Б у к е е в. Спорят.
О л ь г а. Яков! Ты споришь?
Б о г о м о л о в. Нет.
О л ь г а (Букееву). Вы?
Б у к е е в. Вот он...
О л ь г а. С кем же?
Б о г о м о л о в. Сам с собой, очевидно.
О л ь г а. Не понимаю.
Л а д ы г и н. Видите ли, я...
О л ь г а. Да?
Л а д ы г и н. Я не допускаю, когда надо мной издеваются. (Вст[аёт], ух[одит].)
О л ь г а (нахм[урилась), удив{лённо]). Что такое?
Б о г о м о л о в. Никон Васильевич сравнил его с жеребцом.
Б у к е е в. Ну... не стоит говорить об этом. Я его сейчас успокою... Чудак тоже... [(Уходит.)]
О л ь г а. Что было здесь?
Б о г о м о л о в. Да - ничего! Я говорю: Букеев уподобил его жеребцу, это было так неожиданно, я засмеялся, а он рассердился на меня и заговорил со мной эдаким, знаешь, дуэльным тоном...
О л ь г а (под[авляя] тревогу). И - только?
Б о г о м о л о в. И только!
О л ь г а. Он такой спокойный.
Б о г о м о л о в. Как бык.
О л ь г а (после паузы). Яков, мне нужно поговорить с тобой сегодня.
Б о г о м о л о в. Чудесно. Поговорим.
О л ь г а (глад[ит] его волосы). Ты свободен вечером?
Б о г о м о л о в. Да я весь день свободен. Здесь не работают. Вообще, здесь... странно! Я думаю, и ты тоже чувствуешь это. Тебе неудобно здесь?
О л ь г а. Нет, ничего. Хотя... я, может быть, уеду...
Б о г о м о л о в. Что стесняет тебя, скажи?
О л ь г а. А как ты думаешь?
Б о г о м о л о в. Букеев?
О л ь г а. Почему?
Б о г о м о л о в. Он смотрит на тебя, как жаждущий на источник свежей воды... Какой неуклюжий человек, какой ненужный. Богат, богатство - сила, а в его руках оно - ничто! Ничего не делает, ничего не любит. И даже, кажется, себя не умеет любить.
Д у н я ш а [(входит)]. Пожалуйте к чаю...
О л ь г а. Мне не хочется идти туда...
Б о г о м о л о в. Попроси, чтобы тебе принесли.
О л ь г а. А ты идёшь?
Б о г о м о л о в. Хочешь - останусь с тобой...
О л ь г а. Дуняша, - принесите нам сюда.
Д у н я ш а. Слушаю...
Б о г о м о л о в. Вот и поговорим, - да? Давно я не беседовал с тобой...
О л ь г а. Да. Ты не очень ищешь этого.
Б о г о м о л о в. Здесь не хочется серьёзно говорить, - честное слово. Это - шуточная жизнь, её делает дядя Жан, шутник. (Остановился.) Знаешь, что нужно, Ольга? Нужно, чтоб люди поняли, как они одиноки во вселенной, - только тогда их воля устремится к познанию друг друга и свяжет их единым чувством близости. Только сознавая трагизм бытия, глубоко чувствуя его тайны, мы все обернёмся друг к другу, ибо тогда нам станет понятно, что для человека нет и не может быть ничего ближе и дороже человека. Человек делает бессмертными мёртвые вещи, может быть, он со временем...
О л ь г а. Господи! Как ты прав, когда сказал, что здесь, в этом доме, не место серьёзной мысли.
Б о г о м о л о в. Мы поставлены в мире так оскорбительно, так иронично, что нам надо отвернуться от этой иронии.
О л ь г а. Кто понимает её?
(Дуняша вносит поднос с чаем.)
О л ь г а. Люди - неразумны.
Б о г о м о л о в. О, это неправда!
О л ь г а. Ты слеп, люди - неразумны.
Б о г о м о л о в. Это так кажется, потому что разум каждого обращён на самого себя и мелкое, а не - в мир и на великое его...
О л ь г а. Во мне живёт неразумная сила. Я хочу бунтовать. Мне трудно. Мне всегда чего-то не хватает. Я не могу, не умею жить...
Б о г о м о л о в. Странно ты говоришь, Ольга, это ново для меня.
О л ь г а. Разве ты меня знаешь? Ты - тоже непонятен мне. Ты вызываешь у меня желание спорить с тобой, не соглашаться. Я хочу стащить тебя на землю, чтоб ты был ближе ко мне... ах, я не знаю, чего хочу!
Б о г о м о л о в (смотрит на неё). Может быть, ты...
О л ь г а. Влюбилась, да? Это ты хотел спросить, да? Нет, я не влюблена, но... слушай, Яков, я изменила тебе.
