Никогда!

Я совершаю пару глубоких вдохов и обдумываю свои варианты. Отказаться от поездки под каким-нибудь благовидным предлогом, как бесхребетный трус или получить сделанную работу, сжав челюсти. Итак, мои возможности значительно сузились. К тому времени, когда Синди возвращается из дамской комнаты, ко мне возвращается самообладание.

Я слышу, как она напевает себе под нос, идя по проходу. Она садится на свое место, на этот раз делая все, чтобы не дотрагиваться до меня. Похоже, она тоже борется с влечением, возникшим между нами. Если она так же решительно настроена игнорировать бушующее в ней желание, как и я, то у меня появляется больше шансов не вести себя как неандерталец с ней.

Синди зевает, прикрыв рот рукой.

— На самом деле, в полете есть что-то особенное. Я всегда чувствую себя такой разморенной. Могу часами ехать на машине, автобусе или поезде, но в полете каждый раз начинаю засыпать. Наверное, сказывается перепад давления.

— У нас есть несколько часов до приземления. Ты можешь поспать? — Предлагаю я. — У меня целый портфель работы. Уверен, я смогу развлечь себя это время.

— Нет, я не хочу спать с открытым ртом перед тобой. — Она снова зевает, как только произносит эти слова, и мы оба смеемся.

— Вот что я тебе скажу. Я пойду в тот угол, а ты сможешь здесь поспать. А?

Она качает головой.

— Нет, я не хочу тебя беспокоить.

— Без проблем, — говорю я, вставая. Было бы хорошо оказаться подальше от нее. Она слишком меня отвлекает.

— Спасибо, что ты такой джентльмен.

Я киваю и отхожу, но ее выражение меня удивляет. Ни одна женщина никогда не называла меня джентльменом. Ни разу. Жесткий. Холодный. Бесчувственный. Ублюдок. Отчужденный. Бессердечный. Те слова, которые обычно бросают мне в лицо.

Я не решаюсь налить себе еще виски, предпочитая оставаться трезвым. Но мне хочется пить, я чувствую себя не слишком комфортно, сидя в замкнутом пространстве самолета. Поэтому иду к бару, наливаю себе кока-колу, добавляю немного льда и направляюсь к угловому креслу. Секунду стою, глядя на кресло, потом возвращаюсь к Синди. У меня до сих пор крутиться в мыслях, что она назвала меня…. Джентльмен?

Синди уже крепко спит со слегка открытым ртом.

Я не могу пошевелиться. Стою над ней и завороженно наблюдаю. Она выглядит, как ангел, ее длинные ресницы отбрасывают тень на гладкие щеки. Кожа такая чертовски мягкая, мне хочется прикоснуться к ней, к ее лицу, к ее телу.

Какого хрена я делаю?

А если она проснется и увидит, что я наблюдаю за ней спящей, то может испугаться, это чертовски не удобно. Я не хочу, чтобы Синди вдруг подумала, что я какой-то извращенец. Поэтому мгновенно отворачиваюсь и возвращаюсь в угловое кресло. Чувствуя себя при этом слегка потрясенным. То, что я с ней стал терять контроль, для меня необычайно. Я никогда не был таким.

Я открываю ноутбук. Работа. Работа — всегда ждет от меня ответов. По крайней мере, если я работаю, то должен сосредоточиться на том, что делаю. Я ввожу пароль. Мне нужно ответить на пришедшие электронные письма, поскольку в доме моей тети придется свести работу до минимума.

Синди тихонько шмыгает носом и ерзает в кресле, я невольно поднимаю голову, напряженно прислушиваясь, как человек, оказавшийся в джунглях, услышавший за собой звук сломанной ветки.

Сопротивляться ей будет трудно. Гораздо труднее, чем я себе представлял.

11. СИНДИ

Отчего-то я просыпаюсь и открываю глаза. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, где я нахожусь. Ах, да, в самолете Алекса, который держит курс в Россию. Я окончательно просыпаюсь, как только думаю об Алексе. Повернув голову, наблюдаю за ним, сидящем в угловом кресле, слегка хмурившимся, пока он печатает что-то в ноутбуке.

Должно быть, он почувствовал на себе мой взгляд, потому что поднимает глаза и смотрит на меня без улыбки. Я вытащила его из другого мира; в его глазах нет и следа голода/похоти, смотря как это называть. Он совершенно неприступен, выглядит жестким и отстраненным.

— Мне нужно отправить это письмо до посадки, прежде чем я выключу компьютер, — тихо говорит он.

— Конечно, — хриплю я и быстро отворачиваюсь. Честно говоря, испытываю настоящий шок, увидев его таким, понимая, что он именно такой со всем миром.

Я слышу, как он быстро стучит по клавиатуре, выпрямляюсь в кресле и достаю из сумочки пудреницу. Убедившись, что по подбородку не текут слюни, я захлопываю пудреницу. Поправляя сарафан, слышу, как он закрывает ноутбук.

Он садится в кресло напротив меня, спрашивая.

— Чувствуешь себя лучше после сна?

— Да, спасибо, — говорю я, вглядываясь в выражение его лица. Голод вернулся. Внезапно ощущаю неловкость. — Я что, храпела?

— Как взрослая свинья, — тянет он глубоким, ровным голосом.

Боже мой, этот человек называет меня «взрослой свиньей», и все же это звучит так, будто он занимается со мной любовью. Я чувствую, как шею и щеки опаляет жаром.

Алекс смеется.

— Шучу, — говорит он. — Ты спала как ангел.

Я прочищаю горло.

— Скоро мы приземлимся?

Он бросает взгляд на часы.

— Меньше чем через полчаса.

