Он улыбнулся.

Сюзанна улыбнулась в ответ, или, по крайней мере, она попробовала это сделать.

– Я могу принести Вам выпить что–то еще.

Казалось, мгновение он обдумывал ответ, затем произнес:

– Нет, я думаю, что мне пора.

Сюзанна почти задохнулась от сдавившего грудь разочарования. Когда же гнев на его деспотизм превратился в желание его видеть? И в какую игру он играет? Сначала он придумал глупые отговорки, чтобы обнять ее за талию, затем он беспардонно лгал, чтобы продлить свое посещение, а теперь, внезапно, он захотел уехать?

Он играет с ней. Но хуже всего то, что в какой–то мере она наслаждалась этим.

Он направился к двери.

– Так я увижу Вас в четверг?

– В четверг? – эхом отозвалась она.

– На катке, – напомнил он ей. – Помнится, я сказал Вам, что я приеду за Вами за тридцать минут до начала.

– Но я не давала согласия, – вырвалось у нее.

– Нет? – Он вежливо улыбнулся. – Могу поклясться, что Вы согласились.

Сюзанна боялась, что вступила на очень зыбкую почву, но все равно уже не могла остановить упрямого дьявола, управляющего ее мыслями.

– Нет, – сказала она, – не соглашалась.

Секунду спустя он развернулся и подошел близко… очень близко. Так близко, что дыхание покинуло ее тело, сменившись на что–то более сладкое, но и более опасное.

На что–то крайне запрещенное и божественное.

– Я думаю, что Вы согласитесь, – мягко сказал он, касаясь кончиками пальцев ее подбородка.

– Милорд, – прошептала она, ошеломленная его близостью.

– Дэвид, – сказал он.

– Дэвид, – повторила она, загипнотизированная зеленым огнем его глаз.

И было в этом что–то правильное. Она никогда не произносила его имени, даже в мыслях она называла его не иначе, как брат Клайва или Ренминстер, или просто граф. Но теперь, почему–то, он стал Дэвидом, и когда она всматривалась в его глаза, находящиеся так близко от ее, она видела в них нечто новое.

Она видела человека. Не его титул и не его состояние.

А человека.

Он взял ее руку, поднес к своим губам.

– Тогда до четверга, – прошептал он, его поцелуй коснулся ее кожи с болезненной нежностью.

Она кивнула, не в состоянии сделать ничего иного.

Застыв на месте, она безмолвно наблюдала, как он отошел от нее и направился к двери.

Но в тот миг, когда он уже почти дотронулся до ручки, на долю секунды раньше, он остановился. Он остановился и обернулся, а она так и продолжала стоять, уставившись на него. Затем он произнес, больше себе, чем ей:

– Нет. Нет, так не годится.

Ему потребовалось всего лишь три широких шага, чтобы вновь оказаться подле нее. Одним удивительно чувственным движением он притянул ее к себе. Его губы нашли ее, и он поцеловал ее.

Он целовал ее до тех пор, пока она не подумала, что готова упасть в обморок от желания.

Он целовал ее до тех пор, пока она не подумала, что может задохнуться из–за нехватки воздуха.

Он целовал ее до тех пор, пока она не перестала думать ни о чем другом, только о нем, пока его лицо не вытеснило все остальное из ее головы, пока в ней не осталась одна потребность – потребность чувствовать его вкус на своих губах… вечно.

И затем, так же внезапно, как оказался рядом, он отошел прочь.

– До четверга? – спросил он мягко.

Она кивнула, одна ее рука касалась губ.

Он улыбнулся. Медленно, жаждуще.

– Я буду ждать этого с нетерпением, – словно промурлыкал он.

– Также как и я, – прошептала она, но только когда он ушел. – Также как и я.

На его карманных часах, а Дэвид знал, что шли они безукоризненно точно, было ровно сорок шесть минут первого, и Дэвид был совершенно уверен, что сегодня четверг, а на календаре третье февраля одна тысяча восемьсот четырнадцатого года.

