– У нее были старинные иконы. Две штуки. Какие-то уникальные.

– Она была верующей?

– Нет-нет, в потусторонние силы верила, в Бога – нет. Иконы достались ей по наследству. Аня, похоже, очень ими дорожила. Даже обмолвилась о том, что заберет их в могилу.

– Иконы действительно были ценными?

– Не могу ничего сказать. Со слов Ани, очень дорогие раритеты, но, сами понимаете, часто люди выдают желаемое за действительное, особенно когда речь идет о чем-то личном.

– Когда вы обнаружили труп Анны Сергеевны, иконы находились на месте?

Женщина слегка растерялась:

– Правду сказать, я не обратила вни… Бог мой, их, кажется, не было. Они должны были стоять прямо на комоде. Подождите… Кажется, их действительно не было!

– Странно. Так были или не были? Вспомните.

– Я могу объяснить, почему не придала этому значения. Во-первых, я заходила в комнату буквально на минуту. Меня попросили опознать покойную. И второе… За три дня до трагедии когда Аннушка уходила из библиотеки, она сказала одну фразу… очень странную на тот момент. Но когда я увидела Аннушку в петле, вспомнила ее и решила, что это именно само убийство.

– И что же она сказала?

– Я дословно не помню, но примерно следующее: «Знаешь, Наталья, я нашла сущность инферно. Я боюсь, Наталья. Оно приближается. Оно требует новых жертв. Мы не замечаем его, потому что оно проявляется только через наши дела. И скоро, очень скоро оно завладеет нами целиком. Надо бежать, Наталья, надо спасаться. Мы не выживем. Ты можешь мне не верить и считать меня сумасшедшей, но я говорю тебе – оно идет, оно очень близко. Оно не пощадит никого. Спасайся, Наталья…»

– Слышь, Казанова, мне снова эксперт звонил, панику поднял. На вчерашнем убийстве снова тот же отпечаток нашли.

– И где же?

– На этот раз на стакане с лекарством. Обалдеть, на четвертом убийстве один и тот же след. Тут и вправду в маньяка поверишь. И главное – никакой связи с предыдущими тремя. Эксперт этот отпечаток тоже в компьютер заслал.

– Ладно, может, кто попадется, сразу четыре «глухаря» поднимем.

– Да, хорошо бы.

– Ну что, прокатиться за юрисконсультантом?

– На чем? Я звонил в гараж, бензин на нуле, по талонам не заправляют, а на метро – не солидно. Тоже мне, милиция…

– Тогда вызовем по телефону. Правильно говоришь, нечего на этого дятла государственные деньги переводить, сам доедет. В конце концов, он у нас проходит официальным свидетелем и удивиться вызову не должен.

– Фактор внезапности теряется.

– А то он не подготовился! Давай телефон.

– Белкин, ты бы лучше не отсвечивал здесь. Кто знает, как там разговор повернется, – вступил в разговор молчавший до этого Паша Гончаров.

– Дудки, Гончар! Как в сводку вписаться, так ты первый, а как в камеру – внешностью не вышел. Я и так, кажется, педикулез заработал. Чешусь, как собака бездомная. Больше я туда не сяду.

– При чем здесь сводки? Я за совесть работаю. Нашел, чем попрекнуть. Сводка, ха!

– Потише. – Казанцев снял трубку и уже набрал номер. – Владимир Сергеевич? Здравствуйте, отдел по раскрытию убийств. Да, да, милиция, как ни странно. Инспектор Казанцев. Нам необходимо встретиться. Правильно, именно по этому поводу. Хотелось бы сегодня в два. Отлично. Пишите адрес.

– Приедет?

– Обещал.

Таничев взглянул на Белкина:

– Вовчик, может, все-таки попробуешь?

– Да пошли вы все подальше, – злобно отреагировал Белкин. – Я что, штатный подсадной? Вон, Казанова пусть садится…

– Надо раскрывать, Вовчик. За низкий процент без новогодних подарков останемся.

– Чего-чего? Процент?! Знаешь, Петрович, ты опер, конечно, авторитетный, вроде как в законе, но я тебе вот что скажу – если я и сяду в камеру, то не ради этого процента, а потому что лишнюю гниду хочу убрать из города. И вшей, и вонищу камерную перетерплю. И начальству, если надо, еще раз по физии съезжу. Потому что я опер по масти! Понял?