Б о г о м о л о в. Нет. Не верю...
О л ь г а. Да.
Б о г о м о л о в. Здесь?
О л ь г а. Это всё равно...
Б о г о м о л о в. Наверное - не здесь...
О л ь г а. Почему?
Б о г о м о л о в. Ну - с кем же здесь? (Ходит, опустя голову.)
О л ь г а. Что ты молчишь?
(Богомолов взглянул на неё молча.)
О л ь г а. Говори же...
Б о г о м о л о в (тихо). Что же я скажу тебе, друг мой, что? Я не знаю, что сказать.
О л ь г а. Разве тебе не больно?
Б о г о м о л о в (пож[имая] плеч[ами]). Ты хочешь, чтоб я кричал? (Трёт лоб.) Как, должно быть, это неудобно и противно - отдаваться двоим... наверное, один из них возбуждает брезгливость...
О л ь г а (почти кричит). Что ты говоришь?
Б о г о м о л о в. Тебе неприятно? Извини... с тобой я привык говорить обо всём, что думаю. И вот, неожиданно, я вспомнил жалобы проституток.
О л ь г а (вскочив). Противный головастик, у тебя нет души, у тебя только мозг, бессердечное насекомое...
Б о г о м о л о в. Что ты? Друг мой, - что ты...
О л ь г а. Уйди прочь!
Б о г о м о л о в. Неужели ты думаешь, что я хотел оскорбить тебя? Пойми, что это невозможно. Я столько пережил с тобой хорошего, я так благодарен тебе за это, и - ведь я тебя люблю! За что ты сердишься? (С улыбкой.) Это я должен сердиться, - ведь ты изменила мне, если это не выдумка!
О л ь г а. Нет! Это правда! (В отчаянии.) Боже мой, я ничего не понимаю!
Б о г о м о л о в. Ну, хорошо, это правда, ты изменила мне, коварная женщина.
О л ь г а. Как ты можешь шутить, как ты смеешь?
Б о г о м о л о в. Успокойся, Ольга, не кричи... В чём дело?
О л ь г а. Но - разве это не оскорбляет тебя?
Б о г о м о л о в. Не будем говорить обо мне... (Под[ошёл], положил руку на плечо ей.) Ольга, - ведь это не серьёзно, да? Ведь если бы ты полюбила кого-то... ты вела бы себя иначе? не так ли? Забудем же об этом, Ольга, если это ошибка...
О л ь г а. А если это моя месть тебе?
Б о г о м о л о в. За что?
О л ь г а. За то, что ты далеко от меня...
Б о г о м о л о в. И ты решила уйти ещё дальше? Нет, - я думаю - это не так. Я ведь знаю - ты меня любишь, я это чувствую.
О л ь г а. Как трудно с тобой! Ты точно издеваешься.
Б о г о м о л о в. Ольга, я понимаю, что быть красивой женщиной - это иногда большое несчастие. Она - сокровище, отовсюду к ней тянутся завистливые, жадные и часто грязные руки, все хотят обладать ею... я понимаю, как легко потерять себя в этой ядовитой атмосфере вожделений.
О л ь г а (в тоске). Кто говорит со мной? Человек, имеющий право любить меня, умная книга или какая-то непонятная мне идея? Я с ума сойду!
Б о г о м о л о в. Послушай же, дитя моё! Ведь я не виню тебя ни в чём...
О л ь г а. Обвини! Оскорби!
Б о г о м о л о в. Не будем говорить глупостей... Ты ошибаешься, думая, что я не страдаю. Нет, по-своему - я оскорблён, - не тобой, а пошлостью события, прости меня - случилось пошлое. Это не страшно, но мучительно, именно потому, что пошло...
О л ь г а. О, боже мой...
Б о г о м о л о в. Ты знаешь - я люблю любить, люблю самое чувство любви и умею любоваться им, - ты это знаешь. Помнишь?
О л ь г а. Да. Это было...
Б о г о м о л о в. Это всегда со мной. На всю жизнь женщина - ты останешься для меня владычицей мира, существом, от которого все племена и народы, силой, побеждающей смерть и уничтожение. Тебя ради возникло на земле всё прекрасное, от тебя вся поэзия жизни, всё для тебя - преступления и подвиги, - всё! Любовью к тебе насыщена жизнь, и пусть теперь формы любви несовершенны, грубы, но - настанет время, когда это лучшее чувство наше насытится религиозным сознанием и мы будем любить, обожая друг друга...
О л ь г а (сквозь зубы). Проклятый сказочник...
Б о г о м о л о в. Если на земле возможно счастье, оно настанет тогда, когда мы поймём величие женщины.
О л ь г а. Живёт в тебе какой-то тихий дьявол... Я не знаю - можно верить твоим словам?