину и я пошел домой.

- Ха-ха-ха! - с удовольствием заржал он. - А поцеловать у пьяной гориллы ты не хочешь? Шутник ты, братец. Неужели ты до сих пор не понял, зачем я тебя сюда пригласил?

- Нет, сделай милость, объясни дураку.

- Ты мне больше не нужен.

- Вот и славненько.

- Но ты слишком многое знаешь.

- Человеку это свойственно.

- Поэтому мы тебя сейчас кончим.

- А без этого никак нельзя обойтись?

- Нет, я не имею права рисковать. Никто не должен знать о моих намерениях.

- Но я обещаю тебе молчать.

- Я не сомневаюсь в тебе. Конечно же обещание свое ты сдержишь, правда, уже мертвым. Владик, дружок, приступай.

Ухмыляясь, лопоухий вышел на свет. Из нагрудного карманчика теплой джинсовой куртки он вытащил опасную бритву и отрепетированным движением ее лихо открыл. А я-то думал, что это дедовское орудие смерти давно кануло в лету. Ан нет, живы, оказывается, старые, добрые традиции, неувядаемая нива народной памяти.

Обмотав правую руку какой-то тряпкой, палач вопросительно посмотрел на толстяка, а я подумал, что критический момент уже наступил и Макс совершенно напрасно ожидает большего.

Поощрительно кивнув, толстяк со жгучим любопытством уставился мне в глаза. Лопоухий медленно, с загадочной улыбкой шел на меня, обещая рассказать мне удивительную сказку. Черт побери, почему медлит Макс, может, он не видит, что я уже немного нервничаю и мне неприятно смотреть на лезвие в руках этого маньяка. Особенно теперь, когда рука, его сжимающая, уже замахнулась для удара. Палач смотрел на меня, и в его широко открытых глазах я читал мучивший его сокровенный вопрос. От напряжения у него на лбу выступил пот, над переносицей ритмично пульсировала мощная синяя жила, неожиданно на нее сел невесть откуда взявшийся большой черный шмель, и лопоухий, виновато улыбаясь, завалился у моих ног.

Звука выстрела я не слышал, очевидно, стреляли с глушителем, к тому же я был слишком занят своей предстоящей смертью.

- Ну и скотина же этот Макс, без эффектов он не может, - пробормотал я, с интересом наблюдая, как выдергивает пистолет второй парень и тут же падает, сраженный неслышной пулей. С секундным опозданием за ним следует тушканчик.

Что-то господин Ухов чересчур разошелся, подумал я, с удовольствием слыша пронзительно-поросячий визг толстяка. Кажется, он понял, что и его будут убивать, и теперь в слепой панике мечется в замкнутом пространстве подвала. А вот его бы расстреливать не стоило. Мне бы очень хотелось на досуге с ним потолковать. Черт возьми, но где же сам Макс, почему он до сих пор не кажет свое личико? И почему стреляет от входа, а не из-за двери, как мы договаривались?

- Ну все, что ли? - спросил пока невидимый голосом Андреева.

- Да, мне кажется, на сегодня хватит, - не очень удивившись, ответил я. Заходите, на улице ужасно холодно.

- А, господин полицейский! - протискиваясь через транспортерное отверстие, узнал меня инструктор. - Так это вы были столь любезны, что позвонили мне? Я очень вам признателен, но где же Гриша?

- Насколько я заметил, они в обнимку с той грязной свиньей только что уползли под столы. Будьте так добры, не убивайте его, и если не трудно, то развяжите меня, что-то ноги затекли.

- Погодите немного, возможно, они вам больше не понадобятся.

- Это так-то вы платите за добро?

- Не думаю, что вы хотели сделать мне добро, просто у вас получилась некоторая накладка, которая сыграла мне на руку. Григорий, это я, выходи, не бойся. Все позади. Все уже позади, будем считать, что ты просто был немного не в себе.

- Это точно, - лязгая зубами, из-под стола показался мой двойник, обкрутили они меня, шакалы гребаные.

- Ничего, я тебя прощаю, только больше так не делай. Пойдем отсюда поскорее.

- Пойдем, - согласился Гришка, - только сначала дядю Володю прикончи, глаза бы мои его не видели. Пристрели его, иначе он нам житья не даст, хряк вонючий.

- Конечно пристрелю, и его и этого мента, все будет хорошо. Ты иди в машину, нечего тебе смотреть.

Как я понял, меня будут убивать, причем второй раз за какие-то десять минут. Это очень много, особенно если учесть, что моя психика, подорванная алкоголем и сигаретами, необычайно слаба. Нужно было срочно что-то предпринимать, потому как на Ухова надежд я больше не возлагал. С ним случилось что-то из ряда вон выходящее, иначе я никак не мог объяснить причину его отсутствия. Зная, в какой я могу оказаться ситуации, он бы приполз на брюхе.

Тем временем Андреев выволок из-под стола упирающегося и визжащего толстяка и обстоятельно его пристрелил. Времени у меня оставалось совсем немного, но все-таки я удивился спокойствию и хладнокровию, с каким он это проделал. Как-то рачительно и по-хозяйски. Наверное, так хозяин режет скотину. Совершив этот очередной кровавый акт, он подошел ко мне, намереваясь поставить окончательную точку на всей этой истории.