Братика как зовут твоего?.. Ну, Даш, что это?.. Скажи, а?.. – И

Сергеев услышал в своем голосе мольбу, разозлился на себя, на молчащую дочку; дома она действительно часто отвечала вполне отчетливо: “Дая”, “Сая”, “Никия”. – Ну, скажи давай, доча. Перестань капризничать. А?.. Даша-а!..

Она заскулила, видимо испугавшись. Потянулась куда-то. Жена забрала ее.

– Нет, честно, она говорит, – продолжал доказывать Сергеев, чувствуя себя все неудобней. – Без твердых согласных, конечно, но…

– Эх, Никит, – хлопнул его по плечу Андрюха, – как я рад за вас!

Дети – это счастье!.. Я вам завидую самой белой завистью. Вообще!

– Пора, – поднял рюмку Володька.

Сергееву очень хотелось выпить. И найти тему для разговора, чтобы этот ляп с говорящей в четыре месяца дочкой забылся. Или замялся хотя бы.

– Как, Андрей, дела-то вообще? – спросил он, когда выпили и плотно закусили; еды на столе было полно – горки из ломтиков колбасы, огурцов и помидоров, мяса. Еще и в пакетах возле холодильника лежала. На три дня запасов.

– Да как… Как сказать, – вздохнул Андрюха. – В Щуке целыми днями пыркаюсь, халтурю потихоньку. Надо ведь веранду достраивать, второй этаж… Василию вот, – он посмотрел на бородатого, – со спектаклями помогаю.

Тот пробасил:

– Андрюша от Бога художник. Так улавливает!.. – И, не подобрав нужного слова, потряс кулаком. – Ух-х!

– Нерв, – сказал Володька.

– А?

– Нерв Андрюха улавливает.

Бородатый пошевелил бородой:

– Ну, и так можно сказать… Бесценный он человек!

– Нужно будет съездить в ваш театр, – сказала Наталья.

– Милости просим. Только у нас не каждый день – строго по воскресеньям. И сложные постановки.

Ели, выпивали, разговаривали. В основном вспоминали прошлое – давнишние премьеры, куда-то исчезнувших подававших надежды ребят, обсуждали своих знакомых, ставших звездами. Жалели, что не все из компании сегодня здесь, и, пожалев, тоже обсуждали – как теперь живут они, где работают, какие у них проблемы… Володька в который раз говорил об актере Сергее Безрукове:

– Он талантище без вопросов, конечно! Без обсуждений. Такая энергетика – прямо чувствуешь! Сейчас Пушкина играет… Но – не знаю. Что-то не верю, что получится. Как-то… не хватает чего-то…

Не знаю…

От водки с пивом он опьянел больше других, его переполняло нехорошее, агрессивное возбуждение. Наталья подкладывала ему на тарелку закуску:

– Ешь, пожалуйста, ешь. – И жаловалась жене Сергеева: – Совсем не ест. Кусок не впихнешь…

– Я сюда не есть приехал, а общаться… Слушайте! Э-эй, господа! -

Володька постучал вилкой по бутылке. – Слушайте, а давайте споем?

Русское. Помните, как мы пели классно. Давайте?

– Потише, Володь! – в ответ зашептала жена Сергеева. – Дашка засыпает.

Володька расстроенно вздохнул. А бородатый усмехнулся:

– Утомилась девочка от папиного урока.

Сергеев сделал вид, что не услышал.

– Кстати, ребята! – забыв о шепоте, сама воскликнула жена. – Со мной сегодня такой позор случился! Представляете, забыла вторую строчку

“Изгиб гитары желтой”. Всю жизнь пела, а тут – как стер кто-то…

Чуть не разрыдалась…

– Изгиб гитары желтой, – забубнил Володька, – ты обнимаешь нежно…

Чего грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись. Качнется купол неба… Ну да: чего грустишь, бродяга…

– Да нет, другое там. Какой бродяга?..

– Слушай, – громче и настойчивее заговорил Володька, – я тоже эту песню с детства пою. Вторая строчка: “Чего грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись”. И потом: “Качнется купол неба – большой и звездно-снежный. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались”.

– Дальше – да. А “бродяга”… Другие слова там. Ребята, кто-то помнит еще?

– Я никогда Визбора не любила, – дернула плечами Наталья. – Дешевая романтика…

Володька изумился:

– При чем тут Визбор?!

– Ну как… Его же песня.

– О-ой-й!.. Наташ, ты меня убиваешь.

