Теодора отказалась покидать его постель все время его болезни и, в конце концов, прислуга привыкла, что она все время там, свернувшись клубочком на краю кровати, с заплаканными глазами. Она все никак не могла поверить, что угасавший с каждым днем человек и есть тот самый мужчина, который пересек море, чтобы спасти ей жизнь.

— Не плачь по мне, бриллиантовая женщина, — произнес он напоследок слабым голосом, силясь улыбнуться. — Ты увидишь меня раньше, чем думаешь.

Даже леди Эльмина не плакала так, как Теодора, когда его рука похолодела между ее ладонями, и в спальню вошли две служанки с гувернанткой, чтобы насильно увести ее оттуда. Она плакала всю ночь и во время поминальной службы в часовне дворца, на которой, казалось, присутствовал весь Будапешт. Глаза жгло так, что она едва могла различить стоявший у алтаря гроб. Девочку сопровождала гувернантка, так как у леди Эльмины начались роды за несколько часов до похорон. По слухам, горе спровоцировало преждевременные роды и теперь врачи серьезно опасались за жизнь матери и ребенка.

Это было первый раз, когда она оделась в черное. С тех пор Теодора использовала черный цвет ежедневно, хотя бы в одной детали одежды. И каждый раз, надевая черное, она вспоминала все, что чувствовала тогда во время похорон, когда «День гнева» Моцарта врезался в ее сердце, словно кинжал, от которого она не избавится уже никогда. Никогда после смерти ее единственного божества.

Когда Теодора вернулась в свои комнаты, слуги сообщили, что родился мальчик, но она даже не нашла сил порадоваться ни за мать, ни за ребенка. С тех пор, как ушел хозяин, дворец словно погрузился во тьму и стал похож на склеп под часовней, в котором стоял теперь гроб. Целую неделю девочка сбегала из своей комнаты, как только наступала полночь, чтобы сидеть в изножье захоронения так, словно она по-прежнему сидела у кресла и слушала рассказы об удивительных вещах. Было ужасно, что он никогда не встанет, чтобы ласково сказать, что уже поздно и пора спать, и маленькие девочки не должны разгуливать по королевской усыпальнице босиком в одной сорочке.

Именно там нашла ее леди Эльмина на шестую ночь, сидящей на огромной плите из белого мрамора. Трепещущий свет двух канделябров, стоявших по обе стороны от могилы, освещал буквы, которые девочка поглаживала пальцами. Ласло Драгомираски.

— Увидев, что кровать пуста, я знала, что найду тебя здесь, — едва слышно сказала женщина. Она медленно подошла, кутаясь в тонкий халат, словно пытаясь согреться. — Мне тоже трудно оставить его здесь одного.

Теодора была поражена, увидев как плохо выглядела леди Эльмина. Со дня смерти Ласло, они виделись лишь однажды, когда ее привели посмотреть на ребенка, которого вскоре окрестили Константином. Кожа стала пепельного цвета, а голубые глаза казались гораздо меньше из-за темных кругов под ними. Она жестом пригласила Теодору подойти поближе. Девочка послушалась и спустилась с плиты, пытаясь вытереть бежавшие по щекам слезы.

— Дора, — обратилась к ней женщина, опустившись на колени. — Дорочка, — она ласково провела холодной, почти как у мертвеца, рукой по щеке девочки. — Мы ведь были с тобой хорошими подругами, верно?

«Да, — подумала девочка, — были. Хотя я все бы отдала, чтобы заполучить то, что принадлежало тебе, и не важно насколько ты его любила».

— Дора, я умираю. Мне осталось недолго. Несколько месяцев, может, год.

Девочка в недоумении посмотрела на нее. Что происходит с леди Эльминой?

— Это неправда. Слуги сказали, что вы оправились после родов….

— Я знала об этом с самого начала, — сейчас дама улыбалась, хоть и грустной улыбкой. — От меня никогда этого не скрывали. Я знала, что это произойдет. И я ни о чем не жалею.

— Но Вы нужны Константину. Он… он еще совсем малыш! Вы должны о нем позаботиться!

