Под раскрытым зонтом Горский проводил взглядом последний вагон электрички и почти уже развернулся, чтобы идти к машине, как увидел на платформе живописную картину с до боли знакомым персонажем. Лизка Довгорученко перебежками тащила три чемодана, два из которых были связаны платком, чтобы удобнее нести в одной руке, и огромный узел. Она определенно сошла с прибывшей только что из Гречан электрички, и как собиралась все это дотащить до дома, Павел даже боялся себе представить.

Вот уже третий месяц он предпринимал попытки ухаживать за своей машинисткой после того памятного разговора в его кабинете. Предлагал подвезти домой, пару раз приносил цветы, а однажды подарил коробку шоколадных конфет «Свиточ», которую привез из командировки во Львов. Однако особенного результата его действия не приносили. И Павел Николаевич всерьез начал задумываться, что среди кодексов и Устава ВЛКСМ он несколько подзабыл, как надо ухаживать за девушками.

Горский решительно приблизился к Лизавете, сложил зонт, в одну руку взял связанные чемоданы, а в другую – узел, который, как он видел, девушка еле волокла впереди себя, подбрасывая его коленом.

- Машина у станции, - сказал он и скорым шагом двинулся вдоль платформы.

Лизка уставшая, промокшая и вконец рассвирепевшая, бросилась следом, даже не раскрывая зонта, непонятно как оказавшегося в ее руках, и попыталась выхватить у него свой, видимо, очень ценный узел.

- Шо це ви собі позволяєте, товариш Горський! – взвизгнула она. – Ви шо тут робите? Ви за мной слідкуєте, чи шо?

- Я везу вас домой, - отрезал Павел, пропустив ее намеки мимо ушей.

Лизка от неожиданности даже остановилась на минутку посреди платформы. Потом двинулась за ним и, забегая вперед, заявила:

- Настав нам час обсудіть наші взаїмоотношенія, товариш секретарь! Якщо я мала нєосторожность вам признатися в своїх чувствах, то ще нічого не означає! Помощі мені вашої не треба. Жалості також. І додому я сама доберусь! От!

Горский молча сложил ее пожитки на заднее сиденье, туда же отправил чемодан, который несла Лизка и, распахнув перед ней дверцу машины, велел:

- Садитесь!

- Не сяду! Нєвєсту свою катайте!

Оторвав Лизавету от земли, Павел запихнул ее в машину, захлопнул дверцу и, усаживаясь за руль, бормотнул:

- Вот и прокачу…

- Я ваші конфєти в рот не взяла! Могли не тратиться! Я їх… я їх…Катерині Писаренчихі віддала. Вона солодке любе! – продолжала бушевать Лизка.

Он снова ничего не ответил, внимательно следя за дорогой.

Несколько минут молчала и Лизка, напряженно глядя на него и дожидаясь хоть слова, хоть взгляда. Не дождавшись, уже совсем тихо вздохнула:

- Я для вас – пусте місце. І об’являю со всією відповідальністю – ви для мене також. Я вас більше не люблю. Ви мене більше можете не жалєть.

А потом зачем-то запела:

От меня до тебя шагать

Целый год - это в лучшем случае.

Между нами лежит тайга,

И моря, и пустыни жгучие.

И, как только она допела, Павел Николаевич Горский в тишине, повисшей между ними, громко произнес:

- Лиза, выходите за меня замуж.

- Я согласная, - пискнула Лизка и шмыгнула носом.

КІНЕЦЬ.