Однако меня интересовал лишь зал оккультных наук. Тут хранился «Некрономикон» Аль-Хазреда, «Мистерия червей» Людвига Принна, «Тайные культы» Вон Юнца, «Осколки потерянных империй» Доцмана и многие другие книги, запрещенные в мире людей. Мне же как знающему все языки Земли не составляло труда изучать их. Однако я вынужден был потреблять знания Древних маленькими дозами — в больших количествах эти знания подобны яду. Они разъедают разум.

И в самом деле, несмотря на мудрость и суть познания вещей, «Некрономикон» содержит в себе много страшных тайн, вырванных у Древних Аль-Хазредом, человеком безумным, положившим свою жизнь на чашу весов познания. С трудом разбирая арабские письмена, выведенные дрожащей рукой на выделанной человеческой коже, я на основе кратких строф «Книги Мест» — одной из частей «Некрономикона», пытался представить, что же, в самом деле, видел этот человек, и то, что подсказывала мне фантазия, пугало и одновременно восхищало меня. В эти мгновения я начинал понимать сенобитов — древнюю секту, отколовшуюся от ессеев еще в библейские времена. Сенобиты проповедовали наслаждение через боль, и я считаю, что чтение «Некрономикона» сравнимо с их муками, поскольку является и наслаждением одновременно. Да, это сложно объяснить, но в дни заточения в Р'льехе я, словно настоящий мазохист, мучился в снах, где фантазия рисовала мне ужасные картины, пред которыми видения Босха не более, чем детские фантазии. А утром, очнувшись в холодном поту, я вновь шел в библиотеку, чтобы узнать о новых ужасах, что видел Аль-Хазред:

«Человек обитает на малом островке неведения, не подозревая о морях безумных нелепостей, окружающих сей малый мирок.

И понял я мудрость этих слов, лишь спустившись в пещеры, ходы которых ведут в самые недра Земли, соприкасаясь с пещерами Внутреннего мира. Где нет места ничему человеческому, где царство шогготов, чей разум превосходит ум человека, где обитают те, кто, как вампиры, пьют энергию жизни, оставляя от тела лишь пустую оболочку безвольного скелета, наполняя разум грезами, перед которыми блекнет любое королевство опиума. Там обитает само Зло в чистом виде как квинтэссенция мук человеческих. И нет спасения человеку, если он попадет…»

(Часть страниц в записках отсутствует.)

Распорядок моей жизни в Р'льехе можно считать очень насыщенным, но в то же время очень монотонным. Утром, позавтракав, я отправлялся в библиотеку. К обеду возвращался. После обеда мы с Катериной совершали променад — несколько часов бродили по извилистым улочкам подводного города, точнее, той части его, что была нам доступна. Мы беседовали о разном. Катерина рассказывала о своей семье. Об отце и матери, которые погибли в жерновах Советской власти, об ужасах, пытках и издевательствах, которые она перенесла в застенках НКВД. Ей нужно было выговориться, и она снова и снова повторяла все те же рассказы, а я делал вид, что слышу ее истории в первый раз. Однако это постепенно возымело определенный эффект. Катерина стала отстраненней относиться к тому что случилось с ней там, в далекой России. С другой стороны, я учил девушку языкам. Надо отметить, что к концу второго года нашего вынужденного заключения она прилично говорила по-гречески и по-французски, кроме того, научилась читать древнеегипетские иероглифы и вавилонскую клинопись. Кроме того, закончив с греческим, мы перешли к основам арабского. Однако я не спешил с этим языком. Катерина часто сопровождала меня в библиотеку, однако так как она не знала ни старонемецкого, ни арабского, большая часть запретных манускриптов была для нее закрыта, точно так же, как китайские и японские трактаты, посвященные Ктулху и глубоководным.

