Проснувшись, Митька сразу вспомнил, что сегодня воскресенье и отец обещал взять его на рыбалку. Он скатился с печки и выскочил в сенцы.

— Мам, а где папа?

— Хватился! — засмеялась мать. — Что ж, он тебя ждать станет? Будили-будили, а ты только мычишь, чурка чуркой.

— Мам, он на рыбалку ушел?

— Только ему и делов, что на рыбалке сидеть. Вон баня неконопачена стоит. Мох из лесу сам не придет.

— Значит, папка в лес поехал? А говорил, под Крутышки пойдем, там плотва стала брать. Это ты его в лес погнала, я знаю… — плаксиво тянул Митька, стараясь растравить себя на рев, чтобы хоть этим досадить матери. Но зареветь ему не удалось.

— А ты чего неумывахой бродишь? Марш в избу! А то смотри. — Мать взялась за веник. Митька юркнул в избу. Окунув кончик носа в пригоршню воды, благо мать не видит, Митька разочарованно отправился на огород. Там прислоненные к новой бане стояли длинные, как антенны, отцовы удочки.

Сразу за огородом начинался лес. Митька уселся верхом на жердевую изгородь и уставился на лесную дорогу, не покажется ли двухколесная тележка отца. Он ее всегда брал, отправляясь за хворостом, палым листом или, как сегодня, за мхом. Еще не вылупившиеся из почек листики уже высунули зеленые клювики, и эта почти неприметная зелень, разбрызганная по веткам, окрасила даже воздух в нежный зеленоватый цвет.

Стука тележки не было слышно, и Митька натянул воображаемые поводья, ударил пятками по жердине и понесся вскачь.

— И-и го го! — зажмурясь, орал Митька, мчась навстречу душистому майскому ветру.

Добрый конь взлетал выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего, как говорится в сказках.

На соседнем огороде появился Лерка. Он сразу понял, что к чему.

— Мить, ты куда?

— Тпрру, — сказал Митька, — я уже приехал. Чего тебе?

— Давай еще покатаемся, — предложил Лерка, влезая на изгородь и усаживаясь позади Митьки. — Куда поедем, Мить?

— Под Крутышки, там плотва берет! — крикнул Митька, барабаня пятками.

— Мить, а давай вправду пойдем под Крутышки?

Митька осадил коня. И как это ему самому в голову не пришло?

— Пошли, Лерка, у меня червяки накопаны. За конюшней брал, красные, верткие.

…По дороге в деревню, мыча и блея, возвращалось с пастбища колхозное стадо. Дурашливо толкались овцы. Степенно, вдумчиво пережевывая жвачку, двигались коровы. Закатное солнце золотило спокойные глаза животных. Легкий голубой туман стоял над тихими, отдыхающими от тракторного грохота полями. И ветра не было.

Из деревни вместе с дымком тянуло жареной картошкой и блинами. Митька и Лерка брели домой, вдыхая эти дразнящие запахи и глотая дорожную пыль. Оба мрачно молчали, и только у своего дома Лерка вымолвил:

— Я сейчас сперва пообедаю, а потом поужинаю.

— И я так, — кивнул Митька.

— Ма-а-ало… — с сожалением протянул кот, когда Митька отдал ему свой улов — единственного окунька с мизинец.

— Обжора ты! — рассердился Митька. — Лерка своей кошке и вовсе ничего не принес.

Мать возилась у печки, то и дело поворачивая к отцу разгоряченное лицо.

— Ох, налетишь ты на пятьсот рублей. Помяни мое слово. Вон недавно, бабы сказывали, в Дарьине мужик тоже лося убил, и что? Корову продали, порося годовалого продали, курей всех продали — и еле-еле рассчитался. Оставил семью у праздничка.

Отец сидел за столом. Он отхлебнул горячий чай и подмигнул застывшему на пороге Митьке.

Бывают же такие несчастливые дни, как сегодня. Утром проспал отца. Проторчал у речки целый день и ничего не поймал, а, оказывается, отец убил лося. И он, Митька, узнает об этом самым последним.

— Пап, а где лось? Посмотреть.

Отец засмеялся:

— Опоздал, брат! В погреб мясо убрали. Ступай в дровяник. У стенки за дровами голова и шкура. Потом так же поленьями заложи.

