Сколько бы ни стоила жизнь Чандлера, он знал, что почти потерял ее и обрел вновь благодаря женщине.

Он не виделся с ней уже несколько дней, но, проснувшись на следующее утро после побоища, обнаружил на столе рядом с кроватью записку. Никто не входил в его комнату. Он сам написал ее во сне, но рукой его водил мозг Рози:

Если ты еще раз влезешь во что-нибудь подобное, я уже не смогу тебе помочь. Лучше не делай этого! Те люди просто хотели использовать тебя. Не пренебрегай своими шансами. Ты любишь серфинг? Рози.

Но времени уже не осталось ни на серфинг, ни на что другое, кроме работы. Началось строительство установки на Хило, и это был кошмар. Чандлера доставили на остров вместе с последней партией деталей. Сами исполники не прилетели, но в первый же день телом Чандлера управляло столько различных мозгов, что он потерял им счет. Он начал уже узнавать их по прихрамывающей походке, немецкому акценту, заиканию, характерному жесту раздражения или бранным словам. Потом Чандлеру, как квалифицированному инженеру, позволили поработать несколько часов самому. Остальным членам бригады пришлось туго. В течение всего дня в них незримо присутствовали, по-видимому, около дюжины исполников. Едва рабочий освобождался одним из них, как его тут же захватывал другой. Работа продвигалась быстро, но ценой крайнего изнеможения работников.

К концу четвертого дня Чандлер поел лишь дважды и не помнил, когда спал в последний раз. Когда его отпускали, он едва мог стоять на ногах, а когда захватывали – с раздражением воспринимал неловкие движения своего тела. На закате четвертого дня он на некоторое время оказался свободен и к тому же, как ни странно, без работы пока кто-то другой заканчивал пайку.

Чандлер, спотыкаясь, выбрался на свежий воздух и огляделся по сторонам, но веки его начали уже сами собой смыкаться. Он успел подумать о том, как прекрасен, наверное, был этот остров в прежние времена. Даже при нынешнем запустении здесь сохранились красивые высокие деревья, за ними виднелась бледная струйка дыма, уходящего в темно-голубое вечернее небо; легкий ветерок разносил аромат… Проснувшись, Чандлер обнаружил, что опять находится в здании с паяльником в руках.

Потом наступил момент, когда даже воля исполников не могла больше приводить в движение изможденные тела рабочих, и тогда им позволили несколько часов поспать. На рассвете их снова разбудили.

Отдых оказался явно недостаточным. Движения тел стали замедленными и неточными. Двое гавайцев, перенося стофунтовую деталь, зашатались и уронили ее.

Чандлер с ужасом ожидал, что они убьют себя.

Но, похоже, исполники и сами устали. Один из гавайцев раздраженно проворчал с неизвестным Чандлеру акцентом:

– Ладно, хватит, болваны. Вы заработали себе отпуск, мы пришлем другую смену. Можете отдохнуть. – И действительно все одиннадцать измученных рабочих были одновременно освобождены. Первым делом каждый стремился поесть, облегчиться, освободить от обуви стертые до крови ноги – сделать все то, что до сих пор не позволялось. Потом все сразу повалились спать.

Чандлер отключился мгновенно, но из-за переутомления спал очень неспокойно; поворочавшись час или два на твердой земле, он сел и огляделся по сторонам воспаленными глазами. Мягкие сиденья машин и самолетов уже разобрали, он опоздал. Чандлер встал, потянулся, почесался и стал думать, что делать раньше. Он вспомнил про струйку дыма, которую видел – когда же? три ночи назад? – на фоне вечернего неба.

За все дни у него ни разу не возникала одна довольно очевидная мысль: там не полагалось быть никакому дыму. На острове не могли находиться другие люди, кроме рабочих.

Конечно, это не имело никакого значения. Какое ему дело? Но больше делать было нечего. Он встал, сориентировался и побрел в ту сторону, где видел дым.

Он думал о том, как хорошо владеть своим телом, несмотря на его плачевное состояние. И как чудесно иметь возможность спокойно размышлять.