И именно в этот момент, точно в 12:46 в четверг 3 февраля 1814 года, Дэвид Мэнн–Формсби, граф Ренминстер, осознал три неопровержимые истины.

Первая заключалась в том, и если быть точным, это больше походило на мнение, чем на факт, что катание на коньках оказалось настоящим бедствием. Лорд и леди Моленд заставили своих бедных дрожащих слуг возить по льду тележки с сэндвичами и мадерой, что, возможно, было бы замечательной идеей, если бы слуги имели хоть малейшее понятие о том, как маневрировать на льду, который там, где не был скользким, был предательски бугристым, благодаря постоянно дувшим ветрам в период замерзания.

В результате к пирсу слетелась целая стая довольно мерзких голубей, набросившихся на выпавшие из опрокинутой тележки сэндвичи, а бедный несчастный лакей, вынужденный бросить тележку, теперь сидел на берегу, приложив к лицу носовой платок, поскольку голуби клевали его до тех пор, пока он не сбежал со сцены.

Вторая истина, которую понял Дэвид, была еще менее приятной. И заключалась она в том, что лорд и леди Моленд решили пригласить гостей с единственной целью найти жену для их болвана–сына Дональда, и они решили, что Сюзанна подходит также, как и любая другая. И, в конце концов, они выловили ее и вынудили вести беседу с Дональдом в течение целых десяти минут, пока Сюзанна не спаслась бегством. (Тогда они бросились к леди Каролине Старлинг, но Дэвид решил, что это уже не его проблема, и Каролина вынуждена была придумывать, как ей выйти из создавшегося положения).

Третья истина почти заставила его стереть зубы в порошок. А заключалась она в том, что Сюзанна Бэлистер, которая так мило утверждала, что не умеет кататься на коньках, оказалась маленькой лгуньей.

Он должен был понять это в ту самую минуту, как она вытащила коньки из своей сумки. Это были вовсе не такие коньки, которые все остальные привязывали к ногам. Собственные коньки Дэвида считались последним достижением и состояли из длинных лезвий, прикрепленных к деревянным платформам, которые он привязывал к своим ботинкам. Лезвия Сюзанны были несколько короче, чем обычные, но гораздо важнее то, что они уже были прикреплены к ботинкам. Поэтому ей необходимо было переобуться.

– Я никогда не видел таких коньков, как эти, – прокомментировал он, наблюдая за нею с интересом, в то время как она шнуровала ботинки.

– Э–э, такие мы используем в Сассексе, – сказала она. Он не мог определить, была ли краска на ее щеках румянцем смущения или всему виной был ледяной ветер. – Не надо беспокоиться о том, что коньки могут отвязаться от ботинок, если они уже прочно к ним прикреплены.

– Да, – сказал он, – я думаю, что это хорошее преимущество, особенно если Вы не являетесь опытным конькобежцем.

– Э–э, да, – пробормотала она. Затем закашлялась, после чего она посмотрела на него и улыбнулась, хотя улыбка, честно сказать, скорее походила на гримасу.

Она перешла к другому ботинку, ее пальцы проворно двигались, завязывая шнурки, несмотря на то, что были одеты в перчатки. Дэвид молча наблюдал за ней, но вскоре не смог удержаться от комментария:

– И лезвия короче.

– Мои? – пробормотала она, взглянув на него.

– Да, – сказал он, передвинув свою ногу так, чтобы его конек встал рядом с ее. – Посмотрите. Мои по крайней мере на три дюйма длиннее.

– Что ж, вы – более высокий человек, – ответила она, улыбаясь ему со своего места на скамейке.

– Интересная теория, – сказал он, – если не принимать во внимание тот факт, что мои лезвия стандартного размера. – Он махнул рукой на реку, где бесчисленные леди и джентльмены со свистом рассекали лед… или падали на свои попы. – У всех коньки больше похожи на мои.