Ларри НИВЕН

ДОЖДУСЬ

На Плутоне ночь. Линия горизонта, резкая и отчетливая, пересекает поле моего зрения. Ниже этой изломанной линии - серовато-белая пелена снега в тусклом свете звезд. Выше - космический мрак и космическая яркость звезд. Из-за неровной цепи зубчатых гор звезды выплывают и поодиночке, и скоплениями, и целыми россыпями холодных белых точек. Медленно, но заметно движутся они - настолько заметно, что неподвижный взгляд может уловить их движение.

Что-то здесь не так. Период обращения Плутона велик: 6,39 дня. Течение времени, видимо, замедлилось для меня.

Оно должно было остановиться совсем.

Неужели я ошибся?

Планета мала, и горизонт поэтому близок. Он кажется еще ближе, потому что расстояния здесь не скрадываются дымкой атмосферы. Два острых пика вонзаются в звездную россыпь, словно клыки хищного зверя. В расщелине между ними сверкает неожиданно яркая точка.

Я узнаю в ней Солнце - хотя оно и без диска, как любая другая тусклая звезда. Солнце сверкает, словно ледяная искорка между замерзшими вершинами; оно выползает из-за скал и слепит мне глаза...

...Солнце исчезло, рисунок звезд изменился. Видимо, я на время потерял сознание.

Нет, тут что-то не так.

Неужели я ошибся? Ошибка не убьет меня. Но она может свести меня с ума...

Я не чувствую, что сошел с ума. Я не чувствую ничего - ни боли, ни утраты, ни раскаяния, ни страха. Даже сожаления. Одна мысль: вот так история!

Серовато-белое на серовато-белом: посадочная ступень, приземистая, широкая, коническая, стоит, наполовину погрузившись в ледяную равнину ниже уровня моих глаз. Я стою, смотрю на восток и жду.

Пусть это послужит вам уроком: вот к чему приводит нежелание умереть.

Плутон не был самой далекой планетой - он перестал ею быть в 1979 году, десять лет назад. Сейчас Плутон в перигелии - настолько близко к Солнцу (и к Земле), насколько это вообще возможно. Не использовать такую возможность было бы нелепо.

И вот мы полетели - Джером, Сэмми и я - в надувном пластиковом баллоне, с двигателем на ионной тяге. В этом баллоне мы провели полтора года. После такого долгого совместного пребывания без всякой возможности остаться наедине с самими собой мы должны были бы возненавидеть друг друга. Но этого не случилось. Психометристы хорошо подбирают людей.

Только бы уединиться хоть на несколько минут. Только бы иметь хоть какое-то не предусмотренное программой дело. Новый мир мог таить бесчисленное множество неожиданностей. И наша посадочная ступень, эта металлическая рухлядь, тоже могла их таить. Наверное, никто из нас до конца не полагался на нашу "Нерву".

Подумайте сами. Для дальних путешествий в космосе мы используем ионную тягу. Ионный двигатель развивает малые ускорения, но зато его хватает надолго - наш, например, проработал уже десятки лет. Там, где тяготение много меньше земного, мы садимся на безотказном химическом топливе; чтобы сесть на Землю или Венеру, мы используем тепловой барьер и тормозящее действие атмосферы; для посадки на газовых гигантах... но кому охота там садиться?

На Плутоне нет атмосферы. Химические ракеты были слишком тяжелы, чтобы тащить их с собой. Для посадки на Плутон нужен высокоманевренный атомно-реактивный двигатель. Типа "Нервы" на водородном горючем.

И он у нас был. Только мы ему не доверяли.

Джером Гласс и я отправились вниз, оставив Сэмми Гросса на орбите. Он ворчал по этому поводу, да еще как! Он начал ворчать еще на мысе Кеннеди и продолжал в том же духе все полтора года. Но кто-то должен был остаться. Кто-то всегда должен оставаться на борту возвращаемого на Землю аппарата, чтобы отмечать все неполадки, чтобы поддерживать связь с Землей, чтобы сбросить сейсмические бомбы, которые помогут нам разрешить последнюю загадку Плутона.