Эта монотонная жизнь для меня прерывалась несколько раз. И всякий раз это было похоже на странный сон. Сначала слуги Ктулху, поместив меня в центр пентаграммы, читали заклятия, слишком сложные, чтобы я, несмотря на свой лингвистический дар, мог их разобрать. После этого со мной происходило что-то странное. Я словно засыпал, и в то же время не спал. Я смутно помнил, что, раздевшись, плыл над Р'льехом вместе со слугами Ктулху. Но как такое могло быть? Не знаю, как устроены тела этих существ, но мое тело — человеческое, довольно хрупкое, а тут под толщей вод было ужасное давление. Однако я свободно плавал и дышал под водой. Странное ощущение, сродни тому, что я испытал во время космических полетов. Впрочем, об этом я расскажу позже…

А тогда… Когда первый раз я вошел в зал, в центре которого на огромном троне восседал гигантский Ктулху — судя по всему, самое большое живое существо на Земле, рядом с ним самый большой кит показался бы всего лишь мелкой килькой, — я был поражен. Да и сам внешний вид чудовища — он напоминал одного из своих слуг, только со сложенными за спиной крыльями, а руки и ноги его напоминали лапы рептилии. Но что самое удивительное, цвет его кожи соответствовал камню, из которого был построен зал, и порой создавалось впечатление, что передо мною не живое существо, а каменное изваяние. Сам тронный зал Великого Спящего выглядел точно так, как рассказывал мне Василий. Это был зал из его снов, и многое бы я отдал, чтобы отринуть полусонное состояние, полностью прийти в себя и хорошенько изучить это место.

Там, медитируя, я при помощи Ктулху вселялся в тела мертвых, находящихся на другой стороне земного шара. Мой ученик нуждался в помощи. Он точно так же, как и я, был маленьким винтиком в гигантском замысле Ктулху, суть которого не мог постичь ни один смертный. Это лишь внешне все выглядело просто. К примеру, Ктулху хотел, чтобы ни одна из стран верхнего мира не смогла вступить в контакт с обитателями Внутреннего мира Земли. Но какие причины скрывались за этим желанием? Почему вышло так, что Могущественное Божество, которое могло гасить звезды, обратило внимание и уделило часть своего времени судьбам таких мелких созданий, как люди?

Или смысл был в том, чтобы научить меня заклятиям «дальней связи»? Не знаю. Тем не менее я, выполнив все, что от меня требовалось, выучил новый трюк — я мог моментально на какое-то, скажем честно, весьма недолгое время вселяться в мертвых.

Это был первый шаг к нашему побегу.

В один из вечеров, уединившись в одном из залов библиотеки, я повторил ритуал, стараясь найти кого-нибудь поближе к Санкт-Петербургу (не могу называть этот город Ленинградом, язык не поворачивается), и перенесся в снежный лес. Меня, а точнее, человека, тело которого я использовал, только что убили, но боль уже ушла. Осталось лишь тупое оцепенение.

Странные ощущения испытываешь, когда входишь в чужое тело, — словно примеряешь огромную шубу с чужого плеча. А хозяин все еще здесь, беспомощный комок сознания, отключенный от рук и ног, травмированный собственной смертью, беспомощный, как младенец. Там, в зале Ктулху, я всего этого не чувствовал. Меня закрывала от всего этого тонкая пленка сна. А здесь все было выставлено напоказ — никаких недомолвок. В первый момент я вздрогнул всем телом, потом попробовал пошевелить руками и ногами. Тело повиновалось мне. Потом я осторожно открыл глаза. Я лежал в сугробе, в пропитанной кровью шинели — меня сначала подстрелили, а потом закололи штыками. Мои убийцы — двое в шапках-ушанках и длиннополых шинелях — стояли ко мне спиной.

Я лежал и чувствовал, как во мне нарастает гнев. Это был не мой гнев, а того, прежнего обладателя тела. Он ушел на войну добровольцем, он защищал свою страну, а враги пришли и убили его, и он ничего не мог с этим поделать, потому что врагов было много, много больше, чем жителей его крошечной страны. Как он их ненавидел! Он хотел отомстить своим убийцам. Ведь где-то там, в далеком северном городе, у него остались жена и дочь… Обычная печальная история.

Подумав, я решил ему не мешать. Он считал свое дело правым, и пусть это будет на его совести, я же после всего буду уверен, что в нужный момент смогу сделать то, что будет необходимо… Я лишь позволил ему использовать мою силу, чтобы управлять мертвым телом. И сразу же мне стало много удобнее, словно невидимый портной после предварительной примерки подогнал под меня новый костюм, исправив все ошибки закройщика.