Возвращаясь из института, я решил немного прогуляться и, свернув на улицу Пушкина – наш Симферопольский пешеходный «Бродвей», направился к центру города.

У перекрестка, неподалеку от кинотеатра Шевченко, находилась аптека. Стены ее были отделаны когда-то черным мрамором, и все называли ее «черная аптека», хотя мрамора уже давно не было, а от его былого великолепия остались только воспоминания.

Я вошел в «черную аптеку», купил витамины для своего приятеля, поболтал со знакомой продавщицей и, выглянув в окно, заметил компанию из трех человек, беседующих около закусочной.

Присмотревшись, я узнал двоих – это были мои старые приятели Осин и Рогов. Третьего человека я видел в первый раз. Решив поздороваться с друзьями, я вышел из аптеки и окликнул их. Вся компания повернулась ко мне, и тут я впервые внимательно посмотрел на спутника моих приятелей.

Он был среднего роста, в мешковатом потертом костюме, засаленном и лоснящемся на локтях, и в черной полосатой рубашке с расстегнутым воротом. Рубашка была явно не первой свежести. Одет он был довольно легко, учитывая, что близился конец октября, и многие симферопольцы уже надевали плащи и куртки.

Я подумал, что этот человек напоминает председателя колхоза, возвращающегося с уборки урожая. По его лицу восточного типа трудно было определить возраст или национальность, но про себя я решил, что это кореец – в Крыму существовала большая корейская община.

Осин и Рогов явно обрадовались моему появлению. Рогов бросился ко мне, произнося обычные слова приветствия, и вдруг без всякого перехода спросил, не мог бы я помочь их товарищу. Я немного удивился и поинтересовался, что от меня требуется.

– Это мой друг, – с подозрительным энтузиазмом начал объяснять Рогов. – Такой веселый человек, просто с ума можно сойти. Весь день нас смешит. Он недавно приехал из Средней Азии и еще не успел как следует устроиться, только забросил чемоданы к каким-то знакомым. Знаешь, он очень хочет, чтобы ты отвел его в пельменную. Он просто достал нас этими пельменями. Можно подумать, что он без них жить не может.

Я был немного удивлен, не понимая, по какой причине человек, увидевший меня в первый раз хочет, чтобы именно я отвел его поесть пельменей, и откуда Рогов это знает.

Я открыл было рот, чтобы задать этот вопрос, но Осин потянул меня за рукав, отвел в сторону и прошептал:

– Ради бога, избавь нас от этого «монгола». Привязался, как репей, и все время болтает какую-то чушь.

Уговаривать меня особо и не требовалось. Я еще не успел перекусить после института и не отказался бы от порции пельменей. Повернувшись к корейцу, я сказал:

– Я с удовольствием отведу вас в пельменную.

Кореец широко улыбнулся в ответ и мгновенно откликнулся с сильным акцентом:

– Я угощаю.

Это меня вполне устраивало.

Мы попрощались с Осиным и Роговым, быстрым шагом добрались до памятника Ленина, повернули направо, и, миновав сквер Тренева, направились к пельменной.

Неожиданно для меня кореец заговорил о рукопашном бое и поинтересовался, совершенствуюсь ли я в боевых искусствах. В то время этим термином еще не пользовались, говорили лишь о конкретных видах единоборств – каратэ, джиу-джитсу или дзю-до. Я ответил, что занимаюсь всем понемногу, и мне интересно изучать все виды единоборств. Особо я заострил внимание на том, что термин «боевые искусства» мне непривычен.

– Нет, можно заниматься или спортом, или боевыми искусствами, – настаивал кореец.

– Не понимаю, почему обязательно надо выбирать что-то одно, – возразил я. – Я, например, занимаюсь и спортом, и самообороной.

В тот момент я не понял сути вопроса, заключающейся в том, чем являются для меня боевые искусства – искусством или спортом.

Я начал рассказывать, что изучаю самбо, дзю-до, каратэ и другие виды единоборств.

Убедившись, что я ничего не смыслю в высоких материях, кореец быстро перевел разговор на другую тему. Мы принялись беседовать о самбо, дзю-до и за разговорами незаметно добрались до пельменной.

