Но глаза Вилла теперь были устремлены за спину продавца громоотводов.

— В какой, — спросил он, — в который дом она ударит?

— В какой? Сейчас. Минутку. — Продавец пристально изучал их лица. — Некоторые люди притягивают молнию, впитывают ее, как песок впитывает влагу. Некоторые люди заряжены отрицательно, другие положительно. Некоторые светятся в темноте. Некоторые гасят пламя. Что же до вас двоих… Я…

— Почему вы так уверены, что молния ударит где-то здесь поблизости? — перебил его Джим, сверкая глазами.

Продавец громоотводов даже вздрогнул.

— Да потому что у меня есть нос, есть глаза, есть уши. Взять оба эти дома, их деревянные стены! Прислушайтесь!

Они прислушались. Возможно, дома накренились под напором прохладного предвечернего ветра. Возможно, нет.

— Молнии нуждаются в руслах, подобно рекам. Один из этих чердаков — сухое речное ложе, жаждущее, чтобы по нему прокатилась молния! Сегодня ночью!

— Сегодня? — радостно воскликнул Джим, садясь.

— Не какая-нибудь заурядная гроза! — сказал продавец. — Это вам говорит Том Фьюри. Фьюри — правда отличная фамилия для человека, продающего громоотводы? Может, я сам взял себе эту фамилию? Никак нет. Может быть, фамилия определила мой выбор занятия? Да! Став взрослым, я видел, как топчут землю огни из туч, заставляя людей бросаться в укрытие. И я подумал: нарисую график гроз, определю координаты ураганов и стану их опережать, держа в руках мои железные дубинки, моих магических защитников! Я защитил, поставил под надежную охрану сто тысяч, не меньше, богобоязненных семей. Так что прислушайтесь ко мне, парни, когда я говорю, что нужно вам позарез! Не дожидаясь ночи, лезьте на крышу, укрепите этот стержень на самой верхушке и хорошенько заземлите его!

— Но который? — настаивал Вилл. — Который дом?

Продавец громоотводов отступил на несколько шагов, высморкался в большой носовой платок, потом медленно пошел через газон, словно направляясь к огромной, скрытно тикающей бомбе с часовым механизмом.

Он потрогал балясины перил на крыльце дома, в котором жил Вилл, погладил столбик, пощупал доску настила, потом закрыл глаза и прислонился к стене, вслушиваясь в голоса деревянных суставов.

Помешкав, осторожно проследовал к стоящему рядом дому Джима.

Джим поднялся с травы, не сводя с него глаз. Продавец протянул руку, потрогал, пощупал, дрожащими кончиками пальцев погладил старую краску.

— Этот, — произнес он наконец. — Вот этот.

Джим гордо приосанился.

Стоя к нему спиной, продавец громоотводов сказал:

— Джим Найтшейд, это твой дом?

— Мой, — ответил Джим.

— Так я и думал, — сказал продавец.

— Эй, а как насчет меня? — спросил Вилл.

Продавец снова обнюхал дом Вилла.

— Нет, не этот. Разве что несколько искорок брызнут на желоб водостока. Но настоящее действо развернется рядом, у Найтшейдов! Ну так!

Продавец громоотводов быстро вернулся на газон за своей огромной кожаной сумкой.

— Пошел дальше. Гроза приближается. Ты, Джим, не мешкай. Иначе — трах! И найдут тебя с полными карманами четвертаков, десятицентовиков, пятаков, сплавленных вместе электросваркой. Эйб Линкольн слитно с гербом США, орлы на монетках общипаны наголо, джинсы блестят амальгамой. Это еще не все! Если мальчика поразила молния, подними его веко, и увидишь на глазном яблоке четкое, как слова молитвы на бумаге, изображение виденного им в последний миг! Ей-богу, ты увидишь фотографию огня, упавшего с неба, чтобы дунуть в тебя, как в свистульку, и засосать твою душу вверх по ослепительной лестнице! Живей, парень! Присобачь эту штуку повыше, не то смерть тебя осенит!

И гремя своей сумкой с железными стержнями, продавец громоотводов круто повернулся и ринулся вниз по дорожке, бросая тревожные взгляды на небо, на крыши, деревья. Потом, закрыв глаза и продолжая принюхиваться, он на ходу забормотал:

— Да-да, худо, худо, надвигается, чую, еще далеко, но скоро, скоро...

