– Дружище, – прошептал Цадо, – сегодня это окупилось. Этот поезд, а потом мост…

Они потушили сигареты. Локомотив въехал на мост. Они поднялись автоматически, и вышли между деревьями, не теряя, однако, мост из виду, они видели его так же хорошо, как раньше.

Старший официант из Штутгарта установил крохотную задержку во взрывные заряды. Паровоз как раз ехал над тем местом, где он установил контакт. Но он проехал дальше, невредимо, и протянул еще второй, третий, четвертый вагон над контактом. И тогда огни вырвались из обеих средних опор, и спустя доли секунды прокатилась воздушная волна от взрыва, гоня перед собой трескучий гром. Расчет старшего официанта оказался точным. Поезд катился дальше, в то время как взрывчатка разорвала опоры. Затем огромная дыра внезапно возникла посреди моста, и задние платформы провалились в эту дыру. Других, которые уже проехали над этим местом, потянуло назад. Ручные гранаты отрывали рельсы под колесами вагонов, и у тяжелых гигантов сразу же исчезла твердая опора. Они наталкивались одна на другую, с хрустом и грохотом, падали на бок, переворачивались бесконечно медленно, один за другим, затягивая друг друга в пропасть, падали, увлекая других за собой. Грохот сталкивающихся танков потрясал воздух. С хлопками и с гремящим шумом, наваливаясь друг на друга, они скользили вниз с откоса и ударялись о дно реки. Локомотив встал на дыбы. Его котел взорвался с криком, похожим на крик человека. Чад, водяной пар и зарево пожара соединились над величественными грудами развалин, загрязняя ясный, холодный лик ночи. Искры взлетали и быстро догорали в своем полете в сторону безучастных звезд.

Шум не стихал. Шипение пара продолжалось. Тонкое шипение, которое смешивалось с пением ветра, слабое, как последний вдох умирающего. Биндиг почувствовал, как кто-то потянул его назад за рукав. У Цадо в руке был пистолет-пулемет. Он был готов уходить. –Иисус, Мария, – произнес он шепотом, – Иисус, Мария и Иосиф, что только может сотворить этот недомерок с чемоданам взрывчатки. Им понадобится целая неделя, пока они все это уберут…

Они ощупью искали дорогу мимо деревьев, глаза медленно привыкали к темноте леса.

– Он точно знает, что делает, – шептал Цадо. – Он заложил взрывчатку так, что поезд не мог свалиться весь, так как иначе они убрали бы всю кучу через несколько часов и… Ну, бери карту. Где-то там еще будет дорога, которую мы должны пересечь…

У Клауса Тимма этой ночью было плохое предчувствие. Он уже не одну ночь провел за линией фронта и иногда целыми днями бродил в тылу сражающихся войск. Он прошел Крит и Сицилию. И он выполнил много таких задач, как сегодня ночью. Но у него было какое-то плохое чувство, когда он с пятью солдатами вышел к опушке леса, которая была последним местом, с которого можно было видеть мост. Все шло слишком гладко сегодня ночью. Во всех деталях все проходило точно так, как было спланировано заранее. Это всегда было плохим знаком. Не было ни одной операции такого рода, при которой не произошло бы что-то непредвиденное. Возможно, что взрывной заряд, который старший официант установил среди остатков висящего на мосту поезда, не сработает. Тимм подозвал своих людей, перед тем, как они отправились в путь через лес. Он присел на корточки между ними, и он снова стал старым Тиммом, человеком, который точно знает, что делает, и который не обращает внимания ни на какие уставы, если требуется противопоставлять свою собственную, лучшую голову и лучший инстинкт инстинкту других. Он пустил по кругу пачку сигарет, и мужчины зажгли свои сигареты от микроскопически маленького огня его зажигалки.

– После этого больше не курить, – произнес он мимоходом. – Вы ведь не знаете, что лежит справа и слева от вас.

Он был уверен, что его люди выполнят этот приказ; так как он заботился о том, чтобы его распоряжения никогда не были настолько неудобны, что они вызвали бы негодование.

