Но что же сами русские? Что предпринимали князья Северо-Восточной Руси для отражения нависшей над ними смертельной опасности? Ответ на этот вопрос представляет собой одну из самых больших загадок в истории русского противостояния монголам.

Если мы обратимся к летописям — главному источнику наших сведений о нашествии Батыя на Русь, — то с удивлением обнаружим, что здесь, на Руси, словно бы и не ждали нападения: жизнь шла своим чередом, и ни о каких военных приготовлениях или переговорах князей относительно совместных действий против общего врага ничего не сообщается [4]. Зимой 1236/37 года, когда войска Батыя громили Волжскую Болгарию, великий князь Владимиро-Суздальский Юрий Всеволодович женил двух своих сыновей — Владимира и Мстислава; весной епископ Митрофан поставил киот (иконостас) во владимирском Успенском соборе «над трапезою» (то есть над алтарём) «и украсил его златом и сребром»; в том же году был расписан «притвор» Успенского собора. И это всё, что сообщают летописи Северо-Восточной Руси о событиях, непосредственно предшествовавших завоеванию!

Однако нет сомнений в том, что и в Рязани, и во Владимире, и в других городах внимательно следили за всем происходящим к востоку и югу от русских границ. Хотя князья Северо-Восточной Руси не принимали участия в несчастной для русских битве на Калке в 1223 году, они хорошо понимали, какую опасность представляют собой татары (с этого момента будем называть воинов Батыя этим именем, принятым на Руси и в других странах). Что называется, из первых уст знали здесь и о трагической судьбе Волжской Болгарии, многовекового соседа, торгового партнёра и соперника Руси на Волге. Именно на Русь в 1236/37 году хлынул поток беженцев из болгарских и других поволжских земель. По словам монаха-доминиканца Юлиана, общавшегося с этими беглецами где-то на восточных границах Владимиро-Суздальского княжества, вся страна русских пришла в движение и ожидала чего-то страшного. «Видя, что страна (здесь, видимо, Болгария. — А. К.) занята татарами, что области укреплены (?) и успеха делу не предвидится», Юлиан и его спутники решили вернуться в Венгрию, но и это оказалось делом далеко не простым: «И хотя шли мы среди многих войск и разбойников, но ради молитв и заслуг Святой церкви благополучно и невредимыми добрались до братьев наших и обители».

Известно также, что великий князь Юрий Всеволодович вёл какие-то переговоры с татарами (сведения на этот счёт сохранились в источниках). Послы Батыя побывали у него, и не однажды. Монголы вообще уделяли большое значение дипломатическому обоснованию своих действий (равно как и разведке и сбору необходимой информации, что по существу означало одно и то же) и почти всегда вступали в переговоры с вероятным противником, прежде чем на него напасть. Ещё в 1236 году, накануне вторжения войск Батыя в Волжскую Болгарию, Юлиан встретил монгольского посла в стране уральских венгров; показательно, что посол этот владел языками всех будущих противников монголов, в том числе и тех, с кем монголы намеревались воевать лишь в отдалённом будущем: Юлиан называет шесть языков, которые знал посол, — венгерский, русский, куманский (половецкий), тевтонский (немецкий), сарацинский (персидский?) и татарский (монгольский). Напомню, что тогда посол заявил Юлиану, будто монгольское войско «хочет идти против Алемании», что было очевидной дезинформацией. Возможно, к подобной дезинформации монголы прибегли и год или полтора спустя. Некоторые основания для того, чтобы судить об этом, даёт письмо того же Юлиана. Правда, венгерский монах упоминает только о послах, направленных Батыем к венгерскому королю Беле IV (1235–1270). Но действовали эти послы через «суздальского князя», то есть через Юрия Всеволодовича, и было таких посольств не одно и не два, а значительно больше.

