Наиболее подробно воссоздают картину дуэли воспоминания Васильчикова:
"Мы отмерили с Глебовым 30 шагов; последний барьер поставили на 10-ти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на 10 шагов по команде: "Марш". Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову и скомандовали: "Сходись!" Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил, Лермонтов упал..."
Впоследствии в разговоре с Висковатовым Васильчиков дополнил свой рассказ существенной подробностью:
"Вероятно, вид торопливо шедшего и целившегося в него Мартынова, - пишет со слов Васильчикова Висковатов, - вызвал в поэте новое ощущение. Лицо приняло презрительное выражение, и он, все не трогаясь с места, вытянул руку кверху, по-прежнему кверху же направляя дуло пистолета". Выстрелить в воздух Лермонтов не успел...
Итак, все в поведении Лермонтова должно было представлять загадку для Столыпина: почему Лермонтов не прекратил насмешек над Мартыновым, видя, что тот обижается всерьез; почему Лермонтов резко углубил конфликт, когда они с Мартыновым выходили от Верзилиных; почему Лермонтов не сделал попытки примириться с обиженным другом; и наконец, почему он не выстрелил сразу же в воздух? Вот почему Столыпин даже спустя два года после смерти поэта считал, что "причины дуэли остались неясными".
Чтобы объяснить линию поведения Лермонтова, необходимо, на наш взгляд, проанализировать некоторые стороны его романа "Герой нашего времени".
Многие исследователи подробно говорили о печоринском самоанализе как об одной из главных черт его характера. Однако самоанализ Печорина никак нельзя рассматривать отдельно, как самостоятельную черту. Это часть значительно более сложного, более глубокого явления в его характере, одна из двух сторон того замечательного мастерства, которого достиг он в искусстве психологического анализа: с не меньшим успехом, чем свой собственный, анализирует Печорин и характеры окружающих, он абсолютно точно предугадывает многие их поступки. И дело не только в результативности анализа. Важнее другое: анализ психологии окружающих занимает по своей значимости в жизни Печорина не меньшее место, нежели самоанализ.
Для людей печоринского склада - эта мысль неоднократно варьируется в романе - условия жизни в России 30-х годов прошлого века исключали какую-либо возможность общественной деятельности. Обреченные на прозябание, они вынуждены искать какие-то иные, необщественные выходы для бурлящих в них духовных сил.
"...честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, - записывает в своем дневнике Печорин, - но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие - подчинять моей воле все, что меня окружает..." Печорин совершенно трезво оценил ситуацию: единственная точка приложения его духовных сил, единственная сфера, где возможна борьба, где возможны победы, - это стратегическая игра с окружающими, подчинение их своей воле. Победы в этой игре, казалось бы, должны удовлетворять его самолюбие, они должны быть для него непрекращающимся свидетельством незаурядности его личности, но удовлетворение или бывает очень коротким, или не наступает вообще. Более того - победа подчас приносит разочарование: когда результаты налицо, у Печорина окончательно спадает повязка с глаз - иллюзорность деятельности, борьбы становится особенно наглядной при виде ничтожности результатов.
"Неужели мое единственное назначение на земле - разрушать чужие надежды?" - думает Печорин в преддверии одной из таких побед.
И тем не менее он не может отказаться от этой игры: только она вызывает у него духовный подъем, концентрацию всех его сил - интеллекта, воли. Только она дает ему - пусть временно - сознание своего превосходства над другими, ощущение необъятности сил, таящихся в его душе. Это ощущение ему необходимо: оно является подтверждением того, что не в нем, не в его заурядности, а в обстоятельствах заключается причина его общественного прозябания.
И в этой игре, где главным оружием является интеллект, а необходимейшим компонентом его - умение обобщать все эпизоды своего богатого жизненного опыта, - в этой игре победа зависит от точности психологического анализа.
"Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать разговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов, - вот что я называю жизнью!" - записывает Печорин в своем дневнике.
Да, для того, чтобы одерживать победы в такой игре, необходимо быть незаурядным психологом-аналитиком. И в жизни Печорина психологический анализ занимает важнейшее место. Познать себя и познать других - в этом заключается, пожалуй, главный жизненный интерес Печорина. Его равнодушие к какой бы то ни было общественной деятельности - равнодушие вынужденное - и вместе с тем невозможность и нежелание жить так, как живут другие, - делать карьеру в ненавистном, полном фальши обществе или мирно, ни о чем не думая, коротать свои дни у семейного очага, - все это сосредоточило лучшие силы его блестящего интеллекта на познании человека. Интерес к психологии людей проникает все существо печоринского интеллекта, действуя постоянно - ежечасно, ежеминутно.
Этот интерес выражается не только в логическом, но и в экспериментальном психологическом анализе.
Прекрасной иллюстрацией последнего являются три эпизода повести "Фаталист".
В пари, которое держат Печорин и Вулич, стороны преследуют совершенно различные цели.
Вулич настолько глубоко верит в предопределение, что совершенно безбоязненно рискует своей жизнью. Цель предлагаемого им пари (помимо материальной стороны) заключается в том, чтобы доказать собравшимся существование предопределения. Ради этого он ставит свой опыт.