И человек в одежде цвета грозового неба с надвинутой на глаза сумрачной шляпой скрылся вдали. И шуршали ветви деревьев, и небо вдруг словно разом состарилось, и мальчики, уронив на землю громоотвод, принюхивались к ветру — не слышно ли запаха электричества?

— Джим, — заговорил Вилл, — что ты стоишь? Он ведь сказал: твой дом. Ты собираешься установить громоотвод или нет?

— Нет, — улыбнулся Джим. — Зачем портить веселье?

— Веселье! Ты с ума сошел? Я принесу стремянку! А ты тащи молоток, гвозди и провод!

Но Джим даже не шелохнулся. Вилл сорвался с места, тут же возвратился с лестницей и приставил ее к стене.

— Джим. Подумай о своей маме. Ты хочешь, чтобы она сгорела?

Вилл один полез вверх, потом поглядел вниз. Джим медленно подошел к стремянке и последовал за ним.

Среди окутанных облачной тенью холмов вдалеке раскатился гром.

На крыше Джима Найтшейда в воздухе пахло прохладой и сыростью.

Сам Джим вынужден был признать это.

Ничто в мире не сравнится с книгами о пытках водой, кровавых казнях, потоках раскаленной лавы с крепостной стены на головы фигляров и шутов.

Так говорил Джим Найтшейд, только такие книги он читал. Если не про ограбление государственного банка, то о сооружении катапульт или превращении черных зонтов в карнавальные костюмы «летучая мышь».

Все это выпалил Джим.

Все это выслушал Вилл.

Громоотвод установлен на крыше Джима, Вилл горд, Джим стыдится того, что разделил его трусость, день клонится к вечеру. Ужин съеден, настало время еженедельного броска в библиотеку.

Подобно всем мальчишкам, они не ходили, а бегали; наметив цель, мчались к ней сломя голову, только пятки да локти мелькали.  Никто не побеждал в этой гонке. Никто не стремился победить. Дружба не позволяла им разлучаться в вековечном беге — ухо в ухо, тень в тень. Их пальцы вместе хватались за ручки библиотечных дверей, плечи вместе рвали финишные ленточки, теннисные туфли рядом печатали частые следы на газонах; они вместе прочесывали кусты, белками взбирались на деревья, и никто не проигрывал, оба побеждали, сберегая дружбу до будущего времени утрат.

Так было и в этот вечер, когда они в восемь часов неслись в центр города, подхваченные ветром — то теплым, то холодным. Чувствуя, как расправляются крылья на локтях и на кончиках пальцев, они вдруг погружались в новый воздушный поток, и прозрачная осенняя река стремительно несла их к цели.

Вверх по ступенькам — три, шесть, девять, двенадцать! Хлоп! Ладони мальчишек коснулись библиотечной двери.

Джим и Вилл улыбнулись друг другу. Здорово! Тихое дыхание октябрьского вечера, а впереди за дверью библиотека с зелеными абажурами и папирусной пылью…

Джим насторожился.

— Что это?

— Ты про ветер?

— Похоже на музыку… — Джим смотрел, прищурившись, вдаль.

— Не слышу никакой музыки. Джим покачал головой.

— Пропала. Если вообще была. Вперед!

Они отворили дверь и вошли.

Они остановились.

Остановились на пороге безбрежного мира книг.

Во вселенной за их спиной не происходило ничего примечательного. Здесь же именно в этот вечер, в этой стране, облицованной кожей и бумагой, все что угодно могло произойти, всегда происходило. Прислушайтесь! И вы услышите крик десяти тысяч людей — на такой высокой ноте, что только псы настораживают уши. Миллионы суетятся, выкатывая пушки на позицию, оттачивая гильотины; без устали шагают китайцы по четыре в ряд. Все это — невидимо и беззвучно, но обоняние и слух у Джима и Вилла не уступали остротой дару слова. Перед ними простиралась фактория специй из дальних стран. Дремали неведомые пустыни. Прямо высилась конторка, где симпатичная старушка мисс Уотрисс ставила пурпурный штемпель на ваших книгах, но за ней вдали помещались Конго, Антарктида и Тибет. Там мисс Виллс, тоже библиотекарша, пробиралась через Внешнюю Монголию, невозмутимо перекладывая фрагменты Пекина, Иокогамы и Сулавеси. А в самом конце третьего прохода между полками пожилой мужчина шуршал в полумраке своей метелкой, сгребая в кучу рассыпанные специи…