— Разжигает корыстные вожделения у мужчин?

— К тому же еще и враждебность у женщин. Во всяком случае, мне так показалось. Девушки ее круга несколько необычны. Они не могут рассчитывать на хорошее замужество, потому что у них нет положения в обществе. Всем известно, что они бедные родственницы. А так как терять им почти нечего, то они держат себя свободно и откровенно.

«Что он хочет этим сказать?» — подумал Максвел. Он внимательно вгляделся в крупные черты Переса, ища отгадку, но мясистая плоть лица была как маска, поглощающая ту тонкую игру мускулов, по которой можно догадаться, ость ли за этими словами какие-то скрытые, по лестные для говорящего обстоятельства. «Интересно, был ли он ее любовником?» — подумал Максвел.

Перес, будто уловив его мысль, тут же поспешил пояснить:

— Я ни в коей мере не хочу сказать, что они неразборчивы или аморальны. Просто у них больше свободы в обращении с противоположным полом.

Он положил вилку и помахал рукой с прекрасно отполированными ногтями, как бы демонстрируя эту свободу.

— Под влиянием вашего виски она стала очень разговорчивой, — сказал Максвел. — Всплыли некоторые удивительные обстоятельства. Удивительные по крайней мере для меня.

— Когда она в ударе, то любит поговорить, — сказал Перес. — И какую же правду помогло вывести на свет виски?

— Некоторые детали деятельности Каррансы.

— И эти факты было бы полезно знать?

— Для некоторых очень!

— Расскажите подробное.

— Прежде всего я хотел бы объяснить нам свое отношение к Каррансы.

— Ну он ваш конкурент. Этим все сказано. Понимающая улыбка пробилась на полном лице заместителя министра.

— Пет, не все, — сказал Максвел. Он имеет право конкурировать. Я же имею в виду другое попки, которые он дает полиции, чтобы она помогла ему расправиться со мной.

— Очень печально, если это правда.

— Конечно же, правда, да вы и сами это знаете, Гай. Когда я только начал, Карранса, самодовольно напыжившись, сказал при свидетелях, что через год разделается со мной.

— Ну, это было пять лет назад.

— Да, почти день в день. И в течение всею этого времени наш общий друг применял любые средства, чтобы избавиться от меня, кроме разве что наемных убийц.

— К сожалению, здесь царит закон джунглей. Очень горько, но приходится это признать.

— Все это я говорю лишь для того, чтобы вы поняли, какое у меня должно быть к нему отношение.

— Не утруждайте себя объяснениями. Вы его не любите, вот и все.

— Но мне важно, чтобы вы поняли почему.

Перес отложил вилку, вытер салфеткой налипшую в уголке рта пищу и, перегнувшись через стол, похлопал Максвела по плечу. Его улыбка, обнажившая полумесяц вставных зубов, немного мелковатых для его рта, была одновременно и примирительной и лукавой.

— В этом совершенно нет необходимости. Знаете, что мне так и не удалось понять, живя долгое время в вашей прекрасной стране? Почему англичане так жаждут самооправдания? Если я решу, что кто-то мой враг, то я не стану все время спрашивать себя почему. По-моему, и вы должны сделать то же самое. Он причинил вам столько вреда. И пусть этого будет для вас достаточно. Так что же вы узнали благодаря нашей юной леди?

— Откуда у него берутся деньги.

— Разве это такой большой секрет? Я и сам могу сказать. Сахар. Хлопок. Перевозки. Займы под жульнические проценты.

— Вы еще кое-что упустили.

— Разве? Что же?

— Какой наиболее ценный продукт в этой стране?

— Олово.

— А после него?

— Наверное, бензин.

— А потом?

— Не знаю. Что же именно?

— Кокаин.

— Да. Пожалуй, так.

— Это сейчас самый распространенный наркотик. Я недавно читал, что в Европе обнаружена партия кокаина весом сорок килограммов, которую оценили в три миллиона долларов. Или вот двое парагвайских летчиков, переправив такой груз в Аргентину, стали за один год богатейшими людьми в Южной Америке.

— Какой великолепный способ нажиться! — сказал Перес. — Разве теперь захочет кто-нибудь из молодежи заниматься чем-то другим?

— Откуда поступает кокаин?

— Отсюда, — сказал Перес. В его тоне чувствовалась гордость, — откуда же еще. Мы выращиваем коку в десять раз больше, чем любая другая страна. Каждый дурак может производить кокаин на собственной кухне, немного ее переоборудован. И имеется предположение, что Карранса участвует в его перевозках?

— Польше, чем предположение. Уверенность.