— Придержал бы язык, — оговорила мать. — А ты, парень, смотри, про это ни гу-гу!

— Сам знаю, не маленький.

Митьку даже в дрожь бросило, когда он увидел страшную горбоносую голову с гневно раздутыми ноздрями. Из-под полузакрытого зека смотрел на мальчика живой, влажный глаз. Больше Митька глядеть не смог.

— Ка-акой здоровущий лось, — сказал он, вернувшись.

— Лосиха, — поправил отец. — Не зря я сегодня ружьишко прихватил.

— И ты, значит, пулей в самое сердце попал?

— Вроде того, — снисходительно улыбнулся отец.

— И неужто с одной пули убит? — добивался Митька и в ожидании захватывающего охотничьего рассказа взгромоздился с ногами на табуретку.

— Дурачок, ясное дело — с одной. Ведь пуля разрывная. С такими пулями всяк зверь — наш. Страху я все же натерпелся. Я ее издаля заметил и стал обходить, чтоб против ветра зайти. А она до чего чуткая: напрямки через кусты, да на меня. Озверела, глаза выкатила, зубами клацает. Я скорей за сосну. Гляжу, она на дыбки и передними ногами так и молотит, норовит меня копытом треснуть, а копытищи у нее, — отец взял в обе руки тарелку, — не меньше. Ну, тут я ее и убил. Убил, значит, и думаю, куда же мне с ней деваться? Ну да, семь бед — один ответ — освежевал на месте да в два раза и привез. Сверху мхом закидал.

Митька вспомнил страшную лосиную морду, представил, как она ощерилась, и поежился. До чего же смелый у него отец! И самый сильный в колхозе, недаром кузнец. От восхищенного Митькиного взгляда отец смутился.

— Ты чего, сынок, на меня воззрился? Я ведь не кино.

Мать поставила на стол сковородку. Жареное мясо пахло вкусно.

— Ну, мужики, давайте свежатинку есть. Молодая лосиха была, мясо мягкое, жирное!

Ужинали молча, энергично дуя на горячие куски.

— Митька-а! — заорал под окном Лерка. — Выдь скорее!

— Ешь-ешь, успеет твой Лерка, — заворчала мать.

— Да я уж наелся, — заерзал Митька.

— Митька, чего скажу, интересное! — надрывался Лерка.

Митькина мать зажала уши.

— Иди, иди, а то оглушит он меня.

— Мить, — захлебываясь от волнения, зашептал Лерка, — я сейчас видал, лесник лосеночка пронес, живого, такого хорошенького!

— Враки?

— Расшибиться — правда!

— Айда к нему под окошко?

— Ну да, я за тобой и прибег!

Добежав до лесниковой избы, приятели влезли на завалинку и прижались носами к маленькому окошку.

— Лерк, не дыши: стекло потеет, и не видать ничего.

— Это от тебя, Митька: сопишь больно.

— Я через нос соплю.

— Эх ты — «соплю»!

Митька возмущенно фыркнул:

— А как же? Сопу, что ли?

За спором они не заметили, как на крылечко вышел лесник.

— Вы тут чего делаете?

Ребята мигом слетели с завалинки.

— Алексей Осеевич, у вас лосеночек есть?

— Вы где его взяли? Там еще нету?

— А можно поглядеть?

— Нечего на него глядеть. Больной он, ножку повредил. Вот чего, Митюнька, корова у вас доится?

— Ага.

— Сбегай домой да скажи матери, что Алексей Осеевич молока просит литр. За деньги конечно.

Митька даже подпрыгнул: вот это повезло. Значит, все-таки он увидит лосенка.

— Я сейчас! Мы бе-е-егом!

— Это он лосенку молоко покупает? — поделился своими соображениями Лерка.

— Не себе же. Что он, маленький?

— Мить, ты меня погоди, я только блинок возьму лосеночку и сразу выйду.

Но не суждено было приятелям еще раз увидеться в этот вечер.

— Заявился! Кому я сказала, чтобы козе травы нарвал? Кому, я спрашиваю?! — услышал Митька громкий голос матери Лерки. Леркин голос доносился до Митьки, как ноющее жужжание попавшей в паутину мухи.

В приоткрывшуюся дверь просунулась расстроенная красная физиономия дружка.

— Валерий, ты куда навострился? Вернись, говорю!