Особо важное строительство?! Сейчас он подумал, а разве может строительство быть другим, не важным? Разве можно плохо строить дома, школы, мосты, заводы, фабрики, детские сады, общежития -- вряд ли эти жизненно важные объекты попадают под определение "особо важные". Да, пять лет назад, когда он выбивал для своей стройки настоящий цемент, был убежден, что существуют особо важные стройки. Такой подход к собственной профессии сегодня казался ему постыдным... А что, если так думали и те, кто проектировал, и те, кто строил комбинат химического волокна. Если изначально эта стройка была не из особо важных? "Какой-то строительный расизм, ей-богу",-- подумал Мансур Алиевич в растерянности.
Разделяя одно и то же по сути дело на важное и второстепенное, никогда не добьешься благополучия ни в том, ни в другом случае, это только развращает, порождает цинизм...
И вдруг он подумал об иронии времени, подчас смещающем представление о важном и второстепенном, опять же о деле и потехе. На каждый календарный футбольный матч, будь он в Красноярске или Владивостоке, Хабаровске или Ташкенте, вылетает бригада судей из Львова или Ленинграда, Тбилиси или Еревана, а контролировать работу этой бригады судей -- из Москвы, из Федерации футбола вылетает еще и судья-инспектор матча! Какое внимание к футболу, у которого и результатов нет, одни огорчения! Вот таких бы судей-инспекторов, экспертов для нашего широкомасштабного капитального строительства! В Госстрое всегда была бы ясная картина дел, и фундаменты не выдавали где-нибудь за сдаточные объекты, и поменьше "долгостроев" значилось бы в списках...
Так стоял он на палубе, стараясь вызвать какое-нибудь приятное воспоминание, чтобы отогнать неотвязные мысли о своей работе, как вдруг кто-то, подойдя сзади, закрыл ему глаза. Он сразу узнал запах духов... Ему было приятно ощущать нежные ладони, вдыхать тонкий запах духов, слышать взволнованное дыхание за спиной, и он долго молчал, потом, отняв руки, поцеловал жаркие ладони.
-- Ты опять чем-то озабочен, я наблюдала за тобой,-- сказала Ксана.
В ее вопросе было столько неподдельной тревоги и заботы, что разом схлынули мысли, мучившие его, и он, улыбнувшись, ответил:
-- Тебе показалось, у меня прекрасное настроение, а озабочен я был сегодняшним вечером, но с этим, кажется, все в порядке, все решено, хотя потерпи, пусть будет сюрприз...
Странная метаморфоза произошла с туристами: в Стамбуле поднимались на борт погрустневшие, тихие, а сейчас, после отдыха, никого не узнать, все нарядные, торжественные и немного возбужденные от предстоящего прощального вечера на корабле.
Повсюду стихийно сбивались группы, компании... Вскоре к ним присоединилась Наталья, и они уже втроем прогуливались по палубе.
-- Вы так увлеклись, что не слышали приглашения на ужин,-- сказала вдруг не без тайного укора Наталья, поглядывая на часы.
-- А я предлагаю сегодня обойтись без ужина,-- ответил Мансур Алиевич.
Девушки вопросительно смотрели на него. Атаулин, глядя на Ксану, улыбаясь, сказал:
-- Прощальный ужин я заказал в вашем любимом зале, и, думаю, нам нет смысла перебивать аппетит, правда, ужин чуть позже обычного, но, надеюсь, вы выдержите...
-- Ах, Мансур!-- в один голос воскликнули они, просияв, и тут же, словно опомнились, опять же вдвоем, перебивая друг дружку, заговорили:-- Вы должны были предупредить нас, это нечестно, мы не готовы к таким торжественным проводам, нам нужно переодеться..,
Обрадованные, чуть ли не бегом, они кинулись к себе в каюту.
Когда они пришли в ресторан, гулянье там уже было в разгаре. Атаулину было непонятно, почему азарт охватил весь зал, то ли туристов волновала встреча с приближающейся землей, то ли они столь бурно прощались с морем и кораблем? Впрочем, не все ли равно, сегодня здесь царил праздник.