Кореец со своим ужасным акцентом заказал три порции пельменей с маслом, и я, решив не отставать от него, тоже попросил три порции.

Потом мой спутник потребовал порцию бульона. Схватив тарелку так, что большие пальцы его рук утонули в супе, он залпом выпил через край содержимое тарелки, громко причмокивая от удовольствия.

Меня слегка покоробило, и кореец, заметив мою реакцию, сказал, что надо быть проще, и что только простота приносит определенное счастье в жизни.

Проигнорировав тему счастья и простоты, я принялся расспрашивать его о боевых искусствах, что он о них знает, занимался ли чем-либо сам, и откуда у него такой интерес к единоборствам.

Кореец на это ответил, что раньше он тоже был причастен к изучению разных видов борьбы, но больше не занимается этим глупым делом, поскольку есть занятия и поинтересней.

Сказав это, он откинулся на стуле и закинул ногу на ногу. И тут я впервые обратил внимание на его обувь. Никогда в жизни я не встречал туфель такого покроя. Они были черными, узкими, с длинными загибающимися кверху носками. Я не мог представить себе безумца, изготовившего нечто подобное, и серьезно над этим задумался. Было очевидно, что туфли не фабричного производства. Я и раньше видел обувь с длинным узким носком, но чтобы носки туфель были вытянуты настолько, что казались клоунскими и завивались вовнутрь на полтора оборота, почти как у старика Хоттабыча, такого мне наблюдать еще не приходилось.

Я спросил корейца, где он взял столь удивительные туфли, и зачем ему обувь такого фасона, на что он гордо ответил со своим неповторимым акцентом, что эти туфли подчеркивают оригинальность человека, и что в определенной среде (тут он сделал многозначительную паузу) это весьма модный стиль.

Я молча проглотил это заявление, но был ужасно заинтригован, ибо не мог себе представить, в каких кругах обувь моего спутника может считаться модной.

Сам я одевался, прямо скажем, не роскошно. Штаны мои вечно были в заплатах – они быстро протирались от отработки ударов ногами на улице или в лесу, да и за модой я особо не следил, но вид корейца бил все рекорды.

Я снова бросил взгляд на его костюм, на затасканные лоснящиеся рукава, на сальные пятна. Кореец выглядел чрезвычайно неопрятным человеком, явно не уделяющим своей одежде достаточного внимания. Тем более было странно слышать от него какие-то рассуждения о моде.

Я подумал, собрался с духом и спросил:

– Но если вы хотите быть модным, почему у вас такой костюм, явно не первой свежести? В чем же заключается мода?

Он высокомерно посмотрел на меня и сказал:

– Это деловой костюм. В таком костюме я встречаюсь с людьми и делаю разные дела. В определенных кругах приняты определенные формы деловой одежды.

– И в каких же кругах приняты такие формы одежды? – поинтересовался я.

– Мы с вами еще достаточно шапочно знакомы, чтобы вас информировать по строго конфиденциальным вопросам мировой значимости, – заявил кореец с абсолютно серьезным выражением лица.

Его акцент, казалось, еще усилился. Кореец тщательно выговаривал каждую букву, произнося слова почти по складам с ударением на каждом слоге, словно желая подчеркнуть этим важность своих заявлений.

– В чем же заключается мировая значимость? – осведомился я, прилагая большие усилия, чтобы не расхохотаться.

– Европейцы всегда проявляют излишний интерес к не своим делам, – по слогам произнес кореец.

Я не обиделся. Я просто не мог воспринимать всерьез все эти безапелляционные заявления. Посмотрев несколько секунд на своего собеседника, я рассмеялся.

Кореец на мою улыбку никак не отреагировал и неожиданно принялся с большой скоростью поглощать оставшиеся на тарелке пельмени.

Я спросил:

– Скажите, как вы все-таки относитесь к разным видам борьбы, или, как вы их называете, боевым искусствам?

– Ну, как бы это сказать... – продекламировал он, – есть ритуал и есть форма. Есть также и искусство жизни.