Когда Василий, обежав тарелку, подоспел к нему, Ромка уже сидел и потирал, морщась, ушибленное бедро левой рукой. В правой у него было (Василий включил фонарик) что-то вроде квадратного металлического зеркальца на полуметровом стержне.

– Вот, – виновато сказал он. – Отломилось…

– Да что ж ты за человек такой! – процедил Василий. – Руки у тебя или грабли? За что ни возьмешься – все ломается!.. Может, она теперь летать не будет без этой хреновины?..

– А там еще одна такая есть, – сказал Ромка.

Василий открыл было рот – выложить все, что он думает о своем косоруком спутнике, но тут по темному залу беззвучно прозмеился огромный огненный знак, причем один из его языков вильнул им прямо под ноги. Василий от неожиданности подскочил, а Ромку подбросило с пола.

– Берегись! – рявкнул вдруг Василий. – Уйди, на хрен!

Он схватил за шиворот только что успевшего встать на четвереньки Ромку и отволок шагов на пять прочь.

Летающая тарелка оживала. По выпуклой броне уже вовсю бежали, потрескивая, фиолетовые электрические разряды. Округлая черная глыба неспешно всплыла над полом, потом остановилась, и мрак под днищем зашевелился – бронированная черепаха подбирала конечности и смыкала клюзы. Затем, приглушенно взвыв, крутнулась – мощно, как турбина, и, обдав лица волной озона, ушла ввысь стремительным неуловимым броском. А вот куда делась потом – понять трудно. Такое впечатление, что испарилась на полдороге…

А по полу прозмеился еще один иероглиф – на этот раз изумрудный. Правда, теперь уже никто не подпрыгнул: хмуро переглянулись – и только.

– Может, отремонтируется – прилетит? – жалобно предположил Ромка.

Василий злобно молчал, поигрывая желваками.

– Отремонтируется… – проговорил он сквозь зубы. – Кто бы тебя, придурка, отремонтировал!.. Ну и куда теперь?

Оба одновременно повернулись к зияющей черными окнами пятиэтажке, причем Василий наступил на что-то и чертыхнулся.

– Да ну ее на фиг! – торопливо проговорил Ромка. – Чего там делать? И так видно, что нет никого…

Василий, поигрывая желваками, изучал здание.

– Трубку подбери, – негромко приказал он.

– А?

– Трубку свою подбери, – не повышая голоса, повторил Василий и указал носком ботинка. – Чего валяется?..

– А-а… – Не сводя широко раскрытых глаз с пятиэтажки, Ромка послушно поднял с пола размочаленную телефонную трубку, и тут в одном из окон второго этажа включился свет.

Ромка охнул и выпрямился. Рубиновое сияние, пролившееся из прямоугольного проема, окрасило в кремовые тона серое пористое покрытие под ногами и положило легкий розовый мазок на ствол табельного оружия, возникшего вдруг в правой руке Василия.

– Так… – невыразительным голосом, от которого у Ромки кожа поползла на затылке, проговорил Василий. – Кого-то мы разбудили…

Окно погасло, провалилось черной ямой, но зато зажглось соседнее, правда, уже не рубиновым, а мертвенно-голубоватым светом. Василий и Ромка увидели в прямоугольном проеме все то же, что и прежде: голые стены и потолок без каких-либо признаков люстры или плафона. Такое ощущение, что кто-то, переходя из комнаты в комнату, дотянулся сразу до обоих выключателей и одновременно нажал их, убрав свет в одном помещении и включив в другом. Выключатели, надо понимать, работали бесшумно – в такой тишине и при отсутствии стекол щелчок просто не мог быть не услышан.

– Да что за черт! – всматриваясь, тихо сказал Василий. – Это же разные квартиры! Он что, сквозь стены ходит?

От такого предположения обоих слегка зазнобило, но оставалась еще надежда, что строение только снаружи представляет из себя точную копию хрущевской пятиэтажки. Внутри оно могло быть устроено как угодно.

Однако вскоре свет перепрыгнул в следующее окно, и версия об оригинальной планировке отпала – окно это располагалось этажом выше. Кто-то шел сквозь дом, и похоже, что для него не существовало не только стен, но и перекрытий: пронизав третий этаж, снова перескочил на второй, двинулся влево, вернулся… Окна вспыхивали поочередно, каждый раз бросая на ствол пистолета новый отсвет: голубоватый, рубиновый, но чаще всего прозрачно-желтый, как от обыкновенной лампочки накаливания.

«Да нет там никого! – внезапно озарило Ромку. – Сидит себе где-нибудь перед распределительным щитом и балуется с выключателями, а мы тут с ума сходим!..» Но обрадоваться своей остроумной, в общем-то, догадке он так и не успел: из прозрачно-желтого окна пришел звук – кто-то обо что-то споткнулся и вроде бы даже сказал: «Ух!..» Далее, судя по всему, замер и, выждав с минуту, двинулся обратно, откуда пришел…

– Чего-то ищет… – обмирая, сообразил Ромка, и в этот миг свет погас вообще. Дом снова стоял пустой и темный.

– Орать-то зачем? – злым придушенным шепотом осведомился Василий.

– А я орал? – огрызнулся Ромка, тоже шепотом.

Подождали, не вспыхнет ли где еще окошко. Не вспыхнуло. Пятиэтажка тонула в вечных сумерках огромного зала серой издырявленной черными проемами глыбой. Василий хотел вернуть пистолет в кобуру, но раздумал.

– А ну-ка давай еще с той стороны посмотрим, – сказал он. – Может, он как раз там сейчас и шарит… Да спрячь ты, на хрен, свою трубку! Стрелять из нее, что ли, собрался?

Ромка взглянул на свою правую руку, смутился и, запихнув изувеченную трубку микрофоном в карман джинсов, подобрал с пола отломанный от летающей тарелки металлический стержень с зеркальным бруском на конце.

Угол миновали благополучно, но, когда проходили мимо второго окна, кто-то из черного провала внятно произнес: «Бу!» – и обоих отбросило от дома шагов на пять.

Луч фонарика канул в окно, как в колодец.

– Вроде никого… – пробормотал Василий.

– Может, показалось? – с надеждой спросил Ромка.

– Обоим, что ли?.. – Василий ощупал лучом торец дома, ругнулся и убрал свет.

Одолеваемые самыми нехорошими предчувствиями, двинулись дальше. Василий с пистолетом – чуть впереди, а чуть поотстав – Ромка со стержнем. Вылитый индеец на тропе войны. Шли боком, как бы ожидая все время нападения с тыла.