– Кончай, Володя. Что ты мне объясняет Но в конце года про твои раздолбанные нерв разлад в семье и высокие мотивы никто вспомнит. Вспомнят про процент. Про тебя вспомнят, если он будет недостаточно высок. Чтобы быстренько оказать практическую помощь в виде проверки или выговора. Что ты мне прописные истины толкуешь? Мне эти проценты нужны, что ли? Я тоже, как ты говоришь, за совесть. Они нужны там, наверху, чтобы те, кто еще выше, тоже не задумали оказать практическую помощь. В виде смещения с должности или еще чего. А генеральская слава всегда покоится на солдатских костях. Можешь здесь не агитировать.

Белкин не ответил. После ухода Таньки он начал частенько срываться по пустякам. Хорошо, если срывался он на футбольном поле, где его злость можно было списать на тот или иной промах в игре. Плохо – когда на работе или на посторонних людях.

Таничев, понимая Белкина и искренне сочувствуя его семейной трагедии, старался удерживать Вовчика в рамках, правда, иногда довольно жестко. Лирика лирикой, но из-за чьих-то личных неурядиц посторонние страдать не должны.

Гончаров залез в сейф и стал извлекать из общей пачки свои дела. Вчера звонили из соседнего района. Проверка свирепствует. Начальники летят с должностей. Следующий район – их. Надо подстраховаться, пока есть время. Это сейчас даже поважнее процента. Прямо стратегия. Сегодня – это, завтра – то.

Работа должна показываться лицом. Поэтому оперативно-показа… оперативно-поисковые дела срочненько приводим в соответствие требованиям. Смотрите, радуйтесь, удивляйтесь. Мы не сидим сложа руки, мы пишем, пишем, пишем…

– Да, да!!! Я хотел его кинуть! Хотел! Что вам еще надо? Я не успел! Я сам ничего не пойму! Белов – лох, но я, клянусь, не успел! Неужели бы я не отдал вам сейчас исполнителей?

– Вот и отдавай. И поменьше шума. Не глухие. Раз ты хотел кинуть Андрея, значит, готовился, верно? Естественно, что сам бы на налет не пошел. Кого-нибудь попросил бы, взял в долю, как говорят господа блатные, так ведь?

– Да, но…

– Момент, не тарахти. Готовился ты не за пять и не за десять минут, стало быть, и людей нашел заранее. И посвятил их в тонкости. Иначе и быть не может. Но вот вопрос, не могли ли эти самые посвященные немножко посамовольничать? Приподняться, минуя обоюдный уговор, а?

– Это исключено. Никто, кроме меня, не знал адреса Андрея. А я его никому не сообщал.

– А нотариус?

– Свиристельский не знает моих…

– Людей?

– Ну, в общем, да.

– Говори прямо, бандитов, чего стесняешься? Если бы эти стены могли говорить… Ну ладно, ты ж понимаешь, что до бесконечности гонять воздух мы не можем. Пора ловить консенсус. Наши условия ты знаешь, время подумать было. Ждем-с…

Бражник мелко дрожал, рискуя попасть в резонанс с неговорящими стенами вытрезвителя. Гора окурков возвышалась на блюдце-пепельнице, но, гася сигарету, Владимир тут же доставал новую. Казанцев уже дважды бегал в соседний ларек.

Часы отыграли полночь, но никто пока не уходил. Напряжение ситуации переходило в напряжение людей. Десять минувших часов пролетели как десять минут. И пролетели не впустую.

Как и предвиделось, в начале разговора Бражник занял оборонительно-дерзкую позицию. Деньги в долг давал исключительно по дружбе, мало того, сам занял их у другого лица под проценты. Сплошные убытки. Что, ограбить? Вы в своем уме? При чем здесь ситуация? При чем здесь ваша логика? Любая логика без фактов мертва. Точно так же я могу утверждать, что вы убили президента Кеннеди. Доказательства, будьте любезны, в противном случае – нонсенс. В противном случае, я свидетель.

Пламенные речи Белкина о чести и совести Бражник никак не воспринял.

Поэтому Вовчик обиделся. Не хочешь по-плохому – по-хорошему будет еще хуже. Пока Таничев с Гончаровым словоблудили с Бражником, Белкин и Казанцев навестили прокуратуру, получили постановление на обыск в квартире и кабинете юрисконсультанта и рванули приводить проект в исполнение. Начали с дома.