– Я обдумал это так, – сказал он потом, сбивая пепел с сигареты мизинцем, – мы уничтожим все наши карты. Кроме одной. Я возьму ее. Он подождал реакции, но она была именно такой, какую он ожидал. Он снова начал размышлять над тем, что сегодня все шло слишком гладко. Солдаты вытаскивали карты, но прежде чем отдать их ему, они точно запоминали путь, по которому им следовало идти. Найти дорогу было просто. Все тропки в этом лесу вели к его северному краю. Туда должны были идти солдаты. И оттуда начиналась заросшая деревьями и кустами территория, на которой находились оба озера, между которыми они должны были пройти. Территория и позже не менялась. Здесь была лишь одна дорога. Они должны были пересечь ее. Затем продолжать двигаться между рощами и кустами, километр за километром, всегда на север, до следующего озера. За этим озером была широкая, ровная площадка. Там должен был приземлиться самолет. Найти это место было просто. Нужно было запомнить только направление. Маленький старший официант первым отдал Тимму свою карту. Он положил ее ему на колено и проворчал: – Теперь есть звезды, и утром будет видно, где север.

Тимм кивнул. Он собрал листки и начал разрывать их на маленькие кусочки. Он выкопал ножом ямку в земле и зарыл в ней клочки бумаги. Мужчины продолжали спокойно курить свои сигареты. Напряжение последних часов еще не покинуло их. В этом состоянии они были односложны и возбуждены.

– Будьте внимательны, – сказал Тимм, поднявшись, – мы должны уходить. Скоро может прибыть следующий поезд. Если что-то где-то случится, вы должны следить за мной. Если все произойдет слишком внезапно, вам нужно будет не оставлять им мой труп. Карту я сложил в левой руке. До размера спичечного коробка. Если это продлится больше полуминуты, я успею ее проглотить. Солдаты кивнули. Один сказал вполголоса: – Приятного аппетита! Тимм затушил окурок и небрежно постучал по краю каски.

Старший официант сказал: – Мы будем бороться за твой труп не только из-за карты. По карте они еще долго не смогут разобраться, где сядет самолет. Но у тебя в кармане есть сигнальные огни.

– У меня они есть, – ответил Тимм, перетягивая пистолет-пулемет на грудь и проводя указательным пальцем правой руки по спусковому крючку, – и не выпейте всю водку!

Он шел один. В таких случаях он всегда шел в одиночку и не заботился о том, возникали ли трудности у других. Каждый должен был справляться сам. Это было воспитание Тимма, и оно не было предусмотрено уставом. По уставу группа после завершения операции и под руководством Тимма должна была в сомкнутом порядке двигаться назад к точке X. Но солдаты знали, что правильно идти по отдельности. Один мог потерпеть неудачу. Если все идут вместе, то вместе с ним не повезет и всем остальным. И почему именно я должен быть тем, кому не повезет – так думал каждый из солдат.

Тимм услышал взрыв, когда он прошел уже значительный отрезок дороги. Он передвигался по узкой тропе, которая шла почти напрямик на север. Это была покрытая мхом лесная тропа, на которой ноги почти не вызывали никакого шума. Тимм умел ходить по таким дорогам. Он ставил ноги осторожно, никогда не всей подошвой сразу, но также и не обычным способом, каблуком сначала. Он опускал на землю внешнюю кромку подошвы, и таким образом он шел как пьяный, кривоногий всадник, который часами просидел на своей кляче, но зато он сразу чувствовал каждую маленькую веточку и мог тогда вовремя перенести свой вес на другую ногу и избежать треска маленьких кусочков дерева.

Нужно всегда быть начеку, думал он, в таких походах нужно всегда быть начеку, нельзя спать ни секунды. Это может стоить жизни. Вообще, сегодня. Это проклятое чувство, когда все проходит так безупречно! Если бы один из четырех русских из будки путевого обходчика выстрелил бы в ответ, то это давление не лежало бы теперь на моей груди. Тогда мой палец не дрожал бы на спусковом крючке пистолета-пулемета. И он дрожит не только от холода.

Взрыв прозвучал глухо. Но гром заставлял предполагать, что он достиг своей цели. Тимм остановился на несколько секунд, внимательно слушая.