— Я проспала почти три часа? — Удивленно спрашиваю я.

— Ммм…

— А ты работал все это время?

— Три часа — не так уж много, — тихо говорит он.

В этот момент Глория входит к нам в салон, проверить правильно ли мы пристегнули ремни безопасности перед посадкой. Я быстро пристегиваю ремень безопасности и выглядываю в иллюминатор. Сейчас мы приземляемся, заходя на посадку над оживленным городом. Я вспоминаю, что Алекс говорил, что мы должны сделать остановку. Мы должны сделать остановку в аэропорту, таможня проверит наши документы, прежде чем опять поднимемся в небо, чтобы добраться до нашего конечного пункта назначения, где бы он не был.

Вскоре самолет плавно приземляется на летном поле. Через двадцать минут таможенник поднимается на борт, проверяет наши паспорта и летные документы капитана, затем уходит. Мы тут же взлетаем. Я собираюсь расстегнуть ремень безопасности.

— Если ты не собираешься передвигаться по салону, я бы не стал этого делать, — улыбается Алекс, кивая на мой ремень безопасности. — Меньше, чем через пятнадцать минут мы приземлимся.

— Сколько времени нам потребовалось бы, если бы мы ехали на машине из аэропорта? — Спрашиваю я, все же расстегнув ремень безопасности.

Алекс пожимает плечами.

— По крайней мере пару часов, особенно, если учесть вечерние пробки на дорогах.

Мы оставляем город позади. Я смотрю в иллюминатор и вижу сквозь тонкие, прозрачные облака, что мы летим вдоль красивой холмистой местности. Летние поля насыщены всеми оттенками зеленого, какие только можно себе представить.

Глория снова появляется в салоне, сообщая, что мы приземлимся через несколько минут в нашем конечном пункте назначения. Она снова проверяет наши ремни безопасности и уходит.

Я продолжаю смотреть в иллюминатор, наблюдая, как земля двигается навстречу нам. Здесь действительно потрясающе красиво. Вокруг не видно ни города, ни даже домов, я думаю, как красиво это место будет выглядеть зимой, укрытое белым одеялом из снега.

Не могу сдержать улыбку, меня охватывает возбуждение от предстоящего путешествия, как сказала бы моя мама — «Теперь я официально нахожусь в приключении».

Алекс выглядит совершенно равнодушным к прекрасному пейзажу. Он даже не пытается взглянуть в иллюминатор, чтобы лучше все разглядеть. Я с любопытством посматриваю на него, он вопросительно переводит на меня взгляд.

— Так красиво, — восхищенно говорю я. — Ты настолько пресыщен этим?

— Да, прекрасно, но я видел все это тысячу раз. Я здесь вырос.

— А, твои родители тоже здесь жили?

Его лицо на секунду омрачается, и я вдруг вспоминаю, что он ни разу не упоминал про своих родителей. Надеюсь, я не затронула ту тему, которая ему явно не нравится.

— Да. Мы все жили здесь вместе, когда я рос. Мои родители погибли, когда мне было четырнадцать... в результате аварии вертолета. Моя бабушка умерла вскоре после моего рождения, так что моя двоюродная бабушка — тетя всегда была для меня настоящей бабушкой, так по-русски для бабушки. Когда я оказался сиротой, она забрала меня к себе и вырастила.

— Прости, — шепчу я.

— Это было очень давно, — машинально отвечает он, словно тысячу раз повторял эту вежливую, избитую, бессмысленную фразу многим людям.

— И каково было здесь расти? — Спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

— Идеально. — Он улыбается. — Вся эта земля, которую ты видишь сейчас, принадлежит моей тете, поэтому ты можешь догадаться, мы не испытывали недостатка в просторах. Мы, мои кузины и я, проводили все свое время на этой земле, в основном катаясь верхом.

— У вас были лошади? — С нетерпением спрашиваю я. — Лошади — мои любимые животные. Я полюбила их с тех пор, как увидела черную красавицу, но пони — это для богатых девушек, а мои родители были из рабочего класса и гордились этим. Мой отец работал на стройке и читал газету «Сан», а мать убирала дома, от нее постоянно исходил слабый запах отбеливателя и дезинфекции.

Алекс кивает.

— Да, прекрасные арабские лошади. Завтра я отведу тебя в конюшню, если ты захочешь на них посмотреть.

— О, я бы с удовольствием, — восклицаю я с нетерпением.

Он резко кивает подбородком в сторону иллюминатора.

— Смотри, вот он — Уинтер Хаус (Зимний Дом).

12. СИНДИ

Повернув голову, ахаю, как только вижу дом. Назвать это место домом, все равно что назвать Китай деревней. Он такой огромный и белый, но какие-то участки окрашены в светло-голубой цвет. Особняк выделяется на фоне зелени, сияет великолепием, напоминая сказку. И несмотря на свой громоздкий вид, он не кажется здесь неуместным. Особняк сливается с ландшафтом, будто вырос здесь вместе с великолепными высокими деревьями, стоящими вокруг.

— Ух ты! Твоя тетя живет здесь одна?

— Нет, — говорит Алекс. — Петра и Анастасия, мои кузины, живут с ней. Также Валерия, ее медсестра, ассистентка и компаньонка. На самом деле, она стала практически частью семьи. Большая часть дома больше не используется, но у моей тети есть целая команда домохозяек, которые держат его в хорошем состоянии. Дочь моей тети, Марина, и ее муж, Виктор, живут рядом, остаются у нее на ночь, если мои двоюродные сестры находятся в городе, поэтому с тетей всегда живут родственники. Они будут сегодня вечером присутствовать, желая познакомиться с тобой. Думаю, можно назвать это типа воссоединения семьи.