— Чем обязан?

— Ну, зачем так официально?.. — протянул нараспев император. — Я соскучился, за хотел повидаться, оказать какую-нибудь милость…Ты ведь не откажешься от какой-нибудь моей милости? А, Максимилиан?

Нерон получал особенное наслаждение, когда отказывал в помиловании осужденным. Он взял себе за правило всегда в таких случаях отпускать какую-нибудь остроту. Сейчас он надеялся провернуть такую штуку с Максимилианом.

Сенатор лишил его этого удовольствия:

— Я вполне счастлив, чтобы обременять тебя, о лучезарный.

Ты можешь выбрать себе какую-нибудь особенную смерть?.. Как ты хочешь умереть, Максимилиан? — Нерон все еще надеялся поиграть с сенатором в кошки-мышки.

Разве это имеет значение? — Максимилиан поднял на Нерона полные неподдельного удивления глаза.

Сенатор лишил Нерона его последнего развлечения.

Он невыносим! — простонал император, обратив взор к своей свите.

Прими мои соболезнования, божественный! — улыбнулся Максимилиан, и в этой улыбке было подлинное соболезнование глупости и поверхностности императора.

Я сам выберу ему смерть! Очень хорошо! — голос Нерона задребезжал от гнева. — Ты еще пожалеешь о своем недостойном поведении, Максимилиан!

Сопровождавшая императора свита затряслась от панического страха. Ничего хорошего от Нерона, находящегося в таком расположении духа, ожидать не приходилось. Теперь император будет искать жертву, чтобы сорвать свою злость. И не успокоится, пока на ком-то не отыграется.

—Кстати… — Нерон обвел взглядом свиту, повернулся к Максимилиану и прищурил свои маленькие глазки. — А ведь у нас еще есть милая, юная воспитанница — Анития! Да!

Как же это я сразу не подумал об этом?! Знаешь, Максимилиан, я почему-то уверен, что она тоже христианка…

Сенатор побледнел от ужаса.

Максимилиан потерял сознание.

Очнувшись, он обнаружил, что потолок его камеры изменил цвет.

Он стал белым… — Максим, ты меня слышишь?

Если слышишь, моргни, —

человек в белом халате водил рукой перед его лицом. — Нужно предупредить Анитию Она должна бежать. Немедленно.

— Что? — не понял доктор.

— Анитию, — прошептал Максим и снова потерял сознание.

Данила выглядел напряженным, ходил по квартире взад-вперед.

—Что с тобой, Данила? — я уже и сам стал нервничать.

—Не знаю, Анхель. Не знаю. Неспокойно мне.

Очень неспокойно.

—Может быть, что-нибудь… — я задумался, хотел что-то для него сделать, но что?

— Не знаю. Не знаю, — Данила повторял это «не знаю», как заведенный.

—Данила… — протянул я. Он остановился посреди комнаты и посмотрел на меня отсутствующим взглядом. — Неужели возвращается? — спросил он через секунду, будто бы разговаривая сам с собой.

— Что возвращается? — не понял я.

— Ну, вечерний нервяк. Чеченский синдром…

— Данила, давай, может, прогуляемся? — других идей у меня все равно не было.

— Хорошо! — почти прокричал Данила и, схватив куртку, выскочил на улицу.

*******

Дома, улицы, перекрестки. Вечерние огни.

Шелест автомобильных шин по асфальту. Пустынно, темно и холодно. Я иду и думаю о том, что Даниле пришлось пережить в Чечне. От этих мыслей мне становится больно и еще холоднее.

Данила идет чуть впереди меня — сосредоточенный, напряженный, убрав руки за спину.

Он выглядит так, словно не может найти себе места, словно это его место украли. Он как шахматная фигура без доски, или на доске, но только для игры в нарды.

Что происходит в следующее мгновение, я не успеваю понять. Данила вдруг прыгает на проезжую часть и буквально вытаскивает из-под несущегося с бешенной скоростью автомобиля молодую, тоненькую, как тростинка, девушку.

— Ты что творишь?! — кричит он на нее. — С ума сошла?! Жить расхотелось?!

Все происходит так быстро, что я даже не успеваю понять суть произошедшего. Данила грозно смотрит на нарушительницу правил дорожного движения, оправляет сбившуюся куртку и продолжает двигаться дальше.

