– Аминь, – сказал стоящий рядом с нею пожилой лорд Миддлторп, про которого Сюзанна совершенно забыла. Она улыбнулась ему, но он был занят, потягивая свой алкогольный напиток, который был запрещен незамужним леди, так что они вновь вернулись к состоянию вежливого игнорирования друг друга.

Она посмотрела на свой чай. Теперь в любой момент он мог превратиться в кубик льда. Хозяйка вечера заменила горячим чаем традиционный лимонад и шампанское, учитывая холодную погоду, но чай долго оставаться горячим не желал, а к таким, кто прятался в углу бального зала как Сюзанна, лакеи никогда не подходили, чтобы сменить опустевшие бокалы и чашки.

Девушка дрожала. Она не могла вспомнить более холодную зиму, да и никто не мог. Это была, по извращенной прихоти судьбы, причина ее раннего возвращения в город. Все светское общество стеклось в Лондон в обычно немодном январе, с нетерпением ожидая катания на коньках и санях и наступления Морозной Ярмарки.

Сюзанна думала, что сильный мороз, ледяные ветры, грязный снег и лед были чертовски глупой причиной для внезапного сбора светского общества, но это было не ее дело, и теперь застряла здесь, оказавшись перед всеми этими людьми, которые с таким удовольствием засвидетельствовали ее поражение прошлым летом. Она не хотела ехать в Лондон, но ее семья настояла, утверждая, что ни она, ни ее сестра Летиция не могут позволить себе пропустить столь неожиданный зимний светский сезон.

Она думала, что сможет не появляться в Лондоне, по крайней мере, до весны прежде, чем возникнет необходимость вернуться и предстать перед обществом. Ей не хватило времени, чтобы научиться держать высоко голову и говорить при этом:

– Что ж, мистер Мэнн–Формсби и я поняли, что не подходим друг другу.

В самом деле, ей необходимо было стать очень хорошей актрисой, чтобы выдержать все это, когда все знали, что Клайв бросил ее как ненужную игрушку, когда на горизонте появились богатые родственники Харриет Сноу.

А ведь Клайв не так уж нуждался в деньгах. Слава Богу, его старшим братом был граф Ренминстер, и все знали, что он богат как Крез.

Но Клайв выбрал Харриет, а Сюзанну публично оскорбил. И даже теперь, спустя почти шесть месяцев после этого происшествия, люди все еще говорили об этом. Даже леди Уислдаун сочла целесообразным упомянуть об этом в своей колонке.

Сюзанна вздохнула и облокотилась о стену, надеясь, что никто не заметит неподходящую для леди позу. Она подумала и решила, что не может осуждать леди Уислдаун. Таинственный комментатор сплетен просто повторяла то, о чем говорили все остальные. Только на этой неделе Сюзанна приняла четырнадцать визитеров, и ни один из них не был достаточно вежлив, чтобы воздержаться от упоминаний Клайва и Харриет.

Неужели они действительно думали, что она хочет услышать о том, как выглядели Клайв и Харриет на прошедшем музыкальном вечере у Смайт–Смитов? Как будто она во всех подробностях желала знать, во что была одета Харриет, или что шептал ей на ушко Клайв.

Это ничего не значило. Клайв всегда отличался отвратительными манерами во время музыкальных вечеров. Сюзанна не могла припомнить ни одного, на котором он проявил бы силу воли и держал свой рот закрытым во время исполнения.

Но сплетницы были не самыми худшими из ее гостей. Хуже них были посетительницы, действующие, как им казалось, из лучших побуждений и смотревшие на нее с любым выражением кроме жалости. Обычно это были те самые женщины, у которых был овдовевший племянник из Шропшира или Сомерсета или какого–либо другого отдаленного графства, который искал жену, и Сюзанна должна быть рада встретиться с ним, но не на этой неделе, потому как он был занят, сопровождая шестерых из восьми своих сыновей в Итон.

Сюзанна сдержала неожиданный прилив слез. Ей всего двадцать один год. И только. Она не безнадежна.

Она не хотела, чтобы ее жалели.

