- Какую собаку? - спрашивает как во сне регистратор, до слуха которого дошли только последние слова печальной исповеди пострадавшего гражданина.

- Как это, какую собаку? - вспыхивает толстый господин. Собаку, о которой я вам рассказываю! Мою собаку!

- Вы разыскиваете пропавшую собаку?

- Ох, боже мой! Не пропавшую, а похищенную и увезенную собачниками, понимаете ли?

- А-а, увезенную, стало быть. Та-ак, увезенную. Что такое вы говорите, не пойму, - окончательно просыпается регистратор, победоносно прижав пальцем искомый входящий номер. Да, - добавляет он живо, - пойдите в комнату номер пять! Там вам дадут необходимую справку.

Хозяин похищенной собаки полулюбезно, полувраждебно кланяется и, неестественно подняв плечи, выходит из канцелярии.

Регистратор опять мечтательно поглядывает в окно и с каким-то ностальгическим воспоминанием о лотерее Союза трубочистов опять кладет перед собой газету с таблицей тиража. Проходит час, а он, как заколдованный, продолжает сидеть над лотерейными цифрами. Именно тогда в его комнату опять врывается человек с собакой, или, вернее, человек без собаки.

Но на этот раз посетитель кипит от негодования и уже в дверях начинает кричать изо всей силы:

- Что это за издевательство, сударь? Вы меня направляете в комнату номер пять, а оттуда посылают в комнату номер двенадцать! В комнате номер двенадцать мне говорят пойти в комнату номер пятнадцать, а из комнаты пятнадцать - в комнату номер восемнадцать! Я обошел все комнаты самоуправления, даже в уборную заходил, и никто нигде ничего не может мне сказать! Все пожимают плечами и посылают меня из комнаты в комнату искать зеленую икру! Я крайне сожалею, что вынужден прервать ваши занятия газетой, но предупреждаю самым категорическим образом, что не оставлю вас в покое до тех пор, пока вы не разыщете мое заявление! Я вам его дал, от вас же его и требую! Больше ничего меня не интересует! Как сознательный гражданин и добросовестный налогоплательщик, я настаиваю, чтобы сегодня же восстановили мои попранные права и вернули мне собаку!

Но и у кроткого, как овечка, регистратора также была душа. И не только душа, но и самолюбие, и достоинство, и нервы. Он вдруг вскакивает из-за стола с немного покрасневшим лицом и, может быть, впервые в жизни бросает вызов своему противнику.

- Знаете ли вы, сударь, где находитесь? - кричит он сиплым своим голоском. - Известно ли вам, что здесь не собачник, а общественное учреждение, в котором надо снимать шляпу? Знаете ли вы, наконец, что не имеете права наносить незаслуженное оскорбление должностному лицу? Я прошу вас, перестаньте отвлекать меня с вашей глупой собакой и немедленно покиньте мою комнату!

- Ка-ак? Глупая собака? - истерически огрызается гражданин и начинает весь трястись в каком-то вальпургическом припадке, как подхваченная чертом ведьма. - Вы, может быть, и должностное лицо, но тем не менее подлец и хулиган, раз вы утверждаете, что моя собака глупа! А то, что она, если б ее обучали, могла бы сыграть Бетховена на пианино, что она сама бежит, чтобы ее обучали музыке, черт возьми!.. Я тебя проучу! Я тебе покажу, как оскорблять честного гражданина! Публичный скандал подниму! Запомни это как следует!

После этой безумной реплики толстый господин поднял руки и выбежал из канцелярии самоуправления, с треском захлопнув за собой дверь.

Спустя пятнадцать минут на пороге регистратуры появился рассыльный с дымящейся сигаретой в руке и совершенно спокойно сказал:

- Вас вызывает городской голова!

Наш герой, который все еще стоял выпрямившись перед своим столом, весь дрожа от нервного возбуждения, одернул пиджак, поправил воротничок и направился по длинному коридору с какой-то неясной тревогой в душе.

Когда он вошел в просторный светлый кабинет, городской голова посмотрел на него так хмуро и с таким презрением, что бедный регистратор судорожно глотнул три раза воздух, пока смог, наконец, нормально дышать.

- Я вызвал вас, чтобы объявить, что вы оштрафованы на четверть месячного оклада за чтение газеты в служебное время и грубое обращение с посетителями! Предупреждаю, что при повторении подобного случая вы будете уволены в интересах службы! - зловеще произнес голова, необыкновенно довольный тем, что речь его льется гладко, как на освящении памятника.

- Позвольте объяснить вам... - пролепетал чиновник.

- Вы свободны! - оборвал его голова.

- Я хочу только...

- Вы свободны!

Тут бедный регистратор, повернувшись на каблуках, как ошпаренный вылетел из роскошно обставленного кабинета головы.

* * *

Для тебя, читатель, возможно, не имеет никакого значения четверть регистраторского заработка. Ты, скажем, можешь спокойно прокутить такую сумму в один вечер в каком-нибудь кабаре или еще легче проиграть ее в карты. Но для того, кто в поте лица добывает каждый свой грош, четверть регистраторского оклада имеет не только громадное значение, но, если угодно, и глубоко символический смысл... Впрочем, не будем углубляться в излишние рассуждения, а продолжим повествование и посмотрим, что произошло с нашим героем, когда после тяжело пережитых часов своего несчастливого дня он вернулся домой и, разбитый, улегся в постель.

В течение всей ночи регистратор мучился в страшных и кошмарных сновидениях. Сначала он долго дрался с призраком зловещего гражданина, потом попал в концертный зал, где собака, одетая во фрак, играла ему с изумительным совершенством полонез Шопена и "аппассионату" Бетховена, после этого кто-то завернул его, как репу, в огромную газету и бросил в какую-то яму, где на него напали тысячи злых насекомых - то ли скорпионов, то ли цифр.

И только на рассвете на измученном лице нашего героя опять заиграла счастливая улыбка. Он уже сидел с несколькими приятелями на какой-то солнечной поляне, ел вкусное жаркое и пил душистое красное вино. "За твое здоровье! Многая лета!" - восклицают его приятели и чокаются с ним своими бокалами. "Спасибо, того же и вам желаю!" - отвечает регистратор и смеется от всего сердца.

И после этого нового и чистого сна, выплывшего из какой-то неведомой извилины мозга, идет новый день нашего героя - обыкновенный день с маленькими радостями и миражами, ради которых все-таки стоит жить на земле, дорогой читатель.

1936