Мария. Нет, нет, это фантазии, Ансельм...

Ансельм. Я не знаю, что еще сказать, отдайте меня в руки Томаса!

Желая, чтобы Ансельм поднял голову, Мария касается его руки. Он неподвижен.

Она присаживается на подлокотник.

Мария. Ансельм, все, что вы говорите, до ужаса неестественно. Детские игры. Забытые, отброшенные за ненадобностью.

Ансельм (приподнимая голову). А ведь вам донельзя безразлично все это "ценное", "важное", что вы сейчас делаете.

Мария. Нет-нет!.. Да... Но я не хочу!!

Ансельм (выпрямившись). Какой-то части вашего существа просто нет до этого дела, но и чтоб по-настоящему жить, вам недостало храбрости! Такую жизнь, как теперь, вы бы раньше запрезирали.

Mapия. В ту пору проспишь, бывало, два лишних часа и думаешь: нет, их уже никогда не наверстать, и даже спустя много дней болезненно ощущаешь потерю. Тут вы правы. Мы тогда чувствовали, что существуем. Ели мало, телу особых поблажек не давали. Иногда я изо всех сил старалась задержать дыхание. Но на самом деле это было совершенно безрезультатно. (Все это время она что-то чертит на листе бумаги.)

Ансельм. Безрезультатно? Утром без двадцати девять вы обычно шли в парк. Как сейчас вижу стрелки часов в моей комнате. Я брал одну из книг, в которых вы написали ваше прекрасное имя, и обводил контуры букв, точно повторяя в пространстве движения вашей руки. А потом бежал за вами.

Мария (вставая, решительно). Ребячества! Теперь они совершенно ни к чему.

Ансельм (вскакивая). Это были поступки! Неизъяснимые формы дружбы. Ведь поступки - самое свободное, что только есть на свете. Единственное, с чем можно делать что угодно, как с куклами. Мир фантазий, непостижимым образом обретший пространственность! (Вновь будто напуган воспоминаниями.) Ведь все, что с нами происходит, не поддается понимаю, и только делая что-то сами, мы в безопасности, даже когда вокруг непостижимое.

Мария. Узнаете? (Показывает ему свой рисунок.)

Ансельм (отрывисто, едва ли не с досадой). Сахарная голова? Ангел?

Мария. Закройте окно. Мне все кажется, что туда кто-то лезет.

Ансельм (угадывая возможное преимущество). Сперва скажите, что это.

Мария. Кое-что из тех самых времен. Я тогда по памяти нарисовала ваше лицо, выглядело оно не лучше вот этого, а в утешение мне хотелось сделать вам приятное, и я изобразила себя в ночной сорочке.

Ансельм быстро захлопывает окно, чтобы воспользоваться ситуацией. В тот миг,

когда окно закрылось, совсем рядом слышен стук двери.

(Словно застигнутая с поличным.) Это Томас! Уходите! (Зачем то гасит свет.) Уходите, я больше не могу! Нет, останьтесь, включите свет, я уже все порвала. Он знает этот рисунок, я ему рассказывала. Да включите же свет!!

Ансельм (в замешательстве). Не найду выключатель...

Томас входит в темную комнату и, поскольку более-менее светло только у окна,

идет туда, предполагая, что Ансельм и Мария в самом темном углу.

Томас. Есть тут кто?

Ансельм. Я. Добрый вечер, Томас.

Томас. Ты один?

Ансельм. Нет, с Марией, мы ждали тебя. (С деланной легкостью.) Заболтались, а теперь никак не найдем выключатель. (Шарит по стене.)

Томас. Зачем? В темноте хорошо...

Пауза.

Что ж вы не продолжите свою беседу? Я опять помешал?.. Продолжайте, ради Бога! О чем вы говорили? Если не секрет.

Мария. Все не очень-то и хорошо, Регина плачет.

Томас. И Ансельм ждал меня тут, чтобы этак вот объяснить, почему не пришел ко мне.

Mapия. Я зажгу свет.

Томас. Не надо, прошу тебя. Ты даже не представляешь себе, как это странно - двое мужчин впотьмах. На глаз не различишь. Но ухо еще не слышит, что оба говорят буквально одно и то же. Уверяю тебя, так оно и есть. И думают одинаково. И чувствуют. И хотят того же. Один раньше, другой позже, один размышляет, другой действует, один лишь слегка задет, другой поражен. Но преследуемый или сыщик, пылкий ум или холодный, правдолюбец или лгун, кто бы ни был, ты вечно все в той же карточной колоде, только иначе перетасованной и разыгранной.

Мария (словно бы в ужасе желая спросить: ты пьян?). Томас, ты...

Томас. Что - "Томас, ты"! Друзей имеешь для того, чтобы не впасть в тщеславие. Не дай себя обмануть. Из-за несходства люди друг друга не убивают, это заблуждение. Сходство - вот в чем ужас. Зависть -ведь так хочется быть иным, хоть ты вклеен в тот же блокнот. Согласись, Ансельм!..

Молчание.

О, лишь тьма и молчание. (Ждет.) А вон там, в ящике, у меня пистолет. Ты с детства стремился превзойти меня силой. А если я сейчас выстрелю? В это черное пятно среди темноты прицелиться нетрудно... (Ждет.)

Молчание.

Конечно, держишься ты хорошо. Стискиваешь зубы. Не даешь себе слабины. Чтоб Мария поверила, будто твои чувства способны пережить смерть... Слышишь? Я повернул ключ... Открыл ящик... Еще минуты две - и я с тобой покончу, размажу твои мозги по стене!.. (Ждет.) Если не отзовешься прежде, чем я досчитаю до ста, все, тебя нет. Раз... два... Ты был просто выдумкой, о-о, какое счастье. Три... Он же ничегошеньки не создал! Ползает вокруг и отирается о людей. Понимаешь, Мария, ему нечем утвердиться, оправдать себя, оттого он и жаждет любви, как актеришка. Но ведь его можно любить? Или нет? Можно, да?!

Мария. Томас, что за фантазии?..

Томас. А-а, думаете, мне духу не хватит. Но ведь он отнял у меня место в жизни...

Мария. Ты сам этого хотел!

Томас. Ты права, права, хотел! (Видно, как он встает и подходит к тому месту, где предполагает Ансельма.) И все теперь как в собачьем мире. Дело решает запах, который ты чуешь носом. Запах души! Тут - зверюга Томас, там зверюга Ансельм. Они и для себя самих ничем не выделяются, кроме тонкого, как бумага, ощущения обособленного тела и стука крови внутри этой оболочки. Разве у вас нет сердца, чтобы это понять?! Разве это не толкает нас к смерти или... в объятия друг друга?!

Мария (испуганно вскочив и заступая ему дорогу). Томас, ты пил?!

Томас (чиркая спичкой). Посмотри же на меня! (Пытается при свете спички высмотреть Ансельма.)

Мария включает свет. Ящик открыт, но Томас безоружен.

(Все еще не находя взглядом Ансельма.) Только посмотри на меня...

Ансельма в комнате нет.

Ушел? Беззвучно исчез?.. Беззвучно явился! Что между вами было?