Перес быстро обвел взглядом комнату. В дальнем углу Карлтон Бигс сидел с антропологом Флиндерсом Пеббом. Они были заняты бифштексом и пирогом с почками.

— Расскажите подробнее.

— Несколько недель назад последняя унция кокаина исчезла с рынка, — сказал Максвел, — Это значит, что кто-то скупил все запасы. Вы наверняка слышали об этом.

— Конечно. Это ведь чудесная страна. Каждый знает про дела другого. А казалось бы, все связанное с наркотиками должно держаться в секрете. Ничуть не бывало! Даже мальчишка, продающий вам газету, может дать немало сведений. Кто-то здорово нагреет себе руки. И все об этом знают.

— Сей «кто-то» будет не кто иной, как Карранса. Ему позарез нужны деньги. У него полно долгов, а в банке и так чрезмерное превышение кредита. Маша юная приятельница сообщила мне вчера вечером, что он отправится в Парагвай, как только прекратятся дожди. Она точно об этом знает, так как Карранса хотел взять ее с собой. Он поедет на своем «рэнджровере», и у пего, когда ворвется, будут большие деньги. Так бывало и раньше.

— Да, из этой информации можно навлечь большую выгоду.

— Я был уверен, что именно так вы это воспримете. Для любого полицейского было бы большой удачей раскрыть такую махинацию. Я слышал, что контрабанда наркотиков доставляет генералу много огорчений. Она ведь создает стране плохую репутацию.

— Безусловно. Я думаю, он будет доволен, услышав то, что вы мне сейчас сообщили, и, думаю, позаботится о вознаграждении.

— Мне ничего не надо, кроме одного. Если окажется, что все так и есть и чувство признательности генерала распространится и па меня, то вы подскажете ему, что в виде платы за эту услугу мне нужно бы получить гарантию, что его молодцы оставят мои дела в покое.

— А разве что-то не так?

— Вы прекрасно о том знаете, Гай. Я бы хотел, чтобы со мной обращались как с обыкновенным гражданином этой страны и чтоб меня не преследовали какие-то там жалкие сержанты полиции, которым мои конкуренты вроде Каррансы дают за это взятки.

— Вам бы следовало принять наше гражданство, жилось бы гораздо легче. Почему вы этого не сделаете?

— Я с готовностью, если это надо, но все в свое время.

— Возможно, завтра я увижусь с генералом, — сказал Перес. — И если представится случай, сообщу ему то, что вы мне сказали. Уверен, его реакция будет благоприятной для вас.

— Я тоже на это очень надеюсь, — сказал Максвел.

Около шести часов вечера городская площадь оживала. Богатые молодые люди в «камаро» и «фольксвагенах» бразильского производства начинали свое бесконечное крушение по площади, как когда-то их далекие предки курсировали здесь в запряженных лошадьми экипажах. Сквозь кроны деревьев виднелось ставшее фиолетовым небо, оттуда несся несмолкаемый щебет птиц, высвистывающих самые невероятные коленца. Ленивцы, неподвижно висевшие до той поры на ветках, притворяясь огромными пучками листьев, начинали слегка шевелиться, разминать мускулы, готовясь к ночи; калеки, облепившие ступени собора, принимались собирать свои пожитки, чтобы потащиться на рынок за десятицентовой миской похлебки из требухи. Задул прохладный душистый ветерок, и, как обычно в этот сентиментальный час, на смену поп-музыке из городского репродуктора полились низкие и тягучие звуки старинного танго «Ревность», единственной мелодии, которую различало ухо мэра города, мешавшего все прочие в одну кашу.

Джеймз Максвел, покружив по площади вместе с «камаро», «фольксвагенами» и «мустангами» минут пятнадцать, нашел наконец свободное место, поставил туда свой видавший виды «форд» и пошел пешком вокруг площади, чтобы опять, как и все четыре прошлых вечера, сесть за столик углового кафе, лишь недавно пробудившегося от долгой послеобеденной дремоты. Максвел вытянул поудобней ноги и подставил лицо ласковому прохладному ветерку. Это кафе было самым дорогостоящим заведением, где продавались содовая и пиво, небольшая часть дохода шла па то, чтобы обрядить работавших там девушек, как индианок с Альтиплано, в тугие блузки, блестевшие самыми разнообразными украшениями, и юбки, развевающиеся поверх бесчисленных нижних. Официант, который командовал ими, носил богато вышитые наушники, предназначенные для защиты ушей и щек от опасного воздействия солнечных лучей на высоте четырех тысяч метров, хотя город находился почти на уровне моря.