Природа человеческого существа такова, что оно быстро восстанавливается после ударов, полученных из внешнего мира. Кроме смерти все неизлечимые раны берут начало в нем самом; оно способно переживать сильнейшие внешние потрясения, подниматься и даже преуспевать. До преуспевания Чандлер еще не дошел, но он начал подниматься.

После бойни на стадионе в Пуанхоу все последующее время так спрессовалось и память так затуманилась, что Чандлер даже не успел погоревать о смерти своих, обретенных столь ненадолго, друзей или обдумать их донкихотские планы борьбы с исполниками. Теперь он начал размышлять.

С какой трепетной надеждой они приняли его – человека, подобного им, не исполника, который своими собственными руками прикасался к источнику могущества исполников. Только мог ли он действительно что-нибудь сделать?

Похоже, нет. Он едва понимал техническую сторону своей работы и еще меньше – лежащую в ее основе теорию. Возможно, зная местонахождение установки, он сумел бы пробраться к ней, когда она будет готова. Теоретически возможно даже обойтись без венцов и воспользоваться главным пультом самой установки.

Сумасшедший в кабине реактивного бомбардировщика мог уничтожить город. Ничто не остановило бы его, кроме собственного непроходимого невежества. Чандлер казался себе таким сумасшедшим: сила была почти в руках, но он не имел понятия, как ею воспользоваться.

И все же – где жизнь, там и надежда. Чандлер подумал, что теряет драгоценное время, которое уже никогда не вернется. Он шел по дороге, ведущей к какому-то заброшенному городку. Но теперь не время для прогулок, решил он, нужно скорее вернуться к установке и изучать, думать, стараться понять как можно больше. Чандлер хотел повернуть обратно и замер.

– О Господи, – прошептал он, глядя вперед.

Город покинула жизнь, но не смерть. Повсюду лежали трупы.

Они умерли давно, наверно, несколько лет тому назад.

Неудивительно, что сначала он их не заметил. От них осталось немного: в основном, кости да кое-где высохшие лоскуты кожи. Одежда большей частью истлела. Но даже по таким останкам было хорошо видно, что ни один из этих людей не умер естественной смертью. Заржавленное лезвие, торчавшее в грудной клетке, там, где нож пронзил сердце; раздробленный маленький череп с выцветшими остатками голубого детского комбинезона рядом с ним. Посреди улицы несколько скелетов лежали ногами друг к Другу. Очевидно, там что-то взорвалось, и смерть настигла их, когда они пытались убежать. Лицо женщины, сморщенное, словно кора дуба, виднелось между крылом грузовика и пробитой стеной.

Подобно гибели Помпеи, эта трагедия из-за своей давности вызывала лишь удивление. Целый город оказался стертым с лица земли.

Исподники стремились максимально обезопасить себя по-видимому, они истребили население всего острова даже всех островов, кроме Оаху, чтобы достичь полной изоляции от людей, не считая тех невольников, которые служили им в Гонолулу и его окрестностях.

Чандлер обошел город за четверть часа, но все улит, походили одна на другую. Похоже, даже животные не тронули трупов, хотя, наверно, здесь и не водилось крупных хищников.

Что-то шевельнулось в дверях.

Чандлер опять подумал про дым, но никто не отозвался на его крик, и, несмотря на упорные поиски, ему не уда лось обнаружить никаких признаков жизни.

Поиски были пустой тратой времени, которое следовало использовать для изучения установки. Когда Чандлер вернулся к зданию из шлакобетона, он услышал шум мотора и, подняв голову, увидел самолет, заходивший посадку.

Чандлер знал, что у него осталось всего несколько минут. Он постарался провести их с максимальной пользой, но, не успев разобраться в схеме узлов, с которыми сам не работал, почувствовал себя захваченным. Самолет прокатился по полосе и остановился: Чандлер и все остальные бросились разгружать его. «Самолет остановился почти касаясь крылом здания, что создавало более удобные условия для разгрузки, но явно мешало взлету», – думал ум Чандлера в то время, как его тело выносило ящики из багажного отсека.