— Данила, — я догоняю его. — Что случилось?

— Да какая-то сумасшедшая чуть под машину не попала. Задумалась, наверное, — отвечает Данила, все такой же зашореный, погруженный в свои воспоминания.

Мы идем дальше. Теперь я думаю, что отпускать Данилу от себя небезопасно. Натворит еще делов… У меня ощущение, что он себя не контролирует. Что-то с ним действительно не так. Все эта война…

Мы кружим и кружим по городским улицам. Вот вышли на набережную, идем вдоль чугунной ограды. Часы я забыл дома, но думаю, что сейчас уже хорошо за полночь. Совсем пустынно и даже дико от этого.

Вдруг где-то вдалеке замаячил силуэт. Человек всем корпусом перевешивается за чугунный поручень и, кажется, собирается сигануть в ледяную воду. Или, может быть, просто что-то выглядывает в темноте реки?..

— Ну что это такое?! — не своим голосом кричит Данила и бросается вперед.

Человек — кто именно, трудно понять, то ли женщина, то ли подросток — замечает его стремительное приближение, прекращает свои гимнастические упражнения, ставит ноги на землю и бежит прочь, скрывшись от нас в ближайшем переулке.

— Сегодня что, в клубе самоубийц день открытых дверей?! — Данила смотрит на меня в упор, словно бы я все это организовал. По том демонстративно разводит руки в стороны, резко роняет их вниз и продолжает движение.

Господи, что же с ним такое?! Еще никогда ничего подобного не было. Сам не свой… Если бы я не знал другого Данилу, то решил бы, что провожу время с каким-то отчаянным психопатом.

Мы ходим кругами еще с полчаса или больше. Я — человек, мягко говоря, не привыкший к русским морозам, — продрог самым чудовищным образом и вдобавок ко всему просто физически вымотался. Да и на душе у меня неспокойно.

Вдруг Данила останавливается и поворачивается ко мне. Почти с испугом я смотрю ему в глаза, но вижу, что его остеклянелый до этого взгляд, наконец, переменился. Он смотрит на меня с теплотой и заботой:

— Ты совсем замерз, — говорит он с растерянностью и какой-то даже опустошенностью внутри. — Прости. Прости меня, Анхель. Что-то я…

Я вижу, как он собирается с силами.

— Что? — не выдерживаю я.

— Боюсь, я сам не справлюсь.

— В смысле?..

— Надо мне таблетки купить…

У меня в голове проскальзывает страшная мысль — «Наркоман?!» Но я гоню ее от себя и, как ни в чем не бывало, переспрашиваю:

— Данила, какие таблетки?

Он в нескольких фразах рассказывает мне о своем единственном визите к психиатру — сразу по приезде из Чечни. Судя по всему, осадок от этой встречи у Данилы остался неприятный, но таблетки, которые ему тогда назначил врач, действительно помогли.

— Хорошо, пойдем, купим эти таблетки, — отвечаю я.

Сейчас бы уж — хоть что, только бы он почувствовал себя лучше и успокоился.

Мы берем курс на круглосуточную аптеку и оказываемся там уже через несколько минут. В ней пусто, только одна какая-то припозднившаяся покупательница. Она отходит от прилавка с большим кульком лекарств, поднимает голову, встречается глазами с Данилой и роняет покупку.

*******

— Кто вы?! Почему вы к меня преследуете?! — лицо молодой красивой женщины искажено судорогой страха.

— Это не мы вас преследуем, это вы нас преследуете! — вскипает Данила. — Вы что, специально решили именно на наших глазах с собой покончить? Что у вас за лекарства?! Теперь отравиться решили, да?!

До меня начинает медленно доходить… Эту девушку Данила вытащил сегодня из-под машины и спугнул потом, когда она собиралась сигануть в ледяную воду. И теперь уже тут, в аптеке — третья к ряду «случайная» встреча!

— А вы что такое делаете?! Какие вы ей лекарства продали?! — Данила перевел разгневанный взгляд на полноватую, добродушную, слегка сонную женщину-фармацевта. — Вы хоть понимаете, зачем она такую авоську таблеток накупила?!