Гениальная мысль Маркса подтвердилась с такой очевидностью, что ее в испорченном виде готова принять теперь образованная толпа. Маркс говорит нам, что вместе с развитием человеческой свободы растет и область материальной необходимости. Эта общественная основа существования людей в своем стихийном росте господствует над обществом, вместо того чтобы подчиняться сознательному его контролю. Само движение мысли приобретает черты слепого процесса. Стихия выносит на поверхность общественного океана все низменное, посредственное, более близкое к тупой материальной силе, торжествующей над человеческим духом. "И вот сколь малой мудростью управляется мир!" - сказал канцлер Оксенширна.
Но не будем спешить. Именно там, где наши наивные иллюзии и наши чрезмерные ожидания бывают рассеяны жестокой действительностью в результате другого счета, другой, неожиданной для нас игры противоречий, само поражение человечества становится его победой. И снова сияют великие надежды, земля, политая кровью, рождает гигантов, дело идет вперед, опираясь на более широкое и прочное основание.
Так, после французской революции идеи мировой скорби, очень похожие на многие жалобы наших дней, задели широкий слой мыслящих современников. Иллюзии свободы были растоптаны безжалостным шествием демонов капитала и политической власти, развязанных революцией. Но не прошло и нескольких десятилетий, как этот исторический поворот создал более твердую почву для сплочения угнетенных масс, которым в те времена сочувствовали все действительные представители "свободного духовного производства". И новая волна энтузиазма охватила народы Европы. Мир услышал "Порыв" Шумана, этюды Шопена...
На другой день после кровавых схваток 1848 года, закончившихся поражением рабочего класса и революционных демократических партий, капитал праздновал, по выражению Маркса, новое XVI столетие. В общественной психологии утвердился позитивизм с его отрешенной научностью, убежденный в том, что добро и зло - такие же продукты вещественных сил, как купорос и сахар. Ренан пугал европейского филистера восстанием вандалов, пессимизм Шопенгауэра нашел себе наконец благодарную публику. А что получилось в результате этого зигзага истории? Расширение почвы борьбы, включение в нее новых народов, международный союз пролетарских партий, хотя и ослабленных недостатком революционной теории и оппортунизмом вождей, но все же грозных для богатого меньшинства.
Так в наши дни каждый временный успех обреченного строя жизни обращается против него. Верная сторона по меньшей мере слабой формулы "массового общества", захватывающей только вторичные признаки, состоит в том, что общество частной собственности, пришедшее в результате стихийного развития и невиданной централизации капитала, создает как бы всеобщее закрепощение, стирая четкие классовые грани и образуя множество мелких групп и уровней, различающихся не только по их отношению к производству прибавочной стоимости, но и по их участию в ее разделе, хотя бы фиктивному. Так возникает аморфная масса обывателей, "толпа одиноких лиц", напоминающая времена римского империализма. Ваш пролетарий - абстракция, говорят критики Маркса.
Действительно, развитие позднего капитализма создало многие запутанные положения и новые источники раскола, но в известном отношении оно упрощает картину общественных противоречий. Под тяжкой пятой ассоциированного капитала, управляемого Большим Бизнесом и Большим Государством, происходит процесс образования единой демократической массы, страдающей от одного и того же зла. Рано или поздно эта неожиданная сторона "массового общества" окажется сильнее разъединения, образующего толпу. То, что философы культуры называют "дезагрегацией", "атомизацией" и другими учеными словами, превратится в сплочение народа против общего врага. Это условие, обязательное для успеха всякой социальной революции, ограниченное в прошлом изоляцией рабочего класса от широкой массы мелких людей, нищих собственников, при известных обстоятельствах может возникнуть с быстротою молнии, да и в наши дни оно постоянно дает себя знать в каждом успехе демократического сопротивления замыслам буржуазной олигархии и военщины.
Это значит, что существует историческая моральная сила, превосходящая силу материальную в узком смысле этого слова. О существовании этой превосходящей силы и говорит нам материализм Маркса. Он говорит нам, что духовная власть, которую обретает в ходе истории вещественная необходимость, власть "отчуждения", не безгранична. Даже в самых безвыходных положениях, как бы лишенных свободы выбора, совершается глубокая тайная работа и старый крот роет славно. Все переходит в свою противоположность, в том числе и эта превратность мировой истории.
"Мы, со своей стороны,- говорит Маркс в своей речи на юбилее чартистской газеты,- не заблуждаемся относительно природы того хитроумного духа, который постоянно проявляется во всех этих противоречиях" (12, 4). Английский текст отчета о речи Маркса гласит: "We do not mistake the shape of the shrewd spirit that continues to mark all this contradictions"*.
______________ * The People's Paper, № 207. London, 1856, IV, 19.
He подлежит никакому сомнению, что Маркс имел в виду гегелевскую хитрость разума - то удивительное, постоянно наблюдаемое в истории отношение, когда ограниченная сила, торжествующая свою победу над более широким потоком общественного движения, сама становится орудием в его руках. И эта хитрость разума дает себя знать именно там, где исчезают перед лицом действительности утраченные нами иллюзии.
Только жестокий опыт современных конфликтов может выработать новый тип людей, способных овладеть стихийными силами прогресса. Задача неслыханно велика. Не только потому, что она требует победы над узкой частью общества, заинтересованной в классовом неравенстве. Справиться с общественным хозяйством и воспитанием масс могут только люди, обладающие громадным знанием дела, способные контролировать свои усилия, сознательно применяя "хитрость разума" и предоставляя врагам революции играть роль марионеток исторического движения, работающих на социализм. Для этого, разумеется, необходимо понимание этой исторической диалектики, разумное отражение ее, то есть революционная теория.