то ли верстака, заваленного чертежами и синьками. Там и сям вдоль стен стояли или лежали стопками толстые,

массивные парафиновые плиты.

Возле стола потрескивала самая настоящая печка-буржуйка, как будто сошедшая с военного киноэкрана. Труба от нее тянулась к полукруглому окну, забранному вместо стекла такой же парафиновой плитой, и уходила наружу через аккуратное, прорезанное точно по диаметру трубы, отверстие.

"Странно, что парафин не плавится от трубы", - подумал Саша - "Мороз наверное".

На буржуйке закипал большой медный чайник. Идиллию нарушал только странный подземный гул, идущий казалось отовсюду, от стен, от пола и даже от сводчатого купола. Периодически к гулу примешивался короткий, резкий

чавкающий звук, как будто рядом за стеной тираннозавр рекс заглатывал добычу.

-- Ну, давайте знакомиться, -- Саша первый раз увидел наконец человека, голос которого встретил его на пороге.

-- Меня зовут Матвей Игнатьевич Коробьев, я начальник нашего ОКБ, а заодно и конструктор, и полимерщик, и даже слесарь-инструментальщик слегка.

-- Туполев наш, -- послышался из-за кульмана девичий смех.

-- Ладно, ладно, не галдеть! Чай готов? Накрывайте... К сожалению, к чаю нет ничего,

-- он сдвинул в сторону чертежи, -- ну, показывайте, молодой человек, с чем прибыли.

-- Так ведь материал у дверей остался?

-- Материал уже в трапезной, я не об этом, показывайте, что привезли.

-- Вот мое командировочное, кстати и распишитесь...

-- Так, хорошо, сейчас мы вам гостинницу закажем, Александр Ильич, еще что?

-- Больше ничего, а насчет гостинницы, может мы до обратного поезда управимся?

-- Так, так, может и управимся, а что еще-то?

-- Да ничего, меня в такой спешке собирали, больше ничего не успели.

-- Очень, очень досадно, -- покачал головой Матвей Игнатьевич, -- мы думали, вы все же привезете... Обычно привозят. Ну да ладно, -- он опять оживился -- скажите, как вам наши изделия нравятся?

-- Какие изделия?

-- Да вот же они, вот, везде стоят, -- Коробьев сделал круговой жест рукой.

-- Как, вот эти плиты? Я думал, они парафиновые.

-- Какой парафин, чистейшей воды полиэтилен высшей пробы.

Матвей Игнатьевич смотрел на него выжидательно. Саша присел у стопки плит, провел по верхней рукой. Плита была прямая, ровная, полупрозрачная, без утяжин и каверн.

-- Как же это вам удалось?

-- Ага! -- вскричал Матвей Игнатьевич,

-- Вот теперь я вижу, что передо мной профессионал!

Его прямо распирало от удовольствия: -- Правильно, во всех учебниках написано, что получить толстостенное изделие из кристаллизующегося полиолефина без нарушения поверхности нельзя! Максимум один сантиметр! А мы получаем! Аж целых тринадцать сантиметров! Каково, а?

-- Ну, вы прямо герой, Матвей Игнатьевич, -- сказал Саша, отступая за кульман.

-- И это не предел! Все зависит от раскрытия зева. В теории можем получать любую толщину, хоть метр, -- Матвей Игнатьевич вошел в раж, -- Нет предела, нет, я вам говорю! Пойдемте, я вам покажу процесс.

Он схватил Сашу за рукав и потащил к арке, закрытой кованой железной дверью.

Слова: -- Матвей Игнатьевич, а ничего, что без допуска? -- потонули в лязге щеколд и в резко усилившемся утробном гуле. После ярко освещенной часовни трапезная показалась темной и мрачной. Когда глаза привыкли к полутьме, Саша увидел прямо перед собой силуэт слона, мерно покачивающего хоботом на фоне низкого пыльного оконца.

26.

Вячеслав Прокофьевич Гусев маялся. Он иногда замирал с кирпичом в руке, сыпал цемент мимо мешалки, набирал полную грудь воздуха, как будто собираясь что-то сказать, но, так и не решившись, выпускал его, как проколотая покрышка. Было видно, что какая-то неотвязная мысль гложет его изнутри, рвется наружу, и он уже почти не в силах ее сдержать. Митя поглядывал на него с опаской...

Сегодня во время обеда он попытался подшутить над Гусевым, вполне, по его мнению, безобидно. Передав тому солонку и выждав, пока Вячеслав Прокофьевич круто посолит борщ и начнет есть, он спросил как бы невзначай:

-- Ну как, это действительно соль?

Результат был непредсказуем. Гусев замер на полминуты, не моргая глядя в стену, потом щека у него задергалась, он вскочил, перевернув стул, расплескал компот и выбежал.

-- Ты что, академик, озвонарел? -- поднял стул Борька, -- ты не знаешь, с кем дело имеешь? Он же шизо, у него и белый билет есть. Он тебя мог вилкой проткнуть, и ничего бы ему не было... Может еще и проткнет, шизы они злопамятные. -- добавил он, поразмыслив.

... Наконец Гусев решился. Проходя мимо Мити с очередным кирпичем, он быстро, негромко заговорил, оглядываясь на Борьку:

-- Митя, я знаю, вы человек порядочный, поэтому я решил вам все рассказать. Если вы пообещаете никому, вы слышите, никому ни словом не обмолвиться о том, что вы сейчас узнаете, обещаете? -- он выжидающе замолк.

-- Обещаю, -- сказал Митя, на всякий случай отойдя от ямы.

-- Тогда слушайте, позавчера я направил свое предложение во всемирный экологический совет Земли по вопросу новых энергетических ресурсов. Заказным письмом, с уведомлением о вручении, лично на имя председателя совета, мистера Джонатана Упенгайма.

Еще раз оглянувшись на Борьку, который уже начинал прислушиваться, Гусев продолжил, понизив голос:

-- Первая премия - миллиард долларов, будет присуждена весной, не позднее первого апреля.

Митя молчал, тупо глядя на дрожащий в руках Гусева кирпич.

-- Только помните, что вы обещали, я разглашения не прощу, -- сказал тот, -- а о сути изобретения даже и не пытайтесь дознаться, ничего у вас не выйдет. Весной узнаете, после вручения награды. Меня к тому времени здесь уже не будет...

-- Хорошо, -- сказал Митя.

Продержался Вячеслав Прокофьевич недолго. Через двадцать минут он неожиданно остановился, расплескав ведро с раствором, и произнес:

-- Ну ладно, раз вам так не терпится, я вам изложу суть, но кратко, без подробностей, так что вам все равно не удастся меня опередить, даже и не пытайтесь.

-- Вы знаете, Вячеслав Прокофьевич, я пожалуй обойдусь, -- начал было Митя, но тот уже склонился к нему и, прикрыв рукавицей рот, произнес:

-- Вода - топливо...

Дикий скрежет резанул по ушам. Гусев отскочил с обезумевшим взглядом и своротил в яму стопку кирпичей. Метрах в двадцати от них первый секретарь комсомольской организации объединения Виктор Кузачев пересекал шоссе на снегоходе "Буран". Дюралюминиевые лыжи скрежетали по асфальту как бронечешуя дерущихся стегозавров.

-- В лабаз пошел, -- подвел черту Борька.

27.

Когда глаза привыкли к полумраку трапезной, Саше удалось разглядеть то, что он вначале принял за слона. Посредине низкого, сводчатого помещения, на земляном полу выл изношенным приводом древний репарационный экструдер. Экструдер был раздет полностью: боковые крышки отсутствовали, на месте щита управления был косо привинчен кольцевой соленоид с красным маховиком. Из под остатков давным-давно облупившейся краски проступала ржа.

Головки не было в помине, прямо из оголенного открытого торца цилиндра, как мед из разоренного улья, потоком толщиной с руку изливался расплавленный полиэтилен. Нижний край этого тягучего водопада ложился петлями на большие напольные весы, где медленно рос дымящийся шишковатый полужидкий шмат, неторопливо расплывающийся и напоминающий мозг какого-то исполинского ископаемого. Казалось, это мастодонт оглаживает

хоботом добычу.

-- Смена материала! -- заорал Коробьев прямо в ухо, -- приходится сбрасывать смесь. Сейчас ваш пойдет!

Цвет потока изменился, из прозрачного он стал коричнево-матовым.

-- Обрезай! -- крикнул Матвей Игнатьевич, -- а я пока добавлю оборотов.

Он начал с натугой крутить скрипящий маховик. Мотор завыл озверело. Одна из серых фигур, стоящих неподалеку, приблизилась и огромными ножницами отхватила хобот у основания. Тот немедленно начал расти опять, как хвост ящерицы. Не мешкая, две другие работницы вцепились в шмат парой сталеварских щипцов и отволокли его к стене, где уже валялось штук десять ему подобных.