Неожиданно она поняла, что обязана покинуть бальный зал. Она не хотела здесь находиться, не хотела наблюдать за Клайвом и Харриет, как некий жалкий вуайерист[2]. Раз ее семья не готова отправиться домой, то она, по крайней мере, может найти какую–нибудь тихую комнату, где сможет уединиться на несколько минут. Если она собирается прятаться, то может, хотя бы, сделать это хорошо. Стоять в углу – это ужасно. Она уже видела троих человек, указывающих на нее, а затем что–то говоривших собеседникам.

Мисс Бэлистэр никогда не считала себя трусихой, но и дурой она себя тоже не считала, а в такой ситуации только дурак охотно согласится страдать и дальше.

Она поставила свою чайную чашку на подоконник и принесла извинения лорду Миддлторпу, вовсе не за то, что они обменялись не более чем шестью словами, несмотря на то, что стояли друг с другом почти три четверти часа. Она по периметру обошла бальный зал в поисках французских дверей, которые выходили в холл. Сюзанна была здесь до этого лишь однажды, в то время когда была самой популярной молодой особой в городе, благодаря тому, что ее связывали с Клайвом. Она помнила, что в дальнем конце холла есть небольшая комната, где леди могли отдохнуть.

Но в тот самый момент, когда она практически достигла своей цели, она споткнулась и оказалась лицом к лицу с… о Боже, как же ее зовут? Каштановые волосы, невысокая и пухленькая… ах, да. Пенелопа. Пенелопа Какая–То–Там. Девушка, с которой за все время знакомства она не обменялась и дюжиной слов. Они стали выезжать в один и тот же год, но, вероятно, вращались в разных кругах, поскольку их пути пересекались нечасто. Сюзанна была у всех на устах, как только Клайв ее выбрал, а Пенелопа была… нет, Сюзанна совершенно не была уверена, кем же была Пенелопа. Желтофиоль[3], предположила она.

– Не ходите туда, – сказала Пенелопа мягко, смотря куда–то мимо лица собеседницы, как делают только самые стеснительные особы.

Губы Сюзанны приоткрылись в удивлении, в глазах явно читался вопрос.

– В этой небольшой комнатке уже дюжина молодых особ, – сказала Пенелопа.

Этого объяснения было достаточно. Единственным местом, в котором Сюзанна хотела оказаться еще меньше, чем в бальном зале, была комната, полная хихикающих, сплетничающих леди, которые сразу же решат, что она сбежала сюда, чтобы не видеть Клайва и Харриет.

Даже если это было правдой, Сюзанна не хотела, чтобы об этом узнали все.

– Спасибо, – прошептала Сюзанна, потрясенная скромной добротой Пенелопы. Она ни о ком так мало не думала прошлым летом, как о Пенелопе, а эта девочка, чуть моложе ее, отплатила ей тем, что спасла от явного замешательства и боли. Действуя импульсивно, она схватила руку Пенелопы и пожала ее. – Спасибо.

И внезапно ей стало жаль, что она не уделила больше внимания таким девушкам как Пенелопа в то время, когда ее считали лидером светского общества. Теперь она знала, что это значит, стоять у стены бального зала, это было совсем не весело.

Но прежде, чем она успела сказать кое–что еще, Пенелопа пробормотала застенчивое извинение и убежала, оставив Сюзанну саму выбирать дальнейшие действия.

Девушка оказалась в самой заполненной части бального зала, вовсе не в том месте, где она хотела бы оказаться, и ей пришлось снова отправиться в путь. Она не имела представления, куда идти дальше, но продолжала двигаться. Сюзанна чувствовала, что движение придавало ей целеустремленности.

Она придерживалась того взгляда, что человек должен выглядеть так, словно он знает, что делает, даже если на самом деле не имеет об этом никакого понятия. Как ни странно, этому ее научил Клайв. Это было то немногое оставшееся от его ухаживания, что можно было считать хорошим.

Она определенно радовалась, что пока знакомые ее не заметили, и, скорее всего, именно поэтому его голос захватил ее врасплох.

– Мисс Бэлистер.

Нет, это был не Клайв. Еще хуже. Старший брат Клайва, граф Ренминстер. Во всей своей темноволосой, зеленоглазой красе.