«Многие передают за верное, и князь суздальский передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днём и ночью совещаются, как бы прийти и захватить королевство венгров-христиан. Ибо у них, говорят, есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего», — доносил Юлиан епископу Перуджи, а через него и другим европейским монархам и князьям церкви. А далее уточнял, откуда ему стало известно о таких далекоидущих намерениях монголов: «…Он (Батый. — А. К.) отправил послов к королю венгерскому. Проезжая через землю суздальскую, они были захвачены князем суздальским, а письмо, посланное королю венгерскому, он у них взял; самих послов даже я видел со спутниками, мне данными». Я не берусь сказать, почему князь Юрий задержал у себя монгольских послов. Впрочем, нет уверенности и в том, что монах Юлиан правильно истолковал его действия. Во всяком случае, полученное от Батыя письмо Юрий передал Юлиану, с тем чтобы тот отвёз его по назначению — к королю Беле. По словам Юлиана, письмо было написано «языческими буквами» на татарском, то есть монгольском, языке (монголы использовали уйгурский алфавит), а потому, когда оно дошло до короля Белы, то «король нашёл многих, кто мог прочесть его, но понимающих не нашёл никого». Однако когда Юлиан и его спутники проезжали через половецкие степи, они встретили «некоего язычника», который и перевёл им письмо. Написано оно было от имени хана Угедея, хотя составлял его, возможно, Батый. Текст письма, насколько верно и точно передал его венгерский монах, был следующим:

«Я, Хан (этот титул Юлиан понимал как собственное имя верховного правителя монголов. — А. К.), посол царя небесного, которому он дал власть над землёй возвышать покоряющихся мне и подавлять противящихся, дивлюсь тебе, король венгерский (титул передан с явным пренебрежением, как «королёк». — А. К.): хотя я в тридцатый раз отправил к тебе послов, почему ты ни одного из них не отсылаешь ко мне обратно, да и своих ни послов, ни писем мне не шлёшь? Знаю, что ты король богатый и могущественный, и много под тобой воинов, и один ты правишь великим королевством. Оттого-то тебе трудно по доброй воле мне покориться. А это было бы лучше и полезнее для тебя, если бы ты мне покорился добровольно. Узнал я сверх того, что рабов моих куманов (половцев. — А. К.) ты держишь под своим покровительством; почему приказываю тебе впредь не держать их у себя, чтобы из-за них я не стал против тебя. Куманам ведь легче бежать, чем тебе, так как они, кочуя без домов в шатрах, может быть, и в состоянии убежать; ты же, живя в домах, имеешь замки и города: как же тебе избежать руки моей?» ⁶

Надо сказать, что послы, всё-таки добиравшиеся до венгерского короля, изъяснялись и на вполне понятном ему языке. Монголы охотно доверяли посольские миссии иноземцам. Позднее, уже в 1241 году, в руки к правителю Далмации Коломану (младшему брату и соправителю короля Белы IV) попал некий выходец из Англии, когда-то оказавшийся в плену у монголов и перешедший к ним на службу «по той причине, что они нуждались в толмачах», то есть переводчиках. По собственным словам англичанина, он дважды побывал у венгерского короля «как посол и толмач и угрожал, предварительно приведя достаточно примеров, злодеяниями, которые они (татары. — А. К.) учинят, если он (король. — А. К.) не отдаст себя и королевство своё в рабство татарам» ⁷.

Общий смысл претензий к венгерскому королю, несомненно, был известен и князю Юрию Всеволодовичу. Но мог ли он и в самом деле рассчитывать на то, что следующий удар монгольского войска обрушится не на его княжество, не на русские земли, а на Венгерское королевство? Я полагаю, что да, мог. На Руси знали о вражде между монголами и половцами. Когда-то русские князья поддержали половцев, несмотря на прямые угрозы татар, — и поплатились за это страшным поражением на Калке. Юрий Всеволодович не хотел повторять прежних ошибок — да его и не связывали с половцами столь тесные политические и династические узы, которые установились с ними у князей Южной Руси. Зато половцев — и именно одного из главных врагов монголов, хана Котяна, — принял король Бела. Наверное, монголы умело разыгрывали «половецкую карту» — в том числе и перед князем Юрием; не исключено, что они заверяли его в своей готовности выступить вслед за бежавшим от них Котяном — и суздальскому князю так хотелось им верить! Возможно, что и его не вполне понятные для нас действия — он задержал послов у себя, но письмо всё-таки передал венгерскому королю — объясняются его желанием поскорее направить татар против венгров, не допустить какого-либо соглашения между ними. Позднее, уже после того как татары вторгнутся в Центральную Европу, современники-европейцы будут писать о их коварстве и вероломстве и вспомнят, что «некоторые из доверчивых королей, заключив с ними союз, разрешали им свободно проходить по своим землям, но всё равно погибли, так как они союзы не соблюдают» ⁸. Возможно, слова эти — хотя бы отчасти — могут быть отнесены и к суздальскому князю?