На нарядно сервированном столе, крытом белоснежной крахмальной скатертью, у зеркальной стены, где обычно сидели они в этом зале, стоял в резной хрустальной вазе удивительно подобранный букет роз на высоких тонких ножках. От цветов невозможно было оторвать глаз, они невольно привлекали внимание каждого. Свежий благоухающий букет состоял из белых и красных роз, но составленных очень искусно: одна половина четко белая, другая ярко-красная. Букет не только притягивал внимание симметрией и цветом, но и заставлял задуматься, может быть, это какой-то символ, тайный знак? И поэтому, когда они втроем появились у стола, невольно привлекли внимание всего зала.
-- Какие красивые цветы...-- протяжно, почти нараспев сказала Ксана, склонившись над внушительной вазой и вдыхая аромат роз. Она, конечно, уже успела заметить, что цветы только у них на столе.
Наталья все-таки не утерпела и, сгорая от любопытства, еще раз, на всякий случай, величественно, как умеют только женщины, оглядела зал и спросила:
-- Мансур, а почему такие роскошные цветы только на нашем столе?
Атаулин отделался шуткой и пообещал выяснить это к концу вечера. А все объяснялось очень просто... Когда они сидели на веранде ресторана в Босфоре, ожидая посадки на теплоход, ему вдруг захотелось сделать девушкам что-нибудь приятное. Как раз рядом, через дорогу, находился цветочный магазин, и он попросил официанта, чтобы посыльный отнес из магазина, на борт, в его каюту, букет, составленный из белых и красных роз. Он даже не предполагал, что букет составят столь изысканно.
Вечер удался на славу: танцевали, веселились, вспоминали события заканчивающегося круиза, и странно, ни слова не говорили о дне завтрашнем, хотя Атаулин знал, что прямо с парохода девушки отправятся в аэропорт, самолет на Кишинев улетал через два часа после прибытия теплохода в Одессу. Уйти из ресторана последними на этот раз им не удалось, из зала попросили всех одновременно, несколько заранее предупредив и гася огни в зале,-- хотя никому в этот вечер уходить не хотелось. Уйти означало признать, что праздник кончился.
Выйдя из ресторана, они и впрямь ощутили, что праздник кончился. Родное море штормило, холодные брызги обдавали палубу, теплоход сильно качало, и привычная бархатная южная ночь с высокими и яркими звездами над палубой сменилась непроглядной и неуютной мглой. В разбушевавшейся стихии огромный теплоход словно сжался, куда и величавость его девалась, и музыки не слышно, и огни стали похожи на огни тревоги, а ведь еще вчера они сулили только праздник.
-- Вот и все, я звоню вам с вокзала...-- продекламировала негромко Ксана.
-- Надо же, первый шторм за все путешествие...-- ежась от пронизывающего ветра, попыталась поддержать разговор Наталья.
Но разговор не получался... Наверное, каждый думал о своем. И они торопливо распрощались...
Засыпая, Атаулин некстати вспомнил, что, читая официальный ответ газете, не обратил внимания, откуда исходила отписка, то есть на единственно недостающее звено в той трагедии, хотя помнил точно, что ответ был подписан женщиной, вторым секретарем обкома.
Спал он неспокойно, часто просыпался, то ли от шторма, то ли от волнения: шутка ли, завтра он тоже будет дома, самолет на Актюбинск вылетает часом позже, чем на Кишинев. И странно, в эти короткие минуты сна ему виделись не дом, не мать, а Африка, все его стройки, как в калейдоскопе, прошли перед ним, он словно еще раз оценивал сделанное...
Утром ничто не напоминало о шторме, светило мягкое солнце, появились над теплоходом редкие чайки, предвестницы близкого берега. Теплоход вновь величаво резал небольшую волну и снова был надежным и величественным.
На завтрак девушки не пришли: то ли проспали, то ли с утра пораньше побежали в парикмахерскую, чтобы сойти на берег нарядными,-- все-таки возвращались из Европы.
Атаулин прошелся по палубе. Возле бассейна уже собирались заядлые купальщики, и несколько женщин, по всей вероятности, северянки, пытались и последние часы на теплоходе использовать для загара. Вспомнив, что не дочитал две последние строки в ответе, Атаулин опять направился в библиотеку. Легко отыскал нужную газету: все правильно, подписала второй секретарь обкома партии. Вернув подшивку на место, Мансур Алиевич поблагодарил хозяйку зала за внимание и попрощался с ней.