Следующий день был опять знаменателен для Павла Ефимовича. В это утро он первый раз в жизни проспал, проигнорировав напрочь треск восточного будильника. Разодрав глаза к половине десятого утра, он сел на кровати и, хмурясь, посмотрел на часы.

Удар едва не хватил его бедное сердечко! Он отшатнулся от будильника, как дикий зверь от пылающей головешки, и сразу даже не сориентировался, за что взяться. Несчастный, он бросился было к брюкам, но задел левой ступней за электрообогреватель, стоявший возле окна, взвыл от боли, запрыгал по периметру комнаты на здоровой ноге, пытаясь одновременно подуть на пострадавшие пальцы ушибленной, споткнулся и, словно истребитель, идущий на перехват и не заботящийся о своей сохранности, протаранил коробку со старыми журналами. Сидя в куче макулатуры, он вынужден был признать, что на работу он уже опоздал! Нащупав первый попавшийся журнал, Перекурка стал шарить сверкавшим взглядом вокруг в поисках Кохинора, но того в пределах видимости не оказалось, и Павлу Ефимовичу пришлось со злости запустить журналом в плафон, отчего последний звякнул и заплевал снайпера тонкими осколками лампы. Здесь наш любитель кошек не выдержал и так ругнулся, что через минуту аж самому стыдно стало.

Все это время, испуганный непонятными и опасными выходками хозяина котенок просидел в надежном, уже испытанном убежище между горячим компрессором холодильника и пыльной стеной. Впрочем, Перекурка достаточно быстро угомонился - он просто не умел долго злиться - и, пересилив всяческие внутренние побуждения к расправе, занялся обычными процедурами и ушел верно, хотя впервые с опозданием, исполнять свой служебный долг.

Сложно сказать, сколько лет прошло с тех пор. Кохинор теперь уже вырос и растолстел, привыкнув к домоседству и безделью, а Павел Ефимович ничуть не изменился и продолжал по утрам драить свой загривок, весь обливаясь пеной, пить кофе и есть обезжиренную колбасу, кряхтя и специфически пофыркивая. Он точно так же несся всякий божий день на станцию размашистым шагом, хлопая выглаженными стрелками серых брюк, чертил, съедал в обед тарелку борща, пирожок с рисом и пил компот, при случае избегал встреч с Мишкой Роликовым из отдела добычи и запирал сменную обувь в шкафчик на замок цвета охры, по пути домой он мастерски проходил трудные участки никогда не кончавшейся стройки и нередко попадался под горячую руку бабке Ане.

А вечером Перекурка снова замирал в любимом кресле, подлокотники которого еще сильнее размахрились и стали похожи на старую мочалку. Так и осталось загадкой, о чем он тогда думал. Рядышком дремал Кохинор, терпеливо тикал китайский будильник, и опытный художник затруднился бы сказать, что выражала поза Павла Ефимовича: изящество ли или умиротворенность, благородную леность или печаль; но только теперь его угловатая фигура не была больше похожа на восковую.

1998, Самара