И наконец, последнее: в характерах героя и автора была очень существенная для обоих общая черта, которая вполне могла послужить своего рода плацдармом для возникновения и роста влияния Печорина на Лермонтова, для развития общности в их характерах: это глубочайший интерес обоих к психологии человека. При том - одинаковом - отношении к русскому обществу 30-х годов, которое отличало и Лермонтова, и Печорина, эта черта приобрела жизненно важное значение для них обоих.

По этой линии вполне могло развиваться влияние героя на автора.

Мы не знаем, когда впервые возникло это влияние: в процессе ли работы Лермонтова над романом или когда "Герой нашего времени" был уже закончен. Но, в сущности, это не имеет значения. Важен самый факт: создание оказывает влияние на создателя!

Вряд ли сам Лермонтов сознавал развивающуюся в его характере близость Печорину. (Эту близость отметил Белинский, посетивший в апреле 1840 года находившегося под арестом поэта.)

И тем не менее...

Вспомним, как после смерти Бэлы Печорин молча сидит и что-то чертит палочкой на песке. Максим Максимыч хочет утешить его, он начинает говорить какие-то приличествующие случаю слова, и тут Печорин поднимает голову и смеется. "У меня мороз пробежал по коже от этого смеха", - рассказывал впоследствии Максим Максимыч.

Вряд ли у нас может возникнуть какое-либо сомнение в характере этого смеха. Печорин тяжко переживал смерть Бэлы, он был долго нездоров, исхудал. И даже при упоминании о Бэле спустя много лет он побледнел и отвернулся, хотя тотчас же принужденным зевком постарался скрыть свои чувства. И "дьявольский" смех Печорина после смерти Бэлы - это не что иное, как поза чуждого сентиментальности, сурового романтического героя, никогда и никому не выдающего своих переживаний.

И вот совершенно аналогичная ситуация:

По дороге в свою вторую кавказскую ссылку в мае 1840 года Лермонтов останавливается в Москве. Здесь он проводит больше двух недель и все это время постоянно бывает у Мартыновых, ухаживает за Натальей Соломоновной. Как мы уже упоминали, Наталья Мартынова признавалась своей родственнице, что была влюблена в Лермонтова. Отнюдь не в радостном настроении покидает поэт Москву. Все близкие понимают его состояние и переживают за него. И вот, когда Лермонтов пришел попрощаться с Мартыновыми, взволнованная Наталья Соломоновна вышла проводить его до лестницы. Видимо, она хотела сказать ему какие-то сочувственные слова, но тут "Лермонтов вдруг обернулся, громко захохотал ей в лицо и сбежал с лестницы, оставив в недоумении провожавшую".

Это тот же "дьявольский" смех, которым смеялся Печорин после смерти Бэлы. Лермонтов, видимо, начинает перенимать даже манеру поведения своего героя.

Дальше это влияние, по-видимому, становится все сильнее. Этому, безусловно, способствует общность положения Лермонтова и Печорина, общность, возникшая уже после создания романа.

Печорин - изгнанник. За какую-то "провинность" он переведен (фактически выслан) на Кавказ. Общественное положение его здесь незавидное. Но главное он отлично сознает, что никакого будущего в условиях подекабрьской России у него нет, что все силы, которыми так щедро наделила его природа, пропадут попусту.

А Лермонтов? Поэт-изгнанник, мечтающий об отставке, о литературной деятельности, вынужденный по воле. презираемых им социальных верхов подставлять свой лоб пулям горцев. Удары со стороны правящей верхушки сыплются на него один за другим: Николай вычеркивает его из списка награжденных, хлопоты родных и друзей о его возвращении из ссылки терпят неудачу, и даже отпуск его прерван бессмысленным и грубым приказом: в 48 часов покинуть Петербург и вернуться в Тенгинский полк. Рушатся все надежды...

По отношению к николаевской государственной машине, по своему социальному положению Лермонтов оказался в тех же условиях, в которых находился его герой.

Поэт не мог не осознать, не думать об общности своего и печоринского положения. И это должно было вызвать усиление печоринского влияния на него.

Особенно резким и роковым для поэта образом проявилось оно в истории с Мартыновым. Документальных данных об этом мы не имеем. Поэтому, с точки зрения строго документальной, наша версия может носить лишь гипотетический характер, без серьезной надежды когда-либо стать абсолютной истиной.

Но если под предлагаемым углом прослеживать все пятигорские события, то ни один, даже самый мелкий факт не вступает с этой версией в противоречие. Возникает ситуация, аналогичная теореме о равенстве треугольников, когда - при известном условии - после наложения одного треугольника на другой все их точки совпадают.

В данном случае возьмем на себя смелость принять за известное факт влияния Печорина на Лермонтова, или - если говорить мягче - факт возрастания близости автора герою, и тогда вся линия поведения поэта - то есть единственная область, представлявшая загадку для Столыпина, - становится ясной.

Все, как в истории Печорин - Грушницкий, началось с забавы.

Лермонтов, приехав в Пятигорск, с радостным нетерпением ждет Мартынова. Их первая встреча. Как должен был отнестись к Мартынову Печорин? Да, Печорин, именно Печорин, а не Лермонтов! Ведь Печорин видит Мартынова, можно сказать, впервые (после создания романа Лермонтов мог видеть Мартынова лишь в походных условиях., и то изредка: они служили в разных частях), в то время как у Лермонтова с ним уже давно сложившиеся дружеские отношения. Но сейчас Лермонтов уже не тот, что раньше. Он уже почти тождествен Печорину, который влияет на него, заставляет поэта смотреть на мир его, печоринскими, глазами. И оттого, как воспринимает Печорин Мартынова, зависит лермонтовское отношение к своему старому товарищу.

Безусловно, Печорин может воспринять Мартынова только иронически - столько общего между Мартыновым и Грушницким. Оба они - и Грушницкий и Мартынов избрали линией своего поведения постоянную позу романтического героя, по выражению Печорина, "важно драпирующегося в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания". Печорин знал цену тому показному разочарованию в жизни, в которое играли и Грушницкий и Мартынов. Он знал, что эта поза ничего общего с истинно романтическими героями - героями поэзии Байрона и Рылеева - не имеет.