Эту загадку мы никак не могли разрешить. Откуда взялась у Плутона его огромная масса? Планета была в десятки раз тяжелее, чем ей положено. Мы собирались решить вопрос с помощью бомб - точно так же, как еще в прошлом веке выясняли строение Земли. Тогда построили схему распространения сейсмических волн сквозь толщу нашей планеты. Только эти волны были естественного происхождения, например от извержения Кракатау. На Плутоне больше толку будет от сейсмических бомб.

Между клыками-пиками внезапно сверкнула яркая звезда. Интересно, разгадают ли эту тайну к тому времени, как кончится моя вахта?..

...Небосвод вздрогнул и замер, и...

Я смотрю на восток, мой взгляд скользит по равнине, где мы опустили посадочную ступень. Равнина и горы за ней тонут, словно Атлантида, - это звезды, поднимаясь, порождают иллюзию, будто мы непрерывно скользим вниз, падая в черное небо, - Джером, и я, и замурованный во льдах корабль...

"Нерва" вела себя великолепно. Несколько минут мы висели над равниной, чтобы проложить себе путь сквозь пласты замерзших газов и найти опору для посадки. Летучие соединения испарялись вокруг нас и кипели под нами, и мы опускались в бледном, белесом ореоле тумана, рожденного водородным пламенем.

В просвете посадочного кольца появилась влажная черная поверхность. Я опускал корабль медленно, медленно - и вот мы сели.

Первый час ушел у нас на то, чтобы проверить системы и приготовиться к выходу. Кому выйти первым? Это не был праздный вопрос. Еще многие столетия Плутон будет самым дальним форпостом Солнечной системы, и слава первого человека, ступившего на Плутон, не померкнет вовеки.

Жребий вытянул Джером. Монета решила спор: его имя будет стоять в учебниках истории первым. Помню улыбку, которую я выдавил; хотел бы я улыбнуться сейчас. Выбираясь через люк, он смеялся и острил насчет мраморных памятников. Можете видеть в этом иронию судьбы.

Я завинчивал шлем, когда Джером начал изрыгать в шлемофон ругательства. Я торопливо проделал все положенные процедуры и вылез наружу.

Все стало ясно с первого взгляда.

Хлюпающая черная грязь под нашей посадочной ступенью была грязным льдом, заледеневшей водой, перемешанной с легкими газами и скальными породами. Огонь, вырвавшийся из двигателя, расплавил этот лед. Скальные обломки, вмерзшие в него, стали тонуть, наша посадочная ступень тоже стала тонуть, и когда вода снова замерзла, она охватила корпус выше средней линии. Наша посадочная ступень намертво вмерзла в лед.

Мы, конечно, могли бы провести кое-какие исследования, прежде чем приниматься за освобождение корабля. Когда мы позвали Сэмми, он предложил нам именно такой план. Но Сэмми был наверху в аппарате, который мог вернуться на Землю, а мы - внизу, и наша посадочная ступень вмерзла в лед на чужой планете.

Нас охватил страх. Мы не способны были ничего предпринять, пока не освободимся, - и мы оба знали это.

Странно, почему я не помню страха.

У нас была возможность. Посадочная ступень рассчитана для передвижения по Плутону, поэтому вместо посадочных опор она снабжена кольцом. Половинная мощность двигателя превращала ступень в корабль на воздушной подушке. Это безопаснее и экономичнее, чем совершать прогулки с помощью реактивной тяги. Под кольцом, как под колоколом, должны были сохраниться остатки испарившихся газов, и, значит, двигатель оставался в газовой полости.

Мы могли расплавить лед нашей "Нервой" и открыть себе путь.

Помню, мы были так осторожны, как только могут быть осторожны два насмерть испугавшихся человека. Мы поднимали температуру двигателя мучительно медленно. Во время полета водородное горючее обтекает реактор и само охлаждает его; здесь этого не было, зато в газовой полости вокруг двигателя стоял ужасающий холод. Он мог скомпенсировать искусственное охлаждение либо... Внезапно стрелки словно взбесились. Под влиянием чудовищной разности температур что-то вышло из строя. Джером вдвинул замедляющие стержни - никакого результата. Быть может, они расплавились. Быть может, проводка вышла из строя или резисторы превратились в сверхпроводники в этом ледяном мире. Быть может, сам реактор... - но теперь это уже не имело значения.