– Да в чем дело? Что я не так говорю?

Жена поднялась и унесла дочку. Сергеев без стеснения налил себе водки и выпил. Володька, получив возможность говорить громче, стал отчитывать Наталью:

– Как можно?! Боже мой… Это Митяева песня. Олега Ми-тя-ева! Стыдно не знать таких вещей!..

– Володь, подожди, – мягко перебил Андрюха. – По-моему, ты путаешь.

Это все-таки Визбор.

– Да вы что, сговорились побесить?! – Володька округлил глаза. -

Господи боже мой! Я могу с вами…

– Не произноси имя Господа всуе, – веско сказал бородатый. – Нельзя.

– Что?.. Да это не суя. Это… Визбора с Митяевым путать!..

– Митяев это, ребята, Митяев, – поддержала Володьку вернувшаяся жена.

– Давайте хоть на что спорить, что Визбор, – сказала Наталья. -

Андрей, у тебя сборника нет?

– Наташ, не пори ты чушь!

– Я не порю чушь, Володя. А если ты перепил, то советую лечь.

– С-слушай! Хватит мне указывать. Ясно?

– Давайте потише, – вставила жена. – Дети спят.

Володька не слышал – вскочил и навис над Натальей:

– Что ты меня вечно дергаешь?! Я сам знаю, пить мне или не пить.

И сколько! Я не мальчик тебе…

– По твоему поведению не скажешь.

– За-мол-чи!

– Ладно, ладно, друзья, – заговорил Андрюха примирительно, – перестаньте. Ведь так хорошо… Давайте на мировую выпьем. Да? И пусть каждый останется при своем. – Стал разливать.

– Да нет, – Володька не унимался, – тут кто-то хочет машину свою проиграть. Что, Наталья, спорим на твою машину?

Наталья скривила губы:

– Легко. Катайся на здоровье. Правда, я не уверена, что ты на права когда-нибудь сдашь.

– Я и не буду сдавать. Продам тысяч за пять, позажигаю…

– Она пятнадцать стоит как минимум!

– Я не жадный.

– Ну все, все. – Андрюха поднял рюмку. – Пьем за дружбу!

– Пьем, – поддержал бородатый.

Выпили, постепенно успокоились. Решили все-таки спеть. Но, чтоб детей не будить, вышли с бутылками, рюмками, кое-какой закуской на веранду. Там тоже был большой стол, стояли табуретки, стулья. После тепла в доме и выпитого показалось, что и на улице тепло.

– Всю ночь здесь будем, – объявила Наталья. – Хоть надышимся.

– Да-а, по сравненью с Москвой воздух… М-ма!

Но тут же стали бегать в дом и одеваться.

– Друзья, только одно условие, – сказал Андрюха, когда расселись. -

Поем негромко и мелодично. Соседи вокруг.

– Да никого тут нет. Пустые дома…

– Володь, это тебя касается в первую очередь. Ты у нас любитель громкости.

– Я душой пою!

– Ну вот – держи ее в рамках.

Володька укоризненно покачал головой:

– Эх, Андрюшка, занудой ты каким-то становишься… Душа в рамках…

Ладно, – хлопнул в ладоши, – давайте сначала про церковь. Чтоб кровь разогнать.

– Для начала бы выпить не помешало, – заметил бородатый.

– Эт правильно!

Выпили. Володька, не закусив, сразу завел:

– У це-еркви стоя-ала-а каре-е-ета-а…

Остальные с готовностью подхватили. Эту песню пели каждый раз, когда собирались. Любили. И Сергеев хоть и не находил особой радости в пении, но когда-то в юности, услышав по радио “У церкви стояла карета” в исполнении Жанны Бичевской, с первого раза запомнил почти все слова. И с удовольствием подпевал и чувствовал, что в груди что-то расширяется – что-то светлое и дорогое растет…

…Все го-ости-и наря-адно оде-е-еты,

Неве-еста всех кра-аше была-а…

– Ох, хорошо, – подождав, пока последние звуки погаснут, простонала

Наталья. – Хорошо-то как…

– Да-а, – вздохнул и бородатый, – много чего есть в русской культуре великого, но песни – это жемчужины. Лекарство.

– Эт правильно. – Володька, подсвечивая себе зажигалкой, стал наполнять рюмки. – Теперь предлагаю “Лучину”, для полного очищения.

– А знаете, кто слова написал для “Лучины”? – спросил бородатый.

Наталья сморщилась: