— А ты, как я понимаю, верующий…

— Допустим.

— Чего уж тут — допустим? И в церковь ходишь, и иконы храмам даришь…

— Ну?

— Вот я и хочу спросить — как это у тебя, у верующего…

— Сочетаются жажда наживы и православие? Ты об этом? Так ведь у меня, Толя, никакой жажды наживы нет.

— Как это нет? — Боян усмехнулся. — А чем же ты занимаешься?

— Спортом, — серьезно ответил Роман.

— Что-что? — Толик поднял брови. — Не понял.

— Спортом, — повторил Роман. — Дай-ка мне…

Он взял у Толика папиросу и сделал несколько коротких затяжек.

— Для меня деньги как таковые не имеют значения. Мне интересен процесс. Соревнование, если хочешь.

— А-а… Понимаю. Самым крутым хочешь стать.

— Нет. Самым крутым не хочу. Самые крутые у нас по уши в крови плавают.

— Скажешь тоже.

Роман усмехнулся:

— Ты просто незнаком с крутыми-то. Те, кого мы богатыми называем, — это так… Средний класс. А крутые — они на «Запорожцах» ездят… В «скороходовских» ботиночках шаркают.

Толик улыбнулся, глубоко вдохнул насыщенный хвойным ароматом воздух.

— Какие страсти ты, Рома, мне рассказываешь. Тебя послушать — просто мрак… На «запорах»… В «скороходах»… Тоска зеленая. Нет, в таком случае мне эта крутость не нужна. Мне бы так… чинно-благородно… дачку на Николиной… машинку хорошую…

— И девушку красивую, — добавил Роман.

— Ну, не без этого.

— А вон, на Ленке женись, — сказал Кудрявцев. — Она девушка правильная. И квартира в Москве.

— На Ленке? На какой-такой Ленке?

— А в бане, помнишь?

— О-о… Ничего себе барышня.

Неделю назад Роман повез Толика в баню — настоящую, деревенскую, в двадцати минутах езды от Николиной Горы. Это был крохотный деревянный сруб, стоявший в чистом поле и предназначавшийся только для «своих», в число которых входил и Кудрявцев.

Боян не мог определить, по каким критериям определялись эти «свои» — скорее всего, по принадлежности к старожилам Николиной Горы. В любом случае, стороннего человека, даже если он «крутой», приехал на роскошной машине и имеет в кармане кучу наличности, счет в банке и друзей-бандитов, в баньку не пустили бы. Только силой он мог бы пробиться в одноэтажный сруб, но времена были еще не те, шел девяносто первый год, и вооруженные стычки со стрельбой по любому поводу пока что не вошли в моду.

В ту памятную для Бояна ночь в баньке парились он, Роман и три девушки — соседки Кудрявцева по дачам.

Самое большое впечатление на Толика произвело то, насколько целомудренно и естественно было все происходившее в крохотной баньке и насколько это отличалось от питерских нервных, натужных групповых банных экспериментов, в которых он пару раз принимал участие и о которых вспоминал без всякого удовольствия. Теснота там была, суета и нелепость. Здесь же — все, как говорится, «по-взрослому»…

Парясь в баньке, Толик даже думал о том, с каким видом (слегка скучающим, полным достоинства) он будет при случае рассказывать об этом. «Да нет, что вы, — отмахнется он от досужих вопросов знакомых. — Конечно, не трахались. Мы же солидные люди… Париться пришли, вот и парились. А трахаться — что нам, трахаться негде? Что мы — отморозки, в бане вдудоливать? На скользких лавках? В пару? Нет, братцы, с девушками париться — это наслаждение не плотское, а чисто эстетическое. Да, эстетическое. И, скажу я вам, высокое наслаждение».

Наслаждение было действительно высокое, и Толик, сам себе удивляясь, вдруг осознал, что солидные люди, настоящие, подобные Роме Кудрявцеву, должны вести себя только так — не лезть под купальник красивой девушке, а спокойно сидеть рядом, вдыхать ароматный пар, вести легкую, непринужденную беседу… Веничком аккуратно охаживать… А секс… секс потом, после ужина, в спальне… Солидно, культурно и красиво. Так-то вот…

— В Москве, Толик, я тебе ответственно говорю, самые красивые девушки в мире, — продолжал Кудрявцев. — Нигде таких нет. Я даже не понимаю, почему. Видимо, сочетание климатических и генетических факторов, что-нибудь в этом роде. Ни в Питере, ни в Нью-Йорке, ни в Париже, ни в Риме — где я только не был — ничего похожего не видел. Так что не теряйся, Толик. Все в твоих руках. А потом — ты человек энергичный — и дачу на Николиной сможешь купить. Тем более тут начинают потихоньку продавать участки… Так что дерзай.

— Ленка… Хм… Это вариант. И что, она впишется?

— А ты с ней поговори. Тебе ведь нужен фиктивный брак. А ей нужны деньги. У тебя сколько сейчас есть?

— Баксов? Тысячи полторы осталось. Кончаются бабки-то.

— Нормально. По нынешним временам это деньги неплохие. Если что, я добавлю.

Телефонный звонок заставил Кудрявцева поморщиться.

— Да? — Роман прижал трубку к уху плечом — руки его были заняты скручиванием толстой самокрутки. — Да, Георгий Георгиевич. Карельская береза. Как вы и заказывали. Нет, не новодел, конечно, вещь старинная, настоящая. Горка, да. Стол? А что — кабинет? Есть и кабинет. О цене, конечно, договоримся. Да, спасибо. И вам всего доброго.

Роман положил трубку на рычаг старинного телефонного аппарата.

— М-да… О чем мы говорили?

— Интересный звоночек, — подмигнул Толик. — Уж не крутые ли твои звонили? Что-то ты в лице переменился.

— Ну да, крутые. Именно такой человек и звонил. Мебель мне заказал.

— И что?

— Да ничего, — отмахнулся Кудрявцев. — Мебель есть. Он берет. Все в порядке.

— Как-то ты безрадостно это говоришь.

— Да просто не хочу с ним иметь никаких дел. Неприятно, знаешь ли.

— Ладно тебе! Деньги-то платит, и хорошо.

— Все, закончили базар. Давай лучше о тебе подумаем. Так что, звонить Ленке? Она сейчас здесь, на Николиной. Прямо и решим вопрос. Покурим, выпьем… А?

— Звони.

Роман быстро набрал Ленкин номер, она прибыла через час — это время за двумя новыми самокрутками пролетело для Толика незаметно, — а еще через час все было решено.

— Вот видишь, — улыбнулся Роман после произнесенного Ленкой «да». — Видишь, как у нас в Москве-матушке? Все просто и по-деловому. Ну да ты здесь, Толик, приживешься, я в этом не сомневаюсь.

Свадьба была назначена на девятнадцатое августа.