— Боюсь, что от меня это не зависит. Ты представить себе не можешь, что я чувствую, оставляя Константина без матери, но я ничего не могу поделать. А вот ты сможешь, Дора. — Она обхватила ладонями ошарашенное лицо девочки, вглядываясь в ее черные глаза, вздохнула и продолжила: — Пришло время рассказать тебе то, о чем Ласло приказал мне молчать до смертного одра. Истинной причиной того, что мы забрали тебя из Анталии после того, как я увидела в моих видениях твои полные боли глаза и черные бриллианты на лице. Дело в том, что династия верит: однажды, в обмен на спасение твоей жизни, ты сможешь….

Они сели в изножье захоронения тихо разговаривали до тех пор, пока Солнце не встало над куполами венгерского дворца и голоса прислуги не напомнили о том, что жизнь продолжается. Хоть и ненадолго, по крайней мере, для леди Эльмины. Через четыре месяца после похорон князя Ласло, молчаливая процессия проследовала по тому же маршруту с гробом поменьше, который Теодора усыпала свежесрезанными белыми цветами. Входя в часовню в сопровождении гувернантки она вспомнила, как леди Эльмина говорила, что в Англии есть женское имя, похожее на название этого цветка — Маргарет. «Неплохое имя, — подумала девочка. — Звучит благородно. Маргарет».

Оставив леди Эльмину рядом с супругом, Теодора направилась в хозяйскую спальню, отпустила сидевшую у колыбели няньку и стала смотреть, как маленький Константин дрыгает крошечными ручками и ножками такими хрупкими на вид, что, казалось, могут рассыпаться, если до них дотронуться. Она молча помолилась, прося лишь об одном: чтобы со временем он стал похож на своего отца. Чтобы она могла вновь обрести его в лице сына, которому посвятит всю свою жизнь. Девочка протянула ребенку палец, тот крепко ухватил его и уставился на нее серыми, по странному мудрыми, глазами. Он никогда ни в чем не будет нуждаться. Драгомираски подарили ей новую жизнь, и теперь она сделает все, что угодно ради этой династии, ради маленького наследника, которого ей доверили. Даже убьет, если понадобится. Или умрет сама.

В конце концов, теперь они оба стали князьями. Князь-сирота и княгиня без княжества, без трона и короны, но при этом полноправные князья. Никто в мире не сможет им отказать. Даже в том, на что они однажды посмеют претендовать.

Луна, освещавшая Атлантику была той же самой, что освещала могилу ее спасителя двадцать лет назад. Невольничий рынок в Анталии, дома, в которых она танцевала обнаженной, улыбки служанок, купавших ее в первый раз… все вернулось к ней той ночью. Съежившись на постели в каюте первого класса, со спутанными волосами, прикрыв глаза дрожащими руками, лежа на самой удобной во всем океане подушке, Теодора плакала.

Оливер открыл глаза в семь утра и, осознав где находится, недовольно заворчал. Он так крепко спал, что подумал было, что находится в Кодуэлл Касл, в своей комнате с окнами, выходящими на реку Исис. И лежит он держа в объятиях Эйлиш, уткнувшись носом в ее русые волосы. Сейчас небольшая кровать казалась ему огромной из-за того, что он находился в ней один. «Я сплю с женой всего два года, — подумал он, уставившись на деревянный потолок каюты. — Невероятно, насколько я успел отвыкнуть спать в одиночестве!»

Чем больше он думал о том, что находится далеко от любимой жены, тем сильнее портилось его настроение. Он все бы отдал, чтобы иметь возможность положить сейчас руку на ее живот и почувствовать, как внутри бьется второе сердце. Раз уж он проснулся, не было никакого смысла оставаться в постели, к тому же ему в голову пришла одна идея, которой он мог заняться, пока не проснулись остальные.

Накануне вечером, после ухода мисс Стирлинг, они продолжили разговор о «Персефоне». Капитан Хёрст порекомендовал ознакомиться с газетами того периода в библиотеке лайнера. Возможно, оттуда удастся почерпнуть полезные сведения о кораблекрушении. Он рассказал Оливеру, что на борту «Океаника» не одна, а целых две библиотеки, и даже набросал ему план прямо на обороте меню, чтобы объяснить, как их найти. Так что Оливер быстро оделся, убрал волосы в хвост и вышел из каюты, чтобы выпить чашечку чая или кофе и